Отцы науки

Историки традиционно называют отцом своей науки Геродота из Галикарнаса, который в середине V века до н.э. создал девятитомную «Историю», чтобы «прошедшие события с течением времени не пришли в забвение». Впрочем, к исторической науке в современном смысле Геродот имел весьма опосредованное отношение из-за обилия откровенно фантастических сведений и отсутствия критического рассмотрения источников.

Подлинным родителем истории мог бы стать итальянский просветитель Джамбаттиста Вико, впервые задумавшийся в начале XVIII века о создании новой науки, способной систематизировать события прошлого, между которыми, как казалось прежде, «никакой общей основы, никакой непрерывной последовательности, никакой связи». Однако его книге «Основания новой науки об общей природе наций» не суждено было стать поворотной: как уверял спустя два столетия другой историк Роджер Коллингвуд, только потому, что Вико «слишком опередил свое время» и был просто не понят.

А вот творчество российского просветителя Николая Карамзина было на родине сразу же оценено по достоинству. Его фундаментальный труд «История государства Российского» стал не только первым систематическим научным описанием прошлого нашей страны, но и во многом предопределил дальнейшее развитие русской культуры. Со своим обостренным вниманием к этической проблематике в деяниях людей прошлого Карамзин предвосхитил нравственные искания писателей XIX века. С другой стороны, именно карамзинская «История» задала рамки национально-исторической идентификации как народа, находящего успокоение под сенью просвещенного самодержавия. Наконец, Карамзин разместил прошлое России на едином полотне тогдашней романтической историографии, где каждый народ играл определенную роль в становлении человечества.

Между тем к середине XIX века западные ученые все больше интересуются не судьбами человечества, а будущим самой исторической науки. Французский философ Огюст Конт в многотомном «Курсе позитивной философии» задает ей новый вектор — как можно скрупулезнее собирать факты исторического прошлого, чтобы на их основании впоследствии вывести общие законы развития общества. Как и Марка Блока спустя столетие, так и Конта в середине XIX века ждало, с одной стороны, восхищение, а с другой — непонимание. Блок говорил о диалоге с историей, а многие его последователи свели полноценное общение историка и человека прошлого к«прокурорскому допросу», к разоблачению якобы скрытого в текстах, Конт — о выявлении общих законов на основе систематизации фактов, которое в итоге превратилось во всеобщую гонку за деталями без всякого интереса к обобщению.

Современника Конта немецкого философа и публициста Карла Маркса методология исторического исследования не интересовала, а вот историческое будущее человечества — более чем. Наиболее массовое распространение получил «Манифест Коммунистической партии», в котором история была объявлена борьбой классов: сначала феодалы сменили рабовладельцев, буржуазия — феодалов, и вот настало время для пролетариев потеснить буржуазию. Сила марксисткой исторической концепции — во внимании к экономическим законам развития общества. Слабость — в перенесении частных наблюдений за современным обществом на весь исторический опыт человечества. Главное значение — в том, что с рождением полноценной левой идеологии западные правительства и капиталисты — та самая «буржуазия» — поспешили решить социальные проблемы, о которых писал Маркс, до того, как грянет предрекаемая им революция. И сделали это, в общем и целом, вполне успешно.

Еще одной попыткой описания глобальных законов развития человечества стали труды Арнольда Тойнби «Постижение истории» и Карла Ясперса «Истоки истории и ее цель». Созданные в середине XX века, они подвели своеобразный итог развития исторической науки последних двух столетий с ее поисками глобального смысла развития человечества. В отличие от того же Маркса, Тойнби и Ясперс исследуют не общие законы развития всего человеческого общества, а отдельных цивилизаций, исповедуя так называемый цивилизационный подход. При этом если Ясперс еще пытается вывести из частных историй некие общие объединяющие принципы, то Тойнби от такой попытки отказывается вовсе. Главное достижение обоих философов — в отказе от прежнего европоцентризма, в выходе за рамки европейской истории, в попытке произвести сравнительно-историческое исследование.

Вторая мировая война и холокост, сталинизм и ГУЛАГ — все это поставило под большое сомнение возможность создания обобщающих трудов по истории. Так как историки всегда исходили из принципа «вертикального прогресса» человечества — не столько в технологии, сколько в культуре и морали. В то же время, освободившись от тяжкого бремени объяснения законов развития общества, история смогла наконец приступить к изучению самоценности событий. Началась эра гуманной истории, где Другой, то есть человек прошлого, важен сам по себе, а не как функция. Отчасти в этом и есть пафос антропологического подхода, созданного Марком Блоком.