Колька работал замдиректора продуктового магазина, и сколько же всего недоступного простым гражданам выносил я с черного хода! Бессмертный монолог Жванецкого «Дефицит» — одно из лучших созданий Аркадия Райкина — в нашей дружбе инсценировался с точностью до запятой. Однажды, помнится, я предпринял вояж на задний двор магазина со знакомой генеральшей на «Волге» ее мужа: у Кольки завелся индийский чай (тот самый, «со слоном») и ему проще было с небольшой наценкой сбагрить весь огромный ящик нам, чем устраивать давку и смертоубийство в торговом зале. Долго на генеральской кухне делили эти пачки среди десятка семей родственников и знакомых…
Ну а потом все сделалось по талонам — на месяц полагался десяток яиц, бутылка водки, кусок мыла, сколько-то постного масла и прочей нехитрой провизии. Но сам талон в стакан не нальешь, его еще надо было отоварить. Беспроволочный телеграф мгновенно доносил, что тут по талонам дают муку, а там выбросили макаронные изделия (сейчас общим местом стала констатация: эти глаголы в их советско-магазинном значении ушли из языка). У нас в театре был спектакль, где вся молодежь труппы была занята в массовке в прологе, а три часа спустя — в финале. И вот я после пролога снимал костюм, собирал у товарищей по гримерке талоны и ехал все к тому же верному Коле. Его тогда за пьянство сослали в дальнюю «стекляшку», но за время, пока маститые старшие товарищи ваяли произведение сценического искусства, я вполне успевал обернуться: приволочь на работу заветные сумки и мешки, снова переодеться и выскочить в нужной сцене.
Кто жил в те времена, подтвердит: в качестве сувениров выступали даже «фирменные» одноразовая посуда и пластиковые пакеты — их потом берегли, мыли, а кое-кто даже штопал.
Однако театр театру рознь, это мы так перебивались, а, к примеру, Малый драматический (будущий Театр Европы) как в 1989-м в первый раз отправился в Канаду и Нью-Йорк, так с тех пор из-за границы не вылезал. Через некоторое время его сотрудники поделились на аристократов и остальных. Когда горничная в гостинице убирает чей-то номер, тележка с постельным бельем и всякими причиндалами стоит в коридоре, и проходя, можно было подрезать в карман пригоршню кусков мыла или флакончиков шампуня — так вот аристократы этим брезговали и довольствовались лишь пузырьками из собственного номера. Которые, разумеется, не использовали, а привозили домой — халявные гостиничные гигиенические радости служили изысканным подарком: у нас-то, повторю, и «Банное» с «Детским» было тогда по талонам, а тут импортное мыло! Кто жил в те времена, подтвердит: в качестве сувениров выступали даже «фирменные» одноразовая посуда и пластиковые пакеты — их потом берегли, мыли, а кое-кто даже штопал. А пустые бутылки от виски и мартини с казавшимися немыслимо шикарными этикетками стояли на кухонных шкафах, украшая интерьер.
Молодые люди, увлекающиеся сегодня идеями социализма, «при котором была стабильность и уверенность в завтрашнем дне», знайте: эту уверенность советскому человеку давал припасенный к Новому году десяток банок майонеза и венгерского зеленого горошка «Глобус», а также бесчисленные плоды самой развитой отрасли народного хозяйства, достигшей невиданно изощренного совершенства, — домашнего консервирования.
Так мы дожили до 1990-х. Грянул указ Ельцина о свободе торговли. Появилась всякая снедь. Куриные окорочка выстроились клином без всякой помощи вожака на дельтаплане. Города покрылись ларьками, как осенние болота клюквой. Прямо на улице из коробок продавали достославный спирт «Рояль». Вообще оказалось, что если мне надо, а у тебя есть, нет в мире силы, которая разорвет связавшую нас цепочку «товар–деньги–товар». Тут и крупные иностранные производители потихоньку принялись осваивать наши необъятные девственные потребительские просторы, появилась реклама, и заблистал волшебный неологизм «презентация».
Я к тому моменту ударился оземь, обернулся журналистом и на эти презентации по работе попадал. И хорошо помню, как папаши и бабушки из городских газет — обтерханные, часто дурно пахнущие, в покосившихся кроссовках, которые они почему-то носили с костюмом еще советского пошива, — сначала малость робели среди роскоши новых отелей, где обычно устраивались презентации, но как доходило до фуршета, враз сметали закуску и выпивку. Давясь, пихая в сумки бутерброды с колбасой и красной рыбой, норовя урвать не один, а пару-тройку выдававшихся на выходе пакетов с кофе, прокладками, плавлеными сырками, пивом, шоколадками, стиральным порошком… Вековой устой отечественного мироустройства: когда за деньги-то ничего не достать, дармовое — и вовсе счастье. На халяву и уксус сладок, и хлорка — творог.
Миновали и 1990-е, и нулевые. Недавно прихожу на один театральный марафон — вечер и полночи показывают всякие авангардные эксперименты. Ввиду такого формата публика собралась в основном молодая. Всех пришедших (купивших билеты — не халявщиков!) потчуют шампанским и канапе. И тут вижу вещь невероятную, прежде непредставимую — бокалы стоят почти нетронутыми. 15 минут. Полчаса. Час. И канапе спокойно возлежат на тарелках. Выросло поколение, наяву воплотившее известный анекдот: «Я ем, только когда голоден. — Ну ты прям как животное!». А пить они, может, и вовсе не пьют — немодно. Они не относятся к предметам материального мира, прежде всего еде и алкоголю, как к последним в их жизни. Не сидит в их подкорке: завтра все может исчезнуть, потому хоть лопни, но впихни и влей в себя под завязку, что не влезет — стырь с собой.
Все правильно, как по писаному: step by step, но 20, а то и 25 лет из сорока, что надо таскаться по пустыне, пока не помрет последний рожденный в рабстве, мы уже прошли. Осталось-то всего ничего. Потерпим.