А вот в конкурсе в этом году фильмов из России нет. Хотя именно Венецианский из всех больших международных фестивалей до последнего времени был к отечественному кино наиболее дружелюбен, и по количеству участников и по числу призов. Отвечающий за участие здесь русского кино Петр Шепотинник уверяет, что и в этом году показывал отборщикам все, что снято в последнее время и даже больше. Но не подошло.
Тем не менее, русская тема на Мостре звучит.
Во-первых, в фильме открытия «Гравитация», действие которого происходит в космосе, главная героиня в исполнении Сандры Буллок ищет спасения на брошенной русской космической станции «Союз», переодевается в скафандр с надписью «А. Демидов» на груди, читает инструкции на русском языке и разглядывает иконку на приборном щитке (или как называется это место в корабле). Помимо русской станции, в фильме есть еще американская и китайская.
Во-вторых, в фильме «Венеция 70. Будущее. Перезагрузка», состоящем из полутораминутных фильмов 70 режиссеров со всего мира, есть три российских картины. Их сняли Алексей Федорченко, Алексей Герман-младший и Марлен Хуциев.
Фильм, спродюсированный художественным директором Венецианского кинофестиваля Альбертом Барберой, смотреть довольно сложно. Он идет около двух часов, и состоит из 70 очень коротеньких эпизодов. Тем не менее посмотреть его стоит — это поучительное зрелище: очень ясно видно, что именно каждый из режиссеров считает в кино самым важным. Есть совершенное торжество изображения — когда в красоте движения или цвета и содержится единственный смысл. Есть режиссеры, которые мыслят историями, и умудряются целиком вместить их в полторы минуты. Есть те, для кого главное — месседж, высказывание, для других важнее всего — человек в кадре, они сосредоточены на герое…
Мне больше всего понравился фильм Ким Ки-дука, который снял свою маму, очень старую женщину, которая, узнав в о том, что сын придет на обед, отправляется в магазин. Она идет, плохо переставляя ноги, спускается по ступенькам, переходит улицу, покупает капусту, возвращается, и каждую секунду ты пребываешь в адском напряжении — сейчас что-то случится ужасное. Как этого добивается режиссер, я не знаю, но это настоящий саспенс, а когда все заканчивается хорошо, испытываешь невероятное облегчение.
Все 70 роликов запомнить было сразу очень тяжело, но пока смотришь, почти всегда понимаешь уровень мастерства и таланта автора.
Что касается российских картин, то они, на мой взгляд, отличались одним общим свойством: в них литературная идея преобладала над собственно изображением, они были очевидно «придуманы», и потому не вполне понятны. Кажется, что и Федорченко, рассказавший про то, как зрение становится атавизмом, и Герман-младший, изобразивший немые картины встроенного в мозг кинотеатра с непонятно откуда взявшимся комментатором, боятся оказаться слишком простыми. Марлен Хуциев, напротив, взяв материал собственного фильма о Чехове, смотировал незамысловатый клип про то, как два русских классика, Толстой и Чехов, фотографируются, играют в шахматы и поднимают бокалы с шампанским с тостом «За кино!» Конечно, это и есть наша национальная особенность, но все же узнаваемость наших классиков, по-моему, сегодня для международной публики нулевая, фамилии Чехова и Толстого, кончено, знают, а внешность, да еще в новой киноинтерпретации — вряд ли. Так что, боюсь, публика в основном недоумевала, кто эти люди?
На том сеансе, который смотрела я, иногда аплодисменты возникали, или на очень знакомые фамилии, или на яркие идеи. Российские сюжеты отмечены тогда не были.
Впрочем, из 70 роликов действительно удались всего несколько. Одним из самых эффектных был сделанный знаменитой видеохудожницей Ширин Нешат, которая смонтировала свой сюжет из материалов фильма Сергея Эйзенштейна «Броненосец «Потемкин». Ну и получилось очень зрелищно.
Российское прошлое действительно ценится сегодня значительно больше настоящего. Перед сеансами показывают коротенькую нарезку из кинохроники первых фестивалей, где те же самые интерьеры заполняют нарядные дамы с прическами, в парадных платьях и джентльмены в смокингах. На этих кадрах то и дело мелькают плакаты с русскими картинами 30-х годов, давно, впрочем, забытыми.
Марлен Хуциев был одним из немногих режиссеров-участников проекта «Венеция 70», кто приехал на фестиваль (эту поездку организовало «Роскино», сам фестиваль ни за картины не платил, ни авторов пригласить не имел возможности), посидел на пресс-конференции, поучаствовал в приемах, в общем засветился. К нему подходили, брали интервью, вспоминая его участие в фестивале 1965 года с фильмом «Застава Ильича», получившим специальный приз жюри. Тогда не только российское, все кино было на подъеме, и каждый, кто открывал в нем что-то новое, становился известным и интересным. Теперь интересными кажутся те, кто участвовал в прежних киносражениях, а новые тропы слишком индивидуальны. Не случайно один из организаторов Венецианского фестиваля сравнил нынешнее кино с музейной инсталляцией — по изощренности подхода и по объему воздействия.
Сегодня кино требует или гурманской подкованности или прямого воздействия. Европейские режиссеры предпочитают первое, азиатские — второе. Россия как всегда, где-то между.
Продолжение венецианского блога Алены Солнцевой – завтра, 30 августа. Мифология женской судьбы, Сандра Буллок, Миа Васиковска — и другие прекрасные дамы.