Траектория Рапалло

В апреле 1922 года в итальянском Рапалло Советская Россия и Веймарская республика, две страны, которые в тогдашней Европе находились в положении изгоев, подписали соглашение о взаимном признании. Тем самым Москва и Берлин вышли из изоляции, в которой фактически находились (Германия как страна, проигравшая первую мировую войну, Россия — после большевистской революции), насторожив ведущие европейские державы.

С тех пор на протяжении почти всего ХХ века (исключение составляли, естественно, годы второй мировой войны и начальный послевоенный период) российско-германское сотрудничество успешно развивалось. Взаимное тяготение, прежде всего экономическое и технологическое, позволило преодолеть даже такие катастрофические события, как Великая Отечественная и раздел Германии, — бизнес начал налаживаться уже в первой половине 1950-х годов. Восточный комитет германской экономики, объединение промышленников, заинтересованных в восточных (в том числе советских) рынках, был создан в 1952 году, а дипломатические отношения между СССР и ФРГ установлены только в 1955-м. Это вполне логично. После разгрома в войне перед немцами был открыт только один вид экспансии — экономический, да и то желательно на восток, в Западной Европе долго не было особого стремления видеть плоды германского возрождения.

С 1960-х годов связи становятся неразрывными и стратегическими. В обмен на сырье Германия предоставляла СССР/России технологии — традиция заимствования технологических импульсов именно оттуда восходит к эпохе Петра I. Сибирский газ, который по немецким трубам пошел в Европу, на десятилетия определил геополитическую ситуацию в Старом Свете. По сути, мы до сих пор живем в парадигме, заложенной Леонидом Брежневым и Вилли Брандтом. Именно она не только гарантирует энергетическую стабильность, но и служит укреплению безопасности посредством глубокой взаимозависимости. Попытки Соединенных Штатов помешать трубопроводной дипломатии, предпринимавшиеся со времен Рональда Рейгана, достигали лишь временного и ограниченного успеха. Некоторые проекты замедлялись, но все равно были осуществлены. Проект последнего поколения — «Северный поток», который введен в строй в 2011 году и выходит на проектную мощность в этом.

Россия перед выбором

Бизнес-отношения — мощная основа для политических связей, поскольку выступают надежным стабилизатором. Однако собственно политическая ситуация, естественно, может оказывать на них значительное воздействие, и здесь снова грядут перемены.

Упаси боже проводить параллель между сегодняшним днем и временами соглашения в Рапалло — ни Россия, ни Германия сейчас никоим образом не изгои, обе державы обладают большим весом и влиянием в мире. И все же в двух странах чувствуется определенная растерянность, связанная с необходимостью формулировать новую идентичность в быстро меняющемся мире. И это ощущение может способствовать новому сближению, как в 1920-е годы, когда изоляция толкнула к поиску общего языка.

Россия перед выбором — в который уже раз. Завершена начальная постимперская фаза, когда основным содержанием политики было стремление доказать, что распад Советского Союза не означает выпадение России из категории великих держав. В общем доказали. Однако в остальном все туманно. Мир кругом все менее предсказуем. У России нет системы союзников и альянсов, на которые она могла бы положиться. Интеграционные отношения с Европой не складываются. Россия не готова поступиться суверенными правами. А Европейский союз на глазах превращается в фактор непредсказуемости и нестабильности.

На другом конце географической карты — бурный рост и развитие, подъем Азии, который неизбежно окажет фундаментальное воздействие на Россию. В Азии расположено более трех четвертей ее территории, а четкой стратегической линии поведения нет. Между тем отсутствие таковой в длительной перспективе чревато превращением России из субъекта в объект региональной политики, что особенно драматично, поскольку Азиатско-Тихоокеанский регион представляет собой главную стратегическую площадку XXI века.

Эффективной переориентации препятствует встроенное в российскую реальность противоречие. Три четверти населения страны живут в ее европейской части, а население за Уралом продолжает убывать. Ментально Россия сегодня страна более европейская, чем был Советский Союз, хотя после его распада Россия географически сдвинулась в сторону Азии. Психологическая тяга российской элиты в сторону Европы только усилилась, какие бы политические отношения ни складывались с Европейским союзом и сколь пренебрежительно ни воспринимал бы его перспективы отечественный истеблишмент. Выражается это прежде всего в ориентации на европейские стандарты потребления, образования, образ жизни.

Призрак «четвертого рейха»

Сложность ситуации, в которой находится Россия, казалось бы, не имеет ничего общего с положением Германии, экономического фундамента ЕС и одной из наиболее влиятельных стран «большой двадцатки». Однако на практике Берлин едва ли не в более сложном положении.

Весной 2011 года произошло знаковое событие — Франция и Германия, две опоры европейской интеграции, оказались по разные стороны ливийских баррикад. Вне зависимости от причин, по которым Берлин не поддержал инициированную Парижем войну в Ливии, это решение имело масштабные последствия.

Кампания по свержению режима Муаммара Каддафи не похожа на предыдущие военные акции стран НАТО. Главным отличием является отстраненная позиция Соединенных Штатов, которые отдали роль солистов Франции и Великобритании. Америке предстоит сократить расходы и сбросить лишние обязательства. Внимание перемещается в Восточную Азию и Азиатско-Тихоокеанский регион. США заинтересованы в том, чтобы, сохраняя влияние, снизить масштаб вовлеченности на Ближнем Востоке. В то же время перед Соединенными Штатами стоит вопрос о том, что делать с Европой — ближайшим союзником, которого нельзя оттолкнуть, но непонятно, как использовать, поскольку она не расположена брать на себя военно-политическое бремя.

Ливийская кампания предоставила возможность совместить решение этих двух вопросов. Ливия — бензоколонка Франции и Италии, а также страна-фильтр на пути нелегальных мигрантов в эти страны из Африки. Осознание непосредственного интереса вкупе с желанием Парижа и Лондона на фоне упадка Евросоюза доказать свою состоятельность как игроков международного класса побудило ключевые страны Европы добровольно устремиться на ливийский фронт. Иными словами, они взяли на себя функцию региональных регуляторов, что соответствует целям США найти лояльных партнеров в разных частях мира, которые могли бы выполнять за Америку работу по наведению порядка.

Вдохновленная лаврами «освободителя Ливии», Франция намерена развить успех и занять место единоличного политического лидера Европы. Однако экономическим фундаментом Старого Света служит Германия, которая зажата в клещи. Все в Европе требуют от Берлина активной позиции по спасению евро, при этом с огромным подозрением реагируют на любые поползновения Германии занять такую позицию на самом деле (призрак «четвертого рейха»). При том что логика развития событий неизбежно выталкивает Германию на центральную политическую, а не только экономическую позицию. Ведь от краха евро больше всех потеряет именно Германия, и из соображений самосохранения Берлину в любом случае выгоднее вытягивать из болота тонущих партнеров, чем пытаться от них дистанцироваться или сбросить обузу. Но в стране растет сопротивление тому, чтобы ради европейской валюты идти на новые жертвы. Немцам все труднее объяснить, почему они должны расплачиваться за безалаберность и безответственность других. Тем более что Германия в конце 1990-х — начале 2000-х годов при Герхарде Шредере сумела осуществить непопулярные и болезненные социально-экономические реформы, на которые другие государства, включая Францию, никак не могут решиться.

Пестрая и противоречивая международная палитра сбивает ориентиры даже в такой обстоятельной и серьезной стране, как Германия. Привычная мировая система подвергается глубокой эрозии и радикально меняется. Сутью политики Запада в ХХ веке было построение такой системы, в которой Германия уже никогда и ни за что не будет воевать. И эта политика увенчалась блестящим успехом. Немцы, всегда отличавшиеся воинскими умениями и геополитическим мышлением, избавились от обоих этих качеств. Трудно найти общество, настроенное более пацифистски, чем германское: когда в 2010 году президент Хорст Келер имел неосторожность заикнуться, что у Германии в Афганистане могут быть геополитические интересы, ему попросту пришлось подать в отставку. И вот, добившись столь невероятного успеха, союзники Берлина по НАТО теперь сетуют на то, что Германия отказывается сражаться.

Другой парадокс: Германия, служившая оплотом американского влияния в Европе, все чаще объективно оказывается оппонентом США, например, в том, как следует преодолевать финансово-экономический кризис. А Франция, вечный фрондер и раздражитель американцев, почувствовав военный азарт, напротив, сближается с Вашингтоном, который испытывает потребность в «младшем шерифе».

Непривычная ситуация размежевания с Францией и связанное с ней политическое напряжение внутри Германии усугубляют сумятицу. Глава МИДа Гидо Вестервелле подвергся тотальной уничижительной критике за то, что «проиграл» ливийскую войну и поссорился с ближайшими союзниками. Однако по всем опросам общественного мнения, большинство граждан Германии считают правильным решение не участвовать в ливийской операции, что демонстрирует еще одну грань и так давно очевидного размежевания между политическим классом и его избирателями.

Новый Старый Свет

На этом фоне меняется тональность дискуссий. В конце августа 2011 года в Financial Times появился комментарий бывшего руководителя Федерации промышленников Германии Ханса Олафа Хенкеля: от евро должно отказаться как раз «здоровое ядро», а не отстающие южане. Германия, Австрия, Нидерланды и Финляндия создадут новую валюту, оставив евро в распоряжении южноевропейцев, которые смогут девальвировать его и тем самым повысить собственную конкурентоспособность. Сенсационность заключается в том, что автор не включает в ядро Францию. Понятно, что отставной индустриальный лоббист может позволить себе провокационные высказывания. Однако германское правительство всегда чутко прислушивается к мнению крупного бизнеса. Если политические амбиции Франции и экономические интересы Германии разойдутся в разных направлениях, это будет, по сути, означать конец интеграционной модели, которая существовала с середины прошлого века. Правда, идея бюджетного пакта, предложенная совместно Ангелой Меркель и Николя Саркози, официально считается сегодня торной дорогой к спасению единства Европы и единственным приемлемым вариантом. Но сложности с его практическим воплощением способны вызвать рост новых противоречий, в том числе и между инициаторами. Вообще представить себе Париж, который согласится на внешний контроль над его фискальной политикой, довольно трудно.

Весь ХХ век Европа решала «германский вопрос» и успешно решила его. Но сейчас любая стратегия предусматривает резкое усиление влияния и роли Германии. Страна, которая берет на себя большую часть финансового бремени, будет требовать права определять условия. Однако перспектива доминирования Берлина пугает всех, а оно неизбежно в любом случае, будь то консолидация еврозоны с введением жестких правил и мер ответственности либо, напротив, фрагментация с выделением «здорового ядра» вокруг Германии. Париж понимает, что в новой конструкции, более упругой и централизованной в плане принятия экономических решений, Берлин станет бесспорным центром. А возможность введения наднационального бюджетного диктата будет означать не просто ограничение суверенитета, но и необходимость следовать немецким принципам и правилам.

Как все эти трудности Европы связаны с ее отношениями с Россией? Старый Свет будет меняться. В политическом плане Европа будет все более фрагментированной, а крупные страны станут решать свои дела самостоятельно, с опорой на двусторонних партнеров как внутри, так и вовне ЕС. Как показывает история, в тяжелые времена и Франция, и особенно Германия не раз обращали свои взоры к России, единственному близко расположенному источнику потенциальных экономических и политических дивидендов, и сближение неоднократно укрепляло позиции этих стран (Рапалло — один из примеров). Какой будет Европа через несколько лет, предположить трудно, но это правило пока что работало в самых разных геополитических обстоятельствах.