Недавно я невольно подслушала разговор десятилетних товарищей. Уплетая пиццу, они увлеченно беседовали о том, кем бы им стать: начальная школа закончилась, пора определяться. Никита: «Я точно решил, буду шеф-поваром. Укроп на подоконнике выращиваю для салата. Еще, может, дизайном займусь, но только авиационным».
Алиса: «Журналистом собираюсь стать. Хотя родителей уже предупредила: в 14 лет пойду на практику в ветлечебницу. Если реветь не буду во время операций, точно стану орнитологом. Но скорее всего ветврачом не выдержу, тогда в историки подамся — историю в принципе люблю, и расстраиваться из-за животных каждый день не придется. А ты, Ксюш, педиатром станешь, да?» Ксения: «Передумала. Актрисой буду или парфюмером». Исчерпав тему, они вытерли рты руками и помчались кататься на роликах.
Этот разговор я пересказала своим приятельницам — мамам старшеклассников. Оказалось, что детские фантазии мало чем отличаются от суждений 15-летних подростков. В лучшем случае у них возникает желание стать геологом-политологом, в худшем — желаний нет никаких. И лишь немногие подходят к ЕГЭ с осмысленным профессиональным выбором и четким представлением о будущей карьере.
Как показывает опубликованный в январе опрос ВЦИОМ, 78% современных школьников высоко оценивают собственные шансы на трудоустройство и связывают свой профессиональный успех с квалификацией. На их взгляд, наиболее перспективные для России профессии — банкир (так считают 40% респондентов) и медик (34%). Самые нежеланные для них должности — охранник (28%) и секретарь (25%).
Но когда психологи-профконсультанты предложили подросткам ответить на вопрос: «Кем ты сам мечтаешь стать?» — выяснилось, что лишь 9% из общего числа тестируемых учащихся 9–11-х классов твердо знают, какую профессию будут получать. 30% согласились с выбором, сделанным за них родителями, и 61% опрошенных еще не определились.
Ручки, ножки, огуречик — появился человечек
Помочь в выборе профессии могут тесты. Российские психологи используют в основном дифференциально-диагностический опросник Евгения Климова и методику Холланда. Первый позволяет выявить у ребенка склонность к работе с условными предметами труда (природа, техника, другие люди, знаковые системы, художественные образы), а вторая — определить тип личности (рациональный, социальный, предприимчивый, художественный, конвенциальный, интеллектуальный). По результатам тестов старшекласснику говорят, каков он на самом деле, и могут рекомендовать, например, стать фрезеровщиком, а не дипломатом или пойти служить в армию, а не увлекаться гомеопатией.
Некоторые психологи приспособили под профориентирование школьников так называемый конструктивный рисунок Ермошина. Ребенок должен трижды нарисовать себя в виде фигуры человечка, составленной из десяти элементов — треугольников, кругов и квадратов. Интерпретация теста основана на том, что фигуры различаются по семантике. Треугольник — острая, наступательная фигура, связанная с мужским началом. Круг — фигура обтекаемая, для нее характерно сочувствие, мягкость. Из элементов квадратной формы строить человечка легче, чем из других, поэтому квадрат или прямоугольник интерпретируется как техническая конструктивная модель. По соотношению количества этих элементов в детских рисунках психолог определяет тип личности. Так, если на рисунке больше треугольников — это руководитель, организатор; больше кругов — ученый, актер; больше прямоугольников — изобретатель, художник.
У автора методики конструктивных рисунков психолога Андрея Ермошина смысл интерпретаций значительно глубже: геометрические проекции помогают в диагностике пограничных психологических расстройств. Например, нарисованные шапочка или бантики на голове могут указывать на умеренные диффузные нарушения активности мозга. Крупная голова говорит о беспокойстве человека, слишком большое туловище — о его психологическом бегстве, обилие кругов — о расслабленном состоянии. А вот сильное нарушение пропорций тела, заполненное элементами лицо, прорисованные уши и шея, а также многосоставное туловище должны вызвать беспокойство любого психолога, вне зависимости от того, занимается ли он профориентацией школьника или диагностирует пациента с поражением центральной нервной системы.
Все эти тесты направлены на самопознание, что, конечно, хорошо. Однако они схематичны, и многие школьники получают одинаковые характеристики. Профконсультанты это понимают и стараются разработать индивидуальные методики.
Зов предков
Психолог школы №600 при Российской академии образования Зинаида Корнева в традиционное профконсультирование добавила родологический метод. Идея проста: каждый человек наследует от своих предков не только физические характеристики, но и профессиональные навыки — такова наша психогенетика. Психолог попросила учащихся старших классов построить геносоциограммы — своеобразное генеалогическое древо, на котором должны быть указаны профессии, увлечения предков, их социальное и имущественное положение. В идеале надо рассматривать четыре поколения, хотя, по опыту психологов-родологов, в 80% случаев профессиональная доминанта передается через поколение. Зинаида Корнева приводит пример из своей родологической школьной практики: «Ученица 11-го класса Маша хочет стать актрисой, но в себе не уверена. Бабушка и мама Маши — бухгалтеры. Значит, на генетическом уровне у нее есть предрасположенность к бухгалтерской деятельности. Однако в ходе родового анализа выясняется, что бабушка, как и внучка, хотела стать актрисой, но волею судьбы реализовала свою бессознательную потребность в учете и контроле. Это связано с тем, что в их роду была неожиданная крупная потеря имущества. Маша полностью осознала, почему ее бабушка так и не получила желаемую творческую профессию, а затем по технике родологии была проведена разыдентификация Маши с бабушкой и убраны установки оберегать собственность. В итоге девочка теперь уж точно станет актрисой».
Конечно, далеко не все дети выйдут из кабинета психолога-родолога с готовым профессиональным планом действий, зато узнают что-то о своих предках.
Некоторые психологи помогают подростку выбрать профессию по знаку зодиака, убеждая его в том, что из родившегося под знаком Овна выйдет замечательный коммивояжер, а из родившегося под знаком Тельца — крепкий фермер.
«В наших школах преподают слишком много странных предметов»
Психолог-профконсультант Центра практической психологии образования Академии социального управления, автор книг и методик по профессиональному самоопределению Галина РЕЗАПКИНА рассказала «МН» о том, как японские школьники собирают моллюсков, а российские — мучаются на уроках технологии.
— Кем сейчас мечтают стать наши дети?
— Сама удивляюсь: нынешние старшеклассники повально хотят стать писателями. Причем это не зависит от таланта. У них просто есть потребность написать книгу, издать ее, возможно, за свой счет одним экземпляром, поставить на полку и сказать: «Я писатель». Мотивация местечковой славы, а не творчества. При этом они не стесняясь говорят о своих истинных мотивах. Многие дети хотят стать чиновниками и депутатами — не юристами, не экономистами, не психологами, как это было десять лет назад, а именно функционерами. Тогда я спрашиваю: «Вы хотите стать депутатами, чтобы осчастливить людей?» Оказывается, нет. Хотят славы, власти и чиновничьих благ. Все эти деструктивные мотивы они не сами придумали, они задавлены нами, это мы им свои «приветы» передаем.
— В каком возрасте школьник должен определиться с выбором профессии?
— Если ребенок развивается нормально, то такой вопрос не встает: как в свое время он учился ходить, говорить, так и выбор профессии происходит безболезненно к 14–15 годам. Если талантов и интересов масса и подросток мечется между двумя-тремя специальностями, ему нужно просто слушать свое сердце и обращать внимание на малосущественные факторы, например выбирать профессию «за компанию», а вуз — по территориальному признаку. Ничего плохого в таком подходе нет, дополнительные «гирьки».
Помогает традиционная психодиагностика, тестирование. Но если до 14 лет школьник не задумывался о будущей профессии, если он социально незрелый, ни один психолог ему не поможет, а лишь констатирует факт: ты ничего не хочешь. В этой ситуации родители должны понимать: если они сами ничего не сделали для того, чтобы их ребенок подошел к 14 годам с осмысленным выбором профессии, то не надо потом зацикливать его на этой теме. Подросток и без того находится в стадии возрастного кризиса, а родители этот нормативный кризис усугубляют рукотворным.
— Советских детей к осмысленному выбору подводило государство. И кто от этого выигрывал?
— 20 лет назад мы позаимствовали у японцев красивую идею профессиональных проб. Японский школьник должен испытать себя в 17 видах деятельности, включая делопроизводство, работу с оргтехникой, приготовление суши и даже сбор моллюсков. Факультативные занятия, уроки, практика проходят на столь высоком уровне, что школа нередко дает профессиональный старт, — японский ученик после этого может совершенствоваться в понравившейся ему области.
У нас же были внешкольные учебные комбинаты. Подростки шли на ближайшие фабрики и учились чему-нибудь и как-нибудь. И это работало. Потом из-за отсутствия денег систему ликвидировали. Сейчас идея профессиональных проб возрождается. В Москве, например, открылся современный центр профориентации «Технорама на юго-востоке», где можно попробовать себя в разных сферах деятельности, в основном с техническим уклоном, даже свой планетарий есть. У наших детей минимальные и часто ошибочные представления о профессиях. Когда я прошу старшеклассников по цепочке назвать все известные им специальности, из 40 тыс. профессий им редко удается перечислить более 30.
— Нынешняя система школьного образования предусматривает профессиональное самоопределение?
— В школе слишком много странных предметов, которые между собой никак не стыкуются. Например, предмет «технология» — раньше это был «труд», потом «профориентация». Затем их объединили и получилась «технология». Идея такова: учитель технологии приучает школьника к труду, а заодно рассказывает о профессиях, тестирует, занимается психологией. Но ведь далеко не каждый учитель труда может быть психологом. Да и база кабинетов труда за эти годы была сильно подпорчена, в итоге учителя-трудовики остались с одним учебником по технологии, в котором рассказывается, как умозрительно выбирать профессию. Еще один очень странный предмет — ОБЖ: переродившееся военное дело, приправленное здоровым образом жизни. По этому предмету мне даже попадались учебные программы по снятию порчи и уринотерапии.
Сейчас еще введут основы православной культуры. Могу себе представить, какая каша будет в голове детей от этих фрагментарных разнородных знаний. Такая система только путает ребенка, хотя возможности для профориентации заложены в любой образовательной области. Что мешает, например, учителю биологии рассказать не только о селекции, но и о профессии селекционера? Или на уроке физики вспомнить историю художника Сэмюэля Морзе, который как-то оказался в компании физиков, обсуждавших способ передачи волн. Он понятия не имел, что это такое, но наслушался разговоров и изобрел телеграфный код — азбуку Морзе.
— Трудно представить себе учителя физики, который вместо закона Ома начинает рассказывать о судьбоносных встречах. Какие еще есть варианты?
— В школах надо создавать некую образовательно-воспитательную область, которая целенаправленно занималась бы подготовкой детей к самоопределению. Сейчас школьнику просто некому рассказать, например, о художнике и ученике Репина Владимире Филатове, который стал великим офтальмологом, поскольку считал, что каждый человек должен видеть солнце. Никто не работает над мотивировками детей. Недавно мы с издательством «Академия» выпустили учебно-методический комплект по самоопределению. Комплект приходит во все московские школы и включает в себя 40 сценариев проведения классных часов в 5–9-х классах. Но этого мало. Надо подключать профконсультантов, педагогов, родителей, создавать общее понятийное поле, и тогда школьника не придется отправлять к психологу за мечтой.