На протяжении XX века дачи становились в нашей стране то «садовыми участками», то «фазендами», а на смену словам «отдых» и «дачные романы» приходили «заготовки на зиму». Но на протяжении всего времени дача оставалась синонимом слова «свобода». К такому выводу пришли культурологи, изучив это специфически русское загородное пространство.
Райское место
Когда я была маленькой, я называла товарный поезд коварным. «Опять коварняк!» — сообщала я маме и бабушке, увидев вместо красно-зеленого носа электрички вереницу пыльных вагонов. И втайне радовалась: для меня, не любившей дачу, коварный/товарный поезд своим появлением оттягивал момент приближения к ней.
Спасительный коварняк — можно занять себя, считая вагоны, — до сих пор остается для меня одной из главных ассоциаций, связанных с дачей. Но вот дачники старой закалки меня бы не поняли.
Для культуролога, доктора филологических наук Татьяны Цивьян «дачный словарь» начинается не с коварства, а с любви. Особенности дачных текстов заведующая отделом русской культуры Института мировой культуры МГУ изучает последние десять лет. А началось все с неожиданного подарка ее зарубежной коллеги — копии одной из статей в некоем итальянском журнале. «Там было написано, что русские дачи — это ужас, грязь, мусор, комары и никаких удобств. Я прочла это с точки зрения собственного опыта совершенно потрясенная! Как так? Ведь дачи — это же рай!» — вспоминает Татьяна Цивьян.
После этого она и решила заняться изучением разных взглядов на дачу — дача-рай и дача-ад. Ей, проведшей все детство на съемной «даче-рае», стало интересно, откуда берется этот негативный образ. Вспоминает, как однажды наивно спросила в присутствии одной из коллег: «Есть ли люди, которые не любят дачи?» Вопрос был скорее риторическим, но коллега мрачно ответила: «Есть те, которые ненавидят, — это я».
«Я стала спрашивать молодое поколение. Тех, чьим родителям давали садоводческие участки, — вспоминает филолог. — И выяснила, что для них действительно дача ничего общего с раем не имеет, потому что их на даче заставляли работать».
После этого изучение дачного текста пошло в сторону семиотики. Дача как символ, дача как знак. Но знак чего? Свободы или все-таки несвободы?
Посвящение в дачники
Первоначально — в XIX веке и начале XX — дача действительно была символом чего-то вольного, свободного. На дачах не работали, там не вскапывали грядки, не распахивали поле под картошку, не получали специфического дачного загара, не стояли в позе огородника, не делали «заготовок» (вот оно, еще одно слово из русского, точнее советского, дачного словаря!). Там отдыхали. Хотя тоже не без проблем.
Татьяна Цивьян рассказывает: «Когда я стала заниматься дачным текстом, я вспомнила, как моя мама, уставшая, добиралась до дачи с сумками после работы, ехала на электричке... А потом я сама делала то же самое, когда на даче жил мой сын. Там не было никаких удобств: уборная типа «скворечник», традиционный дачный умывальник, прибитый к дереву, керосинки. Прямо перед домом — железная дорога, громыхали поезда. Откуда тогда там было это ощущение свободы?»
Начав изучать дачный текст, дачу как символ, лингвист поняла: в той системе ценностей неудобства были обязательным условием, своеобразным посвящением в дачники, знаком этого «ордена». Действительно, старшим поколением о дачной жизни принято вспоминать с умилением, несмотря на отсутствие бытовых удобств. Достаточно почитать дачные воспоминания обитателей того же Переделкина или Николиной горы середины XX века, чтобы в этом убедиться. Есть восторг, воздух, лес, река, природа, свобода, а остальное как бы незаметно.
Именно поэтому то, что стало массово появляться в 1950-х годах, уже не дача в первозданном смысле — это «садовый участок» внутри «садоводческого товарищества». «Обязательные» неудобства остались, но пропали доминанты под названием «свобода» и «отдых», их стали вытеснять «работа», «труд». Знак дачи стал меняться.
Соответственно сменился и словарь. Было: отдыхать, дышать воздухом, наслаждаться природой, заводить дачные романы. Стало: пахать, копать, корячиться, закатывать банки. Словом, как в известной песне: «Вот будет лето — поедем на дачу. Лопаты в руки, х...чим, х...чим!» Ряд этих глаголов — от нейтральных до обсценных — отражает позднесоветское отношение к дачному пространству, которое можно объединить одним словом — «работа». Кстати, не случайно в конце 80-х у слова «дача» появился синоним «фазенда». Его подхватили поклонники сериала «Рабыня Изаура», отобразив тем самым суть восприятия дачного участка как плантации, на которой работаешь как негр.
Сажаю, потому что хочу сажать
Любопытно, что даже в этой, видоизмененной системе ценностей, по мнению культурологов, идея дачной свободы сохранилась. Для советского человека классические шесть соток были именно знаком свободы. Это было его и только его пространство, где он мог делать все, что ему заблагорассудится. Да, с определенными ограничениями («не больше 14 фруктовых деревьев»), но все равно это воспринималось как что-то похожее на частную собственность. Картошка в этой модели мира значит свобода. Сажаю, потому что хочу сажать. Пусть даже это не сможет прокормить.
Экономисты подтверждают: расхожее мнение о том, что дача помогала прокормиться или по крайней мере значительно сэкономить, не более чем иллюзия. Можно было затратить меньше физических усилий, «покрутиться» и заработать другим способом. Кроме того, как показывала дачная (садоводческая) практика, заготовок делали столько, что съесть их за год было порой невозможно, как и невозможно было продать. Означает это только одно: все это делали, пусть не до конца осознавая, «для себя», реализовывали таким образом потребность в свободе. Дачники же «досадоводческого» розлива просто наслаждались природой, воздухом и дачными романами.
Объединяло и тех и других одно: оппозиция «дача — город». «Весной Итакой, к которой стремишься, становится дача, а осенью город. И этот механизм ностальгии очень важен для слова «дача», — говорит Татьяна Цивьян.
Важен и компонент временности, заложенный в основе этого существительного. Дача — это то, что дали, но могут и отобрать. Это всегда временный (чужой, наемный) дом, в который в XIX веке выезжали со всем хозяйством, от мебели до посуды.
Средний класс в резиновых сапогах
Лингвисты говорят, что это специфически русское пространство пережило три этапа: собственно дача, участок (садоводство) и коттедж (загородный дом). В загородный дом едут уже не «пахать» и «корячиться», а снова отдыхать. А если и пахать, то только для души, в качестве хобби. На первый взгляд круг замкнулся, и к даче вернулся ее первоначальный смысл. Но это лишь на первый взгляд. На самом же деле утрачена обязательная составляющая — неудобства. Дача в ее первозданном виде не удостаивала быть комфортной, как бы не снисходила до этого. Сейчас же комфорт во главе угла, и именно это меняет слово-символ.
Отобразить «все разнообразие форм поселения и проживания, именуемых в постсоветской России «дачей», невозможно, пишет лондонский профессор Стивен Лоуэлл, автор книги «Дачники. История летнего житья в России. 1710-2000», исследователь русского дачного пространства и участник дачных конференций, которые время от времени устраивают лингвисты. Он описывает дачу как часть, если хотите, загадочной русской души и пытается дать дачникам определение: «...Если и можно в России навесить на кого-то ярлык «средний класс», так это на дачников. Однако это соображение нас не сильно выручает — ни в моральном, ни в интеллектуальном отношении. Не существует более яркого подтверждения общественной слабости и политической маргинальности этого якобы среднего слоя, как то, что его многочисленные представители напяливают в пятницу вечером или в субботу утром резиновые сапоги и отправляются на свои земельные участки».
И в то же время дача продолжает оставаться символом. И даже предметом национальной гордости. Оно попадает в иностранные словари, как «гласность» и «перестройка», потому что не имеет соответствий в тамошней жизни.
Dacha, datcha, dacia
В иностранных языках нет аналогов существительному «дача». Слово так и попало в словари, как vodka и matryoshka. В английском это dacha, во французском — datcha, в итальянском — dacia. В каждом из словарей пояснение: слово русское, означает «пригородную дачу», то есть само значение слова не объясняется. Точных синонимов в других языках нет, потому что нет аналогичных явлений. Так, у французов существует maison de campagne (загородный дом) и residence secondaire (второе жилище). У англичан — cottage, иногда с yточнением — country cottage. У немцев — Landhaus и Sommerhaus — «сельский дом» и «летний дом». Есть еще Schrebergarten. Это слово к русской даче ближе всего по смыслу. С начала XX века в Германии стали сдавать в аренду горожанам маленькие участки земли, получившие название «шребергартен» (по имени врача, предложившего эту форму рекреации). Участки образовывали целые колонии на окраинах городов (как наши садоводства). Там было запрещено ставить стационарные строения, а потому возводились лишь легкие постройки.