Понятное дело, раз стране трудно — то соответственно и национальной опере непросто. В кризис 2008-го сильно урезали зарплаты, да так с тех пор и не подняли. Это вам не Эстония, где в тот же самый кризис вся маленькая республика, от президента до уборщицы, по-эстонски аккуратно затянула пояса, и теперь дела у них более-менее — устойчивый член еврозоны, не Греция какая-нибудь.
Не то в Латвии. Вот мост отгрохали самый дорогой в Европе, а еще в процессе землеотвода под него выяснилось, что землица как-то внезапно стала принадлежать депутатам, и государство выкупало участки за очень хорошие деньги. Это, помнится, обсуждали все, от солистов до таксистов. Вот референдум затеяли в пользу русского языка, но он ни к чему не привел, кроме, как говорят, политических осложнений для одного из его инициаторов — мэра Риги Нила Ушакова. При том, что в самой столице большинство надписей — на латышском, английском и русском. Желание продать товар или услугу давно возобладало над шовинистическими фанабериями.
Или вот еще один предмет национального стыда: в стране нет нормального вместительного концертного зала, только «Дзинтари» под открытым небом, где российское телевидение снимает кошмарную «Юрмалу». Там, сообщают знающие люди, за кулисами один-единственный туалет. В общем, на всех уровнях и во всех сферах дурного предостаточно.
Но проблемы проблемами, а атмосфера все равно не скажу — полностью чистая и прекрасная, но разница с нашей чувствуется все время. (Имею в виду не воздух, ароматизированный euro-5, но и его тоже). Например, нищие у вокзала — да, есть, но, глядя на них, почему-то не чувствуешь их естественности, как в России, где все мы звенья одной цепи. Стоим хоть и на разных уровнях, но все-таки одной социальной лестницы, и ты со своей ступеньки запросто можешь скатиться. А в Риге нищие выглядят все-таки чужеродными, потому что про большинство остальных встречных, особенно молодых, хочется сказать словами Пастернака: «В них не было следов холопства,/ Которые кладет нужда».
Кстати, о русском языке — новости на латвийских русскоязычных каналах сделаны профессионально, артистично и, главное, с тем ощущением внутренней свободы, которое перед камерой невозможно имитировать (как и его отсутствие нельзя скрыть). Вообще, русский ведь — заноза в сердце (или другом месте) всех бывших братских ССР. Той же Украины, например. И что? Смотрю в гостинице украинский канал, где нынче трудятся Евгений Киселев и Савик Шустер. Как раз ток-шоу Киселева: все говорят по-русски, а один гость студии — на рiдной мове, и никакого перевода. Не все слова разберешь, но вообще-то смысл вполне понятен.
Студийная перепалка прерывается телемостом с Ксенией Собчак. И он оказывается гораздо, гораздо интереснее, чем все, что по этому поводу сообщали российские государственные метровые каналы. У нас-то показали разве что экспресс-разнос, учиненный спикером Матвиенко сенатору Нарусовой прямо на заседании (это выглядело ну просто как Чужой против Хищника). А в украинском эфире Ксения заявила: мол, «происходит шекспировская трагедия» — мать должна голосовать за закон, по которому завтра могут арестовать ее дочь. И что она, Ксения, служит предметом подражания для миллионов, что объясняет суровость наезда именно на нее. Замечу между прочим: подвизаться в загадочной профессии «телеведущий» — все же не сделать открытие, осчастливившее современников, не написать книгу, изменившую эпоху, и т.п. Перефразируя графа Уварова: читать с выражением телесуфлер не значит еще проходить великое поприще. Однако когда на экране не радужные переливы лжи, к тому же довольно неискусной, каковой потчует российское ТВ, но характеры в полноте их самопроявления, настоящая человеческая суть, повторю: это очень интересно!
В Риге из разных, казалось бы, пустячных впечатлений рождается ощущение: ну да, бывшие советские, но все-таки у них имеется способность к эволюции. Как-то они раздышались. У нас же наблюдается несомненная корреляция между бензиновой гарью и общественно-политической атмосферой. И ни на какое постепенное ее очищение надеяться пока не приходится.