«Украинский Пикассо» вернулся в Москву

«Украинским Пикассо» называл Василия Ермилова ученик Хлебникова Борис Слуцкий. В своем стихотворении «Харьковский Иов» Слуцкий описал трагическую судьбу наследия Ермилова, современника Малевича, Татлина, Лисицкого. Работы художника в советские тоталитарные годы постепенно предавались забвению. Героическими (без кавычек) стараниями искусствоведа Александра Парниса, коллекционера Константина Григоришина, владелицы галереи «Проун» Марины Лошак его славное имя возвращено в историю искусства и вписано в нее основательно, навсегда.

«Его не мучили, не карали,// но безо всякого визгу и треску// просто завешивали коврами// и даже замазывали фреску», — писал Слуцкий. Путь художника напоминает традиционную биографию советских авангардистов первой половины прошлого века. В начале века учился в Харькове и затем в Москве, во ВХУТЕМАСе. Получал знания о новейших системах той поры: неопримитивизме, фовизме, футуризме. Подлинной страстью в 1920-е — начале 1930-х годов стал для него конструктивизм, принципы которого он исповедовал вместе со своим другом и соратником, поэтом Валерианом Полищуком. Характерен текст прокламации созданного ими объединения «Авангард», участники которого, как и полагалось тогда, в непримиримой форме отстаивали собственные идеи и смыслы: «Форма поэзии неоклассиков, этих назадников содержания, идеологов мещанской грязи, поэтических жаб, которые с удовольствием квакают, сидя в болоте хуторянщины, и форма их поэзии вполне тому соответствует» В качестве оппозиции авангардисты призывали искать формы, отвечающие «нашей конструктивной и динамической эпохе, эпохе электричества и химии (пар идет на задний план, газ — на авансцену)». В поэзии такой альтернативной формой считался верлибр, в живописи — стиль конструктивизм с его дисциплиной, культом целесообразности и машинного метода.

В 1920-е — начале 1930-х имя Ермилова гремело по всей Украине. Валериан Полищук написал первую книгу о мастере. Однако накануне 1935 года начались репрессии. Полищука арестовали. Книгу изъяли. Ермилова, как и многих других, вышвырнули за борт артпроцесса. До периода оттепели он был аутсайдером. Лишь в 1960-е годы о мастере вспомнили, тогда же он познакомился с главным летописцем своего творчества и знатоком архива Александром Парнисом. В 60-е же искусствовед Зиновий Фогель начал готовить монографию о творчестве Ермилова, которая вышла в 1975 году, через несколько лет после смерти художника. Сближает Ермилова с другими горемычными «будетлянами» и то, что многое из его станкового наследия рассеяно, утеряно, осталось во фрагментах. Лишь благодаря нескольким коллекционерам (прежде всего К. Григоришину) удалось собрать полноценную большую выставку, что до 22 июля проходит в Мультимедиа-артмузее.

Посетив выставку, понимаешь, в чем же своеобразие, своеобычность пути Ермилова. Он до конца жизни оставался предан себе, своей системе, своим знаниям. Работы последнего периода 1960-х годов аккумулируют ту же мощную энергию формотворчества, что и в 1920-е годы. В 1964 году, подводя итоги, художник писал: «За свои 50 с лишним лет деятельности я не раз менял кожу, но не убеждения, с чем пребываю и на сегодняшний день». Закономерно, что как раз в 1960-е годы Василий Ермилов, словно вспоминая свои агитационные трибуны 1920-х годов, создает в неоконструктивистском стиле макеты памятников и Пикассо, которого обожал, и Хлебникова, с которым дружил.

В пластическом аспекте творчество Ермилова тоже весьма своеобычно. Уникально решена им проблема синтеза новой формы и традиционного украинского узорочья с гигантскими пышными цветами, которые включаются у него в четкие ритмические, геометрические композиции. Особая терпкость, пряность восприятия формы отличает Ермилова от других гуру советского авангарда.

Творчество Василия Ермилова до сих пор раскрыто не до конца даже в том жанре, который поддается исследованию легче: в тиражной книжной, журнальной графике. Не так давно, готовя монографию — материалы к каталогу «Искусство книги в России. 1910–1930-е годы», я насчитал около двадцати книг, оформленных Ермиловым. На вернисаже Александр Ефимович Парнис, улыбнувшись, показал мне изданную специально к выставке толстенную (в полтыщи страниц альбомного формата) монографию о Ермилове. В ней фигурирует уже 60 оформленных им книг. И это еще не предел. Многое распылено по частным коллекциям и ждет архивации.

Кстати, эта самая книга — отдельный восторг. Можно сказать, именно благодаря ей мы по-настоящему вводим художника в Большую Историю искусства. Огромное количество исследовательских статей дополнены интереснейшими публикациями писем художника, в которых он вспоминает о тех, с кем ему довелось общаться в Харькове в золотые годы авангарда: о своем друге Велимире Хлебникове, об их общей музе поэтессе Екатерине Неймаер, о сестрах Синяковых и прежде всего о знаменитой художнице Марии Синяковой-Уречиной Все эти драгоценные сведения оживляют эпоху, делают ее близкой и почти родной.