Примем по сто

Кто сказал, что эпоха литературоцентризма в России давно окончилась? Всего один «литературный» абзац из очередной статьи кандидата в президенты, посвященной вообще-то национальному вопросу, вызвал больший шум, чем все другие затронутые там проблемы.

Культурные авторитеты откликнулись мгновенно. Работа закипела. Идея канона, существующая пока в качестве предложения, уже к вечеру породила десятки критик и антикритик у деятелей культуры и самозванцев-блогеров. Появились и «списки Путина», составленные за ВВП (правда, необходимые — и только русские — тексты никак не помещаются в заданное число). Так что можно подводить какие-то итоги, анализировать акцию и реакции.

Замечательно, конечно, что желающие получили возможность не только поговорить о политике, но вспомнить о литературе. Но скорость реагирования, как это нередко случается, обратно пропорциональна информированности о предмете разговора.

Волей случая я могу взглянуть на ситуацию объемно, с разных точек зрения. Как университетский профессор, много лет читающий лекции по русской литературе. Как методист, автор трех учебников литературы для старших классов и редактор всей учебной линейки 5–11-го классов. Наконец, как составитель собственного рекомендательного списка (книга «Русский канон. ХХ век», включающая 29 эссе о прозаических и драматических шедеврах XX века, вскоре должна выйти третьим изданием).

Должен сказать, что списки для обязательного или самостоятельного чтения существуют не только в некоторых ведущих американских, но в любом университете в любую эпоху. В 1920-е годы такое движение действительно было, но оно связано со специфически американской ситуацией — отсутствием единых программ для средней школы.

Далее. Формула «западный канон» стала популярной много позже и совсем в ином культурном контексте. Так называлась книга американского профессора Харольда Блума, появившаяся в 1994 году. Полемизируя с модой на мультикультуризм, который уравнивает Гомера и полинезийскую легенду, «Божественную комедию» и современный феминистский роман, Блум напомнил о заслугах «мертвых белых мужчин», благодаря книгам которых западная цивилизация осознала себя как единое целое. Центром западного канона для Блума является Шекспир. Но в его список входит не сто, а сотни, если не тысячи имен, разделенные на четыре эпохи и сгруппированные по отдельным странам. Русская литература «демократического» ХIХ века и «хаотического» ХХ представлена у Блума весьма скупо и прихотливо.

Однако в поисках канона не обязательно заходить так далеко. Рекомендательные списки «двухсот книг, которые должен прочесть каждый образованный человек», «ста лучших романов», «двадцати великих поэтов» и т.п. — любимое занятие учителей, библиотекарей, журналистов, просто читателей.

В интернете, к примеру, уже несколько лет существует сайт, ориентированный на то же сакраментальное число и представляющий коллективный вкус нескольких тысяч энтузиастов-оценщиков. Сейчас на нем более 1200 произведений. И число книг, и место их в рейтинге меняются в зависимости от голосов новых посетителей сайта.

Сегодняшние властители дум расположились там довольно далеко. Первая книга Пелевина, скажем, появляется лишь во второй половине, лимоновский роман «Это я, Эдичка» и вообще расположился на 1204-й позиции. В первой сотне — бесспорная русская и зарубежная классика, детская литература, фантастика. Модных, вызывающих сомнение в их каноничности текстов всего три-четыре. Лидирует с явным отрывом, конечно, «Мастер и Маргарита». Далее следуют «Приключения Шерлока Холмса», «Преступление и наказание», «Двенадцать стульев». Так что современная массовая интернет-аудитория вопреки распространенному мнению демонстрирует неплохой вкус.

Главный же список, причем именно такой, которым обязан руководствоваться любой выпускник нашей школы, не надо долго искать, тем более привлекать к его составлению экспертов. Он всегда под рукой у тех, кто имеет дело с литературой в школе. Откройте программу или приложение к утвержденному государственному стандарту 2004 года, выпишите оттуда имена авторов и названия произведений — и вы получите искомую сотню, даже с избытком. Здесь окажутся не только Пушкин с Чеховым и Шолохов с Солженицыным, но и Гомер, Гофман, Мериме, Кэрролл, Экзюпери.

А есть еще многочисленные списки внеклассного чтения, дифференцированные по классам, возрасту, жанрам, тематике, эпохам. Плюс рекомендательные списки разнообразных авторитетов: от Бродского и от Бегбедера, от Сухомлинского и от Астафьева.

Так что эпиграфом дискуссии может быть реплика героини булгаковских «Записок покойника», узнавшей, что будущий покойник сочинил новую драму: «Разве уже пьес не стало? Какие хорошие пьесы есть. И сколько их! Зачем же вам тревожиться сочинять?»

Дело не в списке, а в той среде, которая должна им руководствоваться. Потому что даже самый прекрасный и освященный авторитетами старый новый канон сталкивается с реалиями современной системы образования.

Введение ЕГЭ сопровождалось отменой школьного сочинения в его десятилетиями существовавшей форме. Печально знаменитый тестовый «блок С», краткое «размышление» по поводу публицистического текста с обязательными двумя аргументами «за» и одним «против» (или наоборот) является не адекватной заменой сочинения, а профанацией и демагогией.

С трудом удалось остановить (да и то конечный результат пока неясен) еще одно «обновление» стандартов: объединение литературы и языка в один предмет. Для которого нет пока ни программ, ни учебников, ни подготовленных специалистов.

А параллельно в школьную программу явочным порядком внедряются то малообоснованные курсы истории религий, то непонятная «Россия в мире». Хотя и нравственные, и религиозные, и исторические вопросы можно прекрасно обсуждать на уроках литературы и истории. Что больше воспитывает патриотизм, чем «Война и мир»? Где лучше можно понять место России в мире, как не в диалоге Пушкина с Чаадаевым или полемике Белинского с Гоголем?

Современное положение литературы в школе лучше всего описывает реплика (возможно, легендарная) замечательного автора «Мойдодыра». К Чуковскому приходят студенты Литинститута и приглашают к себе почитать неопубликованного Блока. «Ха, — восклицает Корней Иванович, — зачем я буду вам читать неопубликованного, когда вы опубликованного не читали?»

В предложениях премьера есть какая-то нестыковка. Если «не вызубрить, а именно самостоятельно прочитать», то при чем тут экзамен? Если «не вызубрить в школе», значит, искомый список должен быть дополнением к обычной школьной программе? Где же тогда найти время, чтобы прочесть эту замечательную золотую сотню? Или читать надо то, что зубрят в школе, но уже самостоятельно? Но почему в школе обязательно надо зубрить?

Школьные программы и учебники на самом деле не так плохи, как об этом говорят люди, открывавшие их тридцать лет назад. Более того: можно сказать, что они вполне себе хороши. Курс 11-го класса я вообще назвал бы мечтой диссидента. Вот только зачем эти прекрасные книги сегодняшнему школьнику. Ему не до них — к ЕГЭ, знаете ли, готовиться надо.

Обратим внимание: идею оживленно обсуждают люди свободных профессий, в крайнем случае директора школ, мнением которых поинтересовались журналисты. Голоса же главных заинтересованных лиц, учителей литературы, пока не слышны. Им тоже не до того — то ли электронные журналы заполнять надо, то ли портфолио собирать. От этого, а не от каких-то там хороших уроков и списков чтения сегодня в значительной степени зависит их зарплата.

Два десятилетия школьных (как и вузовских) реформ прошли в борьбе специалистов с «экспертами». Понятно, кто побеждал в этом неравном состязании. Школу обычно ломали через колено, практиков ставили перед свершившимся фактом.

Можно, конечно, отбуцкать главу футбольного союза Сергея Фурсенко, чтобы тот урезонил брательника, министра образования Андрея Фурсенко в его реформистском энтузиазме (что совсем недавно предложил сам премьер-министр), но никаких проблем это не решит.

Политики создают условия, а решать проблемы должны специалисты. Хорошо, что возник и такой повод для разговора о судьбе национальной словесности, но, боюсь, он, этот разговор, будет скомкан через неделю, когда появится очередная программная статья кандидата в президенты.

P.S. Один из комментаторов предложил составить «список Путина» самому Владимиру Путину. Идея замечательная, но только не как руководство для школьников. Честно составленный список любимых книг отражает профиль личности не хуже, чем специальные психологические исследования.