Тут все работает, как часы, вежливые японцы с улыбками и поклонами помогают расхлябанным европейцам жить по расписанию, и даже гигантскую очередь ко входу в большой зал перед главным конкурсом дня сопровождают служители с плакатами, указывающие, где конец хвоста и освобождающие места для вновь подходящих. Тут участники конкурсной программы в день показа своего фильма уже с утра должны носить красные ленточки, они несколько раз в день, чуть ли не с голубиной почтой, получают письма с напоминанием о сеансе, на который должны прийти, и особый куратор каждого из них подводит к креслу перед сценой, чтобы не забыли после своей короткометражки выйти и помахать рукой публике. Это все очень трогательно, особенно после европейских фестивалей, где новичку приходится разбираться самому.
В хаосе Аннеси, например, нередко молодые режиссеры мечутся, не зная, где и когда им следует быть, а организаторы, так же не зная, посетил ли режиссер свой показ, не объявляют его имя, лишая аниматора возможности выйти на сцену и получить ту минуту славы, о которой он мечтал. Зато в Хиросиме режиссера водят за руку, как неразумного ребенка и перед показом дают на наш взгляд уморительную (и одновременно умилительную) памятку, где пошагово объяснено, в какой момент он должен выйти на сцену, что ему следует встать в центре, где помечено крестиком, и в момент, когда называют твое имя, помахать рукой публике. Шутники-аниматоры хохочут, что, если встать на шаг в стороне от крестика, то жюри наверняка занесет это в графу недостатков фильма, но на самом деле все очень благодарны японцам за заботу. К этому я вспоминаю, как в Загребе интересовалась у организаторов, почему русский режиссер, присутствующий на фестивале, не пришел на пресс-конференцию, где должны были обсуждать программу, в которой он участвовал, и мне ответили: «он свободный человек, если он не хочет, не можем же мы его заставить». В Хиросиме, конечно, ситуация иная: никого здесь нельзя назвать свободным человеком и в особенной степени это относится к публике.
После шумного зрительского приема на европейских анимационных фестивалях, удивительно видеть хиросимскую публику, ничем не выражающую ни восторга, ни разочарования и одинаково вежливо аплодирующую после каждого фильма. Особенно это странно на ударных картинах, например, таких, как «Трамвай» Михаэлы Павлатовой, где вагоновожатая под ритмичную музыку вела трамвай, будто совершала сексуальный акт, и, двигая рычаги, доходила до оргазма. В Аннеси это была бомба — молодая публика заходилась от смеха, топала ногами, визжала буквально с первой минуты, а в Хиросиме зал, точно так же полный молодежи, смотрел до конца в полном молчании и всего лишь вежливо похлопал. Вообще, видно, что эротические мультфильмы, которых в конкурсе, да и в студенческой программе, немало, принимаются на фестивале особенно отчужденно, будто прямой разговор о сексе в большом зале смущает и напрягает японскую публику, загоняющую вглубь свои желания и считающую их неприличными. Зато хорошо принимаются ленты живописные, с хорошей картинкой и внятной историей. Трогательные и с ненавязчивым, мягким юмором. В этом смысле пока, как мне кажется, фильм Натальи Мирзоян «Чинти» о мечтательном муравье имеет хорошие шансы на приз публики (о предпочтениях жюри судить не берусь) — во время показа этого фильма зал «дышал» с особенной симпатией и даже были слышны тихие, застенчивые смешки.
Что касается самой программы этих дней, то из новых, впервые мной увиденных фильмов, обратило на себя внимание не много. Прелестный детский фильм «Птичка и лист» молодой швейцарки Лены фон Дорен из люцернской киношколы, особенно ценный оттого, что в мире несериального кино для детей почти не снимают. Фильм молодых корейцев Юнг-жен Ким и Йе-юнг Ким «Город». Он снят на деньги сеульского анимационного фестиваля, который своим победителям дает возможность сделать картину на заданную тему. На этот раз темой был Сеул (в той же программе Юлия Рудицкая сняла свой фильм «Please, call back later», о котором мы уже говорили). Корейцы представили огромный город, полный людей, так, будто все, что их окружает — стены, предметы — стало невидимым, а сами люди выглядят, как цветные силуэты. И вот мы видим удивительную картину: пустое пространство, полное человеческих фигур, движение которых складывается в поэтическую хореографию: они взлетают вверх и вних, несутся, сидя и обгоняя друг друга по проложенным между другими людьми дорогам, строятся в длинные очереди и рассыпаются по одному. А самый красивый момент — в финале, когда множество людей по всему городу, на земле и под самым небом, ложатся спать, и камера летает между фигурами, тихо плывущими в воздухе.
Неожиданной была картина израильтянина Йоава Брилля «Ишихара» - взяв, как форму, таблицы Ишихара (тест для выявления дальтонизма, выглядящий, как круги, составленные из множества разноцветных кружочков), он рассказывает очень личную историю. Здесь люди выглядят, как те самые кружочки из теста, будто мы видим жизнь детского сообщества сверху, в виде плана. Но мальчик-дальтоник, от лица которого ведется рассказ, выброшен из своего круга, где его не хотят принимать, он лузер и изгой. Формальный ход, по картинке производящий впечатление абстрактной анимации, на самом деле дает возможность рассказать щемящую человеческую историю. А это японцы понимают особенно хорошо.
