В порядке эксперимента, например, мы придумали публиковать на предпоследней (последней, если не считать обложку) полосе газеты анонсы культурных событий и короткие заметки в жанре «сходил я на эти ваши культурные события». Для больших умных рецензий у нас есть тематические вкладки и приложение «Свободное время». А для таких вот живых впечатлений — колонка* на, если не ошибаюсь, 1700 знаков с хвостиком.
Первой писать выпало мне. И я написала — как я попробовала сходить в оперу и как потерпела позорное фиаско. Поскольку по всем признакам это — моё мнение, то и на сайте этот короткий скорбный рассказ попал в рубрику «Мнения».
Что тут началось!
Меня заподозрили в том, что я даром ем свой хлеб. Дескать, не за то ли мне платят, чтобы я не терпела фиаско при попытке сходить в оперу. Ну, раз возник такой вопрос, отвечу тут коротко: нет, не за то.
Мне посоветовали в оперу больше не ходить, а пить шампанское дома. Почему-то, кстати, многих именно шампанское задело. Что ж, выпью за ваше здоровье.
Очень возмущены те, кому моё впечатление показалось не заслуживающим внимания. Могу их понять. Давеча я и сама, не выдержав, задала публично вопрос о том, зачем некий сайт, который я давно читаю, начал публиковать неинтересные заметки. Задала его у себя в фейсбуке, не обращаясь ни к кому конкретно. Честно говоря, просто в голову не пришло писать гневные комментарии на самом сайте — ведь не под дулом же пистолета я эти заметки читаю. Ну, прочитала, ну, не понравилось — бывает.
Зубоскалили те, кто разбирается в опере лучше меня. И ещё я подозреваю — хоть сам никто не признался — что читателей оскорбил объём. Что такое 1700 знаков? Пфуй! Но, между прочим, вам-то пфуй, а меня ещё и сокращать заставили, чтобы на полосу влезло.
Если автор заметки начинает её с признания «Оперу я не понимаю, но люблю», доверьтесь чутью: весьма вероятно, что колонка эта не про оперу во-об-ще
Читатели, конечно, заслуживают компенсации — скажем, настоящей рецензии. Пусть это будет рассказ о выставке, которая сейчас идёт в Московском музее современного искусства, что в Ермолаевском переулке.
«Вещи, слова и последствия» — о вещах, словах и последствиях. О языке, о коммуникации, о пограничных лингвистических состояниях. О том, «что хотел сказать автор» и о том, что не всякий знак есть то, чем кажется.
Собственно, о знаках — экспозиция первого зала, где одну стену занимает инсталляция Шэннон Эбнер (на чёрно-белых снимках непонятного происхождения точечки, дырочки и кнопочки складываются в буквы и типографские символы), а другую — работа Лиз Мэджик Лейзер (четыре карикатурных человечка, не то политика, не то актёра, замерли в гротескных позах, символизирующих характерные для разных амплуа жесты). Самая мощная работа здесь (на мой вкус) — «Петля» Чэдвика Рантанена: тонкая резиновая трубка («капельница»), наполненная цветными лоскутами, которую без аннотации не всякий сразу и заметит. Её не видно, но она — есть.
Во втором зале знаки и символы выстраиваются в последовательности и структуры: Шана Латкер и Карл Холмквист выкладывают из случайных вещей и слов двухмерные паттерны, Виктор Алимпиев экспериментирует с пространством и временем, заставляя одно и то же видео разговаривать с самим собой, а Керен Циттер стирает границу между текстом и метатекстом: герои её драмы о постаревшей женщине перемежают страстные монологи будничными обсуждениями ремарок («Пожалей зрителей, говори по-английски!»)
В третьем очень много пустоты — она буквально наполняет пространственную инсталляцию Саши Сухаревой. Но самое главное, самое важное — в четвёртом зале. Где буквально у порога висит «Аналого-цифровой преобразователь» Саймона Денни, отсылающий к нашему дорогому и любимому телевидению. А за порогом Борис Гройс читает лекцию о религии, сопровождая её отрывками из голливудских фильмов на библейские темы и документальными съёмками сектантских сборищ (зрелище довольно-таки шизофреническое).
Там, в четвёртом зале, вещи, слова и последствия (особенно последствия) являются в своём истинном обличье. Многому верить нельзя, но глазам, ушам и разуму — всё ещё можно и нужно.
Если вам предъявляют удостоверение сотрудника ФСО, нарисованное от руки фломастерами на картонке (работа Александры Галкиной и Давида Тер-Оганьяна) — не сомневайтесь, это фальшивка.
Если серьёзный журналист с экрана телевизора несёт ересь про торсионные поля и зашифрованные в настенных коврах мантры — не надо дожидаться пятой серии фильма, чтобы убедиться, что он пошутил.
Если автор короткой «пятничной» заметки начинает её с признания «Оперу я не понимаю, но люблю», — доверьтесь чутью: здесь наверняка не будет никаких театральных откровений. Весьма вероятно, что колонка эта не про оперу во-об-ще.
Такова современная коммуникативная ситуация: ирония и стёб обнаглели настолько, что уже не пытаются надувать щёки и морщить лобик, искренность сильнее хитрости, кривда не прикидывается правдой. И потому единственный способ не быть сброшенным с корабля современности — отставить звериную серьёзность. Улыбайтесь, господа.
Вы, надеюсь, это всё не всерьёз читали?
ОК, я объясню, что делать, если всерьёз. 1) Нажмите кнопку Like. 2) В комментарии напишите: «Од мелафефон бевакаша». 3) Выключите компьютер. Выпейте молока.
* А эксперимент мы прекратили. Действительно, режим работы такой, что в оперу попасть невозможно совершенно.