Политическое животное из партии против всех
Читая в МГУ спецкурс по политической психологии, профессор Елена Шестопал предложила будущим политологам дать определения таким понятиям, как «политика», «власть», «президент», «министр», «Дума». Они ответили, что политика — «грязная работа», «шоу, где пытаются выглядеть серьезно и решать серьезные проблемы», «область приложения энергии наиболее властолюбивых граждан», «способ воздействия на окружающих ради достижения собственных целей». А власть — некая игра, в которую включаются самые честолюбивые, не всегда морально чистоплотные и нередко безответственные люди, которых называют политиками, министрами, президентами. Остальная часть населения, по мнению будущих политологов, — пассивные граждане, которым остается лишь терпеть.
И хотя власть вызвала у юношей и девушек только разочарования, подозрения и претензии, они признали, что без политики им не жить. Кто-то из слушателей процитировал слова Аристотеля: «Человек по природе своей есть существо политическое, zoon politikon (политическое животное), а тот, кто в силу своей природы, а не вследствие случайных обстоятельств живет вне государства, — либо недоразвитое в нравственном смысле существо, либо сверхчеловек».
Последнее время рядовой zoon politikon власть не любит. Причем для многих из них Путин не меньшее и не большее зло, чем Зюганов, Зюганов — чем Жириновский, Жириновский — чем Прохоров, Прохоров — чем Миронов. Психоаналитики, наблюдая за протестами либеральной оппозиции, ростом условной, но многочисленной партии против всех, акциями Pussy Riot, заявляют о политическом абсентеизме.
Крошка сын к отцу пришел
Массовые стихийные формы политического поведения — акции протеста, бунты и демонстрации — всегда привлекали внимание политических психологов и психоаналитиков. Французский исследователь Гюстав Лебон находил движущую силу этих проявлений в иррациональных структурах психики человека.
Американские психоаналитики Джек Деннис и Дэвид Истон считали, что политические установки взрослых людей — «конечный продукт предыдущего научения», то есть ключ к пониманию взрослых политических убеждений спрятан в детстве. В конце 1960-х годов они выпустили книгу, которая начиналась с разговора трехлетнего сына с отцом. Тот объяснял отпрыску, что в мире есть внешняя по отношению к семье власть, которой подчиняется даже сам отец, и что каким-то образом полицейский представляет эту власть. Психоаналитики пришли к выводу, что совокупность таких незатейливых установок оказывает серьезное воздействие на политическую жизнь страны. Если малышу заложить позитивно окрашенное отношение к власти, то, повзрослев, он будет поддерживать политическую систему, в то время как «при широком хождении негативного образа политики возникают ее дисфункции — акции протеста, экстремизм, терроризм, апатия и прочие малоприятные явления». Специалисты ссылаются на то, что базовые детские чувства труднее вытесняются и изменяются, чем те, что приобретены позже.
Вывод ученых таков: если система хочет себя сохранить, она должна воспитывать мальчиков и девочек в нужном ей русле, используя комиксы, мультфильмы, игры, книги, в которых разные представители власти — от сотрудника правопорядка до президента — постепенно вводят ребенка в хороший мир взрослых.
Получается, что политические чувства советских, а потом и российских детей базируются на играх в войну, в прятки, в салки. Подсознательная ролевая агрессия в этих играх наводит психоаналитиков на мысль об оппозиционном характере детских шалостей. Зимой маленькие россияне кидаются снежками, играют в «царя горы» (нужно столкнуть с возвышения того, кто водит, а его задача — всеми силами удержаться на горке), и только снежную бабу дети лепят с любовью, дружно и без соперничества. Правда, лишь до тех пор, пока не назреет вопрос, кто воткнет морковь вместо носа. Даже в русских народных сказках все насущные проблемы решают не царь и не бог, а Иванушка-дурачок и Курочка Ряба.
В психоанализе есть еще одна теория зарождения подсознательной нелюбви россиян к действующей власти. Основана она на появившейся испокон веков традиции туго пеленать младенцев. По версии психоаналитика Натана Лейтеса, из тугих младенческих пеленок вырастает любовь к твердой руке — этот психологический феномен адресован левой оппозиции. Свободное же пеленание, отношение к младенцу как к личности, воспитание детей по книгам доктора Спока порождает поколения хиппи.
Теория безотцовщины
Еще одна нетривиальная психоаналитическая версия оппозиционных настроений — так называемая теория безотцовщины. Член Консолидированного психоаналитического общества Института психоанализа Андрей Попов полагает, что корни нелюбви россиян к власти теряются в бессознательном русского народа, которое запечатлело не только ненависть к отцу (отцу родному и отцу нации) — деспотическому вождю первобытной орды, но и страх и недоверие к братьям. Вот что он говорит по этому поводу: «Ситуация осложняется тем, что в российских семьях изначально занижена роль отцов: муж-подкаблучник зарабатывает деньги, чтобы потом безропотно отдать их жене, а жена — это шея, полноправная хозяйка дома, она и коня на скаку остановит, и в горящую избу войдет. Причем такой ролевой порядок бессознательно поддерживают дети. Маленькие россияне эмоционально недокормлены. У нас мало солнца и счастья, много холода и трагедий. Ребенку сложно психически развиваться, и отец воспринимается как нечто вторгающееся в их отношения с матерью. Под влиянием эдипова комплекса между отцом и чадом на подсознательном уровне возникает заряженная и сложная гамма чувств — от ярости и гнева до ревности и зависти. Но эти отношения всегда подразумевают горячую отцовскую заботу о своих сыновьях. Власть же зачастую идет наперекор отцовским чувствам, устанавливая с народом отношения поглощения, контроля и опустошения. Если отец думает о себе, сам не чурается накоплений, но запрещает другим достигать богатства, если он не наводит порядок, не борется за справедливость, притесняет свободу, он уже не отец. Он несет скорее функции враждебного альфа-самца (доминанта мужского пола в любой иерархической группе)».
Психосоциальная проблема отсутствия отцов на бессознательном уровне, по словам Андрея Попова, характерна не только для России, но и для всех стран советского блока, и именно это ограничивает их политическое, социальное и экономическое развитие.
«Каждые двадцать лет в обществе созревает поколение молодежи, которое требует, чтобы ему открыли двери»
Заведующая кафедрой социологии и психологии политики факультета политологии МГУ им. М.В. Ломоносова, профессор Елена ШЕСТОПАЛ рассказала «МН» об истоках нелюбви россиян к власти и причинах возникновения протестного движения.
— У россиян есть какие-нибудь национальные особенности отношения к власти?
— Определенно есть. На протяжении двадцати лет мы проводили качественное исследование того, как люди воспринимают власть. Первые результаты, полученные еще в начале 1990-х, показали: мужчины воспринимают власть не так, как женщины, образованные люди — не так, как люди без образования, есть и региональные особенности. Но у всех этих групп есть одна общая черта — отношение россиян к власти резко амбивалентное: они ее и любят, и не любят одновременно. И это не только сегодня и не с Путиным связано. В нашей политической культуре заложены и ненависть к власти, и приписывание ей некой магии. Не случайно в христианской традиции считается, что любая власть от бога. Чувства к власти замешены на очень мощных эмоциях. Мне они напоминают отношение ребенка к матери-алкоголичке: он ее и любит, жить без нее не может, и ненавидит, стесняется.
— К чему приводит такой эмоциональный клубок?
— К политическим перегибам: вспышки обожания лидера, как это было в самом начале с харизматичными Горбачевым и Ельциным, быстро сменяются 4% поддержки. Есть еще одна странность в отношениях россиян с властью — самые яркие оппозиционеры и критики власти зачастую делают все, чтобы максимально к ней приблизиться. В советское время интеллигенция ругала власть на кухнях, но была не прочь к ней прислониться и чуть-чуть ее подоить. Причем такое желание присутствует у всех слоев российского населения.
— Складывается впечатление, что протестное движение возникло как гром среди ясного неба. Адекватно ли на него отреагировала власть?
— Власть не поняла, что произошло, а потом выбрала самый простой путь: раз на одну площадь вышло много людей, значит, на другую нам надо вывести еще больше. Метод сработал, но, увы, это уличная логика, а политика не может делаться только на улице. Один из истоков протеста — появление людей с новыми мозгами, с новой психологией. Я недавно задала своим студентам бестактный вопрос: «За кого вы голосовали?» Лишь один юноша отказался отвечать. Это первое российское непуганое поколение, оно выросло, не боясь власти, не боясь признаваться в своих политических и иных пристрастиях. Они воспитаны на рекламном слогане «Ведь я этого достоин»: достоин свободы слова, уважения, высокого материального уровня жизни. Пока они росли, им твердили, что мы строим демократию, стремимся к европейской системе, они впитали эти ценности и поверили власти. Но потом они увидели несоответствие слов и действительности. Эта вилка и стала источником протеста. В политической психологии этот феномен принято называть «революцией ожиданий». Но у протестующего поколения нет опыта политической мобилизации и организационных навыков, которым предшествующие поколения обучали с пионерского возраста. Они приходят на площадь и все придумывают на ходу — нет ни четких целей, ни лидеров, зато есть резкий рост ценности политического активизма. Причем мы зафиксировали этот скачок в конце 2010-го, то есть до рокировки Путин–Медведев. Рокировка лишь стала пусковым крючком, а политическое бурление начиналось за год до этого.
— Если не рокировка, то что было причиной этого бурления?
— Есть такая гипотеза, и она мне близка, что примерно каждые двадцать лет в обществе созревает поколение молодежи, которое требует, чтобы ему открыли двери. В конце 1960-х — майские бои на баррикадах в Париже, студенческие стычки в Италии и Испании, расстрел студентов в Мексике, очень жесткие столкновения студентов с полицией в американских университетах. В конце 1980-х — студенческие волнения в США, Китае. В протестном движении, как вообще в природе, есть определенная цикличность. Если бы мы были менее провинциальны, то поняли бы, что нынешнее бурление в России — часть глобального процесса, общемировой тренд. Просто подошло время нового протестного поколения, захотевшего «порулить». У них появилась реальная возможность это сделать. Я встречаю среди молодых людей и тех, кто, как когда-то яппи на Западе, пытается встроиться в политическую систему через молодежные организации («Наши», «Молодая гвардия»), и тех, кто выходит на митинги протеста. Так вот, большой психологической разницы между ними нет. Одно и то же явление — люди хотят проявить себя в политике. Если политическая мобилизация будет грамотно организована, а их лидеры ничего не напортят, то через пять лет мы можем увидеть иную и весьма интересную политическую систему в стране.
— Какая политическая сила сумеет аккумулировать протест? Вам не кажется, что в этом смысле Михаил Прохоров преуспел?
— Нет, он мог бы сделать гораздо больше, если решился бы возглавить этот процесс. Но его лидерские характеристики не очень удачны, он вяло включился в гонку. Любые стихийные процессы захлебываются, если к ним не подключаются серьезные лидеры, не только обладающие финансами, но и несущие смысловую начинку. Пока программа Прохорова плохо артикулирована и до конца не стыкуется с тем, что озвучивалось на Болотной. Политик не делается за несколько месяцев без привлечения серьезных экспертных групп. У нас, к сожалению, этого не понимают ни Прохоров, ни Путин, ни Миронов. Пожалуй, только Зюганов имеет в загашнике крепкую методологию и идеологию, которую много лет разрабатывала целая группа теоретиков. В нашей стране вообще дефицит идей и стратегий. Без стратегий и лидера протестующая масса становится вязкой кашей и не может играть весомую роль в политике. Нельзя бесконечно выходить на улицы и кричать: «Нам это не нравится». Надо говорить о том, что нам нравится. Не хотелось бы, чтобы протест был загнан внутрь, это крайне опасно для страны.
— Каковы сценарии развития протеста?
— Первый — негативный: протест нарастает, власть неправильно и тупо на него реагирует, и он начинает приобретать деструктивную силу. Второй — позитивный: власть включает креативный потенциал этого движения в свою систему, что идет всем на пользу. Пока мы на развилке. Но власть уже поняла, что просто так не рассосется.
