Создатели «Гензель и Гретель», Кристина Галбиати и Илья Люгинбюль, соединив театр и визуальное искусство, превратили сказку в инсталляцию-бродилку. Получасовое путешествие по лабиринту из девяти комнат не повторяет сюжет классической истории, а погружает в ее атмосферу, в мир детских страхов и страшилок, воображаемых и реальных приключений.
При входе в зал Кристина надевает на меня наушники, выдает небольшой фонарик и просит немного подождать. Через полминуты дверь открывается, и я попадаю в полутемную комнату, где меня встречает Илья. Он подключает наушники к айподу и жестом приглашает войти внутрь инсталляции. И я вхожу. В сказку. Когда за моей спиной закрывается черная занавеска-дверь, я оказываюсь в небольшом узком коридоре. В наушниках включается женский голос. Он приветствует меня и просит снять обувь. Ведет дальше.
В следующей комнате — металлическая ванна с водой, маленький табурет и камешки, выложенные на полу аккуратным овалом. Незримая проводница приглашает присесть и прислушаться. Слушаю. Откуда-то издалека раздается детский шепот, потом голоса пропадают. Им на смену приходят звуки леса. И снова тишина. Редкие звуки падающих капель воды.
«Гензель и Гретель» — сказка братьев Гримм о юных брате и сестре, которых отец, поддавшись уговорам злой мачехи, оставляет в лесу. Дети, подслушав разговор взрослых, заранее набирают полные карманы камешков, которые бросают по пути вглубь чащи. По этим меткам они и возвращаются домой. Второй раз мачеха оказывается предусмотрительнее. Оставшись без камешков, Гензель и Гретель бросают на дорогу хлебные крошки, но их склевывают птицы. Дети, заблудившись в лесу, попадают в ловушку ведьмы-людоеда, но им удается спастись, заперев старуху в печи, где она и сгорает живьем. Брат с сестрой благополучно возвращаются домой к отцу. Злая же мачеха за время их отсутствия умирает.
Затем попадаю в комнату, похожую на чердак лесной хижины, потом — лесная чаща. Картонные деревья едва достают мне до щиколотки, но в полной темноте становится не по себе. Включаю фонарик, но слабый, скользящий свет лишь усиливает беспокойство. Хочется как можно скорее отсюда выбраться. К счастью, голос ведет дальше. Неожиданно оказываюсь перед дверью дома. Меня окутывает сладковатый и уютный запах глинтвейна. Уже не страшно. Я дома. Здесь хорошо и тепло.
И снова узкий коридор. А за ним — старуха ведьма, та самая, что ест детей. То есть ее не видно, но чувствуется ее присутствие. Но здесь не страшно. Я знаю, что сказки всегда хорошо заканчиваются. И действительно, в следующей комнате нахожу лишь горстку пепла и след на полу. Старухи больше нет, она сгорела в своей хижине. Гензель и Гретель вернулись домой. Мое путешествие тоже окончено. В пустой комнате, в которой оно начиналось, обнаруживаю свои ботинки. Обуться получается не сразу. Что-то мешает. Камешек. Из моей сказки. Из моего детства.
Кристина Галбиати, режиссер
— Как вы пришли к идее театра без актеров?
— Нас всегда интересовало пространство и зритель. Публика для нас очень важна с точки зрения драматургии. Зритель — это не только наблюдатель, но и участник спектакля. Впрочем, когда мы только примеривались к этой идее, понимали, что чего-то не хватает. И вдруг подумали: что если оставить зрителя в одиночестве, без посредника в лице актера? И мы начали, совершенно не понимая, что из всего этого может получиться. Мы не знали, можно ли каким-то образом направлять зрителя, не участвуя в постановке физически, сработает это или нет. Это был чистый эксперимент. Но он сработал. И оказался очень удачным. Мы были счастливы. Сейчас продолжаем экспериментировать с тем, как поместить зрителя в центр действия.
— Вы каким-то образом адаптируете постановки под различных зрителей?
— Обычно формат всегда один. Текст вне зависимости от языка, на котором он звучит, — тоже. Хотя есть, конечно, нюансы перевода: например, немецкий язык более императивен, чем итальянский. Неизменность текста и обстоятельств, в которые попадает зритель, очень важна для нас. Мы пытаемся найти язык, понятный как детям, так и взрослым. Но, разумеется, в каждой стране зрители разные. Где-то они очень эмоциональны, где-то более сдержанны. В Германии, например, многие плакали. Что особенно трогательно — ведь немцы не любят показывать свои чувства.
— Для меня ваш спектакль был неким погружением — не в детство, но в мир детских эмоций, ощущений, восторгов, страхов. Думаю, многие взрослые воспринимают его именно так. А что дети?
— Для них это скорее увлекательное приключение. Они проживают его как реальное, осязаемое погружение в сказку и чувствуют себя ее героями. Между ними и сказкой нет дистанции, как у взрослых. Поэтому взрослых эта история трогает гораздо больше. Для них это действительно некое путешествие памяти.
— Почему вы работаете со сказкой? Потому что это универсальный язык?
— Да, именно. И еще мне самой очень интересно детство — как особый мир и особое ощущение жизни. В сказке есть понятные всем архетипы. Так, недавно мы показывали «Гензель и Гретель» в Австралии — и хотя эта сказка не в их культурной традиции, ее принимали так же живо, как в Германии. А в Цюрихе, например, школьники вообще не знали этой истории, что совершенно не мешало пониманию. Для меня лично крайне интересно и важно работать с материалом, который связывает разных людей.
Азиатам было сложно оказаться в полном одиночестве. В их культуре силен коллективизм, и этот опыт был для них сильным переживанием
— Австралийцы все же тесно связаны с европейской культурой, а как спектакль воспринимали в Азии, где вы тоже гастролировали?
— У них не возникло трудностей восприятия. Им было сложно оказаться в полном одиночестве. В их культуре силен коллективизм, и опыт одиночества был для них сильным переживанием. Собственно, знание сюжета вовсе не обязательно — потому что наш спектакль не нарратив, который представляет собой любая сказка, а прежде всего чувственный опыт. Если зритель знает сюжет, у него возникают определенные ассоциации. Нет — появляется простор для воображения и собственных интерпретаций.
— У вас есть еще один спектакль, _B, основанный на сказке о Белоснежке. В нем вы используете тот же подход, что в «Гензель и Гретель»?
— Bторой спектакль сказочной трилогии, над которой мы сейчас работаем. Да, подход похожий: зритель, направляемый голосом в наушниках, также находится в полном одиночестве. Если в «Гензель и Гретель» мы уделяем много внимания объектам, деталям, то здесь — пространству, оно для нас первостепенно. Все комнаты, по которым путешествует зритель, абсолютно разные, и сама инсталляция гораздо больше. Мы, по сути, используем тот же метод, но немного другим образом и в других условиях.
— Каким театром вы занимались до того, как появилась компания Trickster-P ? Вы изначально актриса, режиссер?
— Я получила актерское образование, но в нашей школе оно не ограничивалось собственно актерским мастерством — мы много работали с материалами, объектами, создавали что-то одновременно как художники и режиссеры. В Trickster-P — я называю его скорее художественным проектом, чем театральной компанией, — мы экспериментируем не только с объектами и пространством, но и со звуком.
— И полем для этих экспериментов, как я понимаю, служит ваша арт-резиденция Casa del Tabacco?
— В самом начале у нас не было помещения для репетиций. В какой-то момент мы нашли живописнейший дом, бывшую табачную фабрику недалеко от швейцарско-итальянской границы. Мы приспособили его под свои нужды — оборудовали репетиционное пространство, офис, жилые помещения. Получилась арт-резиденция — мы не только сами здесь работаем, но и приглашаем под конкретные постановки других художников и артистов. Но есть и те, кто приезжает к нам для работы над собственными проектами.