Подцензурный терроризм

Главное отличие Питерского форума от Московского фестиваля в том, что кино здесь воспринимается не только как повод для светского праздника, но становится культурной провокацией, облегчающей совместное обсуждение трудных тем. Происходит это не в кулуарах, как принято в Москве, а на тематических круглых столах, которые грамотно составлены организаторами вокруг каждой из фестивальных программ. Оставим в стороне обсуждение проблем делопроизводства – продюсирование, финансирование, копродукция (хотя именно они придали форуму деловой имидж), остановимся на теме, которая волнует всех зрителей вне зависимости от профподготовки.

14 июля в двухстах метрах от того места, где народоволец Игнатий Гриневицкий в 1881 году смертельно ранил императора Александра II, на круглом столе «Кино после катастрофы» обсуждали тему терроризма.

Формальным поводом для дискуссии послужила программа, составленная тележурналистом и киноведом Еленой Слатиной «Терроризм. Кино на пороховой бочке» - ретроспектива из десяти фильмов, так или иначе затрагивающих тему террора. Трое из причастных к созданию этих картин присутствовали в зале: режиссер картины «Двойник дьявола» Ли Тамахори, продюсер фильма «Карлос» Даниэль Леконт, автор ленты «Немыслимое» Грегор Джордан.

Тон дискуссии задал кинокритик Михаил Трофименков, сделавший экскурс в историю вопроса, из которой следовало, что главная проблема – сформировавшийся манихейский подход к проблеме. В рамках него терроризм рассматривается исключительно в черном цвете - как абсолютное зло. Меж тем, история помнит другие времена, когда те же террористы носили не столь категоричные имена – «сопротивленцы», «революционеры», «партизаны», «борцы за независимость».

Первая в истории искусства героическая скульптура была ничем иным, как памятником террористам – тираноубийцам Гармодию и Аристогитону. Завоевавшая в 1966 «Золотого льва» в Венеции лента «Битва за Алжир» Джилло Понтекорво - картина, невозможная в эпоху политкорректности, потому как трактует терроризм как справедливую реакцию на военное насилие. Сюжет «Пепла и Алмаза» Анджея Вайды тоже можно рассматривать в контексте «террористического» дискурса, равно как и историю фордовского «Осведомителя». Все зависит от стороны наблюдения и оптики, которую выбирает смотрящий.

Надо отдать должное модератору дискуссии Андрею Плахову: каждое последующее выступление раскручивало новый виток проблемы. Продюсер «Карлоса» Даниэль Леконт говорил о сложности в расшифровке схемы современного террора. «Я не хочу делать из террориста героя, но сочувствия к нему не избежать. Есть риск испытать к нему симпатию. Если бы террористы не умели вызывать симпатию, у них бы ничего не получалось». Вместе с тем нужно уметь отличать тех, кто является «борцами сопротивления» и имеют право претендовать на сочувствие, от современных политических манипуляторов, наделенных властью и культивирующих насилие. «Развести эти темы крайне сложно. Потому что современные террористы умело сбивают с толку и запутывают следы», - сказал Леконт.

О последствиях для кинематографа травматического опыта 11 сентября говорил американский режиссер Ли Тамахори: «Нынешние американские зрители не хотят анализировать эту тему. Не желают думать о происхождении мирового терроризма. Запрет на рефлексию - своего рода терапия. Совсем иную картину мы наблюдали во время Вьетнамской войны, когда картины вроде копполовского «Апокалипсиса» отражали антивоенные настроения всего народа. В ХХI веке американцы согласны употреблять только терапевтические позитивные схемы: как хорошие американские парни уничтожают злодеев. «Найти врага и уничтожить» - самый популярный сюжет компьютерных игр и американских военных фильмов».

Режиссер оказывается в крайне сложной ситуации выбора - подчиниться схеме или остаться без зрителя. Зритель – и в этом парадокс времени - одновременно требует от кинопроизводителей эмоций, адекватных по силе тем, что они пережили 11 сентября. «Очень трудно конкурировать с документальными кадрами падающих башен-близнецов. Это заведомо ложный ход. И тем не менее, Голливуд пытается это делать», - заключил Ли Тамахори.

Взявший слово кинокритик Денис Горелов неполиткорректно заметил, что голливудским режиссерам свойственен «америкоцентризм», который они незаметно навязали миру: «Теперь все мы говорим о том, что мировая история поделена на «до 11 сентября» и «после». Между тем, отсчет понятия «террористическая война» ведется не с 2011 года. Для граждан Японии существует другая историческая веха: «до Хиросимы» и «после Хиросимы». Америка судит народы с позиции сильного, а термин «терроризм» применяет в отношении слабых». Возвращаясь к кинематографу, Горелов отметил умалчивание данной темы в новейшем русском кино. Оно живет так, как если бы не было чеченских боевиков и терактов. «Единственный режиссер, который мог бы осилить проблему - Алексей Балабанов. Но и он вряд ли за нее возьмется…»

О том, что кино само по себе может быть «бомбой», заговорил известный своими левыми взглядами киновед Ганс Шлегель, отборщик Берлинского и Венецианского фестивалей. Обратившись к истории немецкого кино, он вспомнил, как называли террористами левых режиссеров, авторов фильма «Германия осенью»– Фасбиндера, Клюге, Бруштейна.

Социолог и киновед Даниил Дондурей подвел резкий итог робким рассуждениям о терроризме в новом русском кино: «Без нового киноязыка осмысление новой реальности невозможно. Но отечественные кинодеятели – это гигантское сообщество трусов. Не зря молодые русские режиссеры называют себя «новые тихие». Они обезволены и обесточены. Они не осознают реальности. Ситуация у нас хуже, чем в Америке и Европе».

Метафорически подытожить дискуссию сумел автор картины «Немыслимое» Грегор Джордан. «У всех террористов, как у героя моего фильма, есть четвертая бомба в запасе. Три из них мы обезвредим, а четвертая все равно взорвется. Пока мы будем думать, что все про них понимаем и знаем, так и будет происходить».