Вот, к примеру, некоторое время назад делаю как редактор буклет крупного музыкального фестиваля. Там помимо программы, анонсов, биографий участников и т.п. приветствия начальства. Во всем диапазоне — от городского до главноверховного. Спрашиваю заказчика: «А откуда берутся эти тексты?» — «Ну кто-то присылает, ты уж подредактируй, а за кого-то придется самому написать».
Присланный сырец — чтение весьма занятное. Это не просто чемпионат среди референтов (или кто там стоит у конвейера по производству таких бумаг?) в формальной пустой трескотне типа «желаю волнительных незабываемых встреч с прекрасным!». Но вот от тогдашнего министра культуры пришла эпистола, в которой мало того что ничтожность содержания гармонировала с убогостью слога, но на десять строк нашлось несколько пунктуационных и даже две орфографические ошибки. Заставив вспомнить бессмертный анекдот: «Алло, это прачечная? — …чечная! Это Министерство культуры!»
А вот приветствие Самого Главного Начальника мне было велено изготовить собственноручно. Я подумал: раз он главный, значит, его приветствие должно быть лучшим. И сочинил текст, не лишенный, как мне казалось, даже некоторой элегантности. Ввернул из Пушкина цитатку, припомнил Петербург — все-таки СГН оттуда родом… В общем, тот, чья подпись осенила бы этот спич, представал человеком образованным, доброжелательным, патриотом и ценителем искусств. Притом, поверьте, я довольно умелый текстопроизводитель, законы жанра «официальное приветствие» были соблюдены, текст накрахмален и отутюжен по всем правилам протокола.
Его отправляют на утверждение в Москву. Это тоже целое дело: мое скромное произведение надо слать какой-то чуть ли не фельдъегерской почтой. «Почему нельзя по мылу?» — «СГН не читает имейлов!» Хотя совершенно понятно, что читать это будет какой-то 127-й клерк, но, значит, и он брезгует брать в руки сообщения иначе как на бумаге верже.
Наконец цедулечка возвращается. О, это было чудо искусства обстругивания елки до телеграфного столба! Все легчайшие призвуки человеческой интонации, просочившиеся в текст, были безошибочно учуяны — и вытравлены вон. Канцелярит доведен до химически чистого состояния. Встреча с прекрасным ждала на первой же странице буклета: «Фестиваль — поистине уникальное явление в культурной жизни северной столицы, праздник, объединяющий ярких, одаренных людей. Убежден, что это удивительное событие подарит своим зрителям незабываемые впечатления, откроет новые имена, принесет радость встречи с любимыми артистами…» — ну и т.д.
Хороший мне урок — а не выделывайся! Стой, как все, во фрунт, зри грудь правофлангового.
Другой похожий урок получил я, когда писал одну заявку, объясняющую, почему некая госкорпорация должна поддержать некий культурный проект. Работа, повторю, не из приятных, но надо же попытаться получить от нее хоть какое-то удовлетворение помимо денег. И я придумал рассуждение про то, что такие-де проекты улучшают имидж бизнеса в глазах интеллигенции, а интеллигенция влияет на принятие решений (вспомните отмену строительства в центре Петербурга 300-метровой газпромовской дурынды) и т.д. Заказчик и говорит: «Ты с дуба рухнул? Им плевать на имидж. Это вообще никто читать не будет. Сверху скажут дать денег — дадут, нет — нет. А твоя бумажка нужна для порядка, по правилам ведения документооборота». Как сказано все у того же Пушкина, «я совершенный был дурак со всей премудростью моею».
Или как-то пришлось писать в глянцевый журнальчик анонс некоего устраиваемого в Петербурге «Парижского бала». Каковой бал патронировала жена Очень Большого Начальника. Но текст ввиду долгого журнального производственного цикла требовался сильно заранее, когда никакой фактуры еще толком не было известно. Пришлось варить щи из топора: скомпилировал всякие россказни историков про Версаль и Пале-Рояль, прибавил про связь русской и французской культур. А также такой пассаж загнул: мол, в советские времена для нас Париж был синонимом рая, который увидеть и умереть, а теперь не только всякий невозбранно может туда отправиться, но и сама belle France приедет на брега Невы, покупайте, господа, билеты.
Посылаю заказчику. Через неделю звонят:
— С вашим текстом проблемы…
— ???
— Ну, например, вы пишете про «парижские увеселения» — какие могут быть «увеселения» под патронатом супруги ОБН?
— Подождите, так они бал собираются проводить или слет активистов «Единой России»?
Вопрос, конечно, риторический — если это надо объяснять, не надо объяснять. И после нескольких таких же в сердцах прошу кастрировать текст как угодно, но без меня. Благо фамилии моей не стоит.
Но как-то не дает это покоя… Сколько таких глянцевых анонсов написал — собственно, если б не справлялся, не просили бы. А тут-то что? Причина — не в одной же нормальной, свободной лексике, чуждой уху, заложенному ватой канцелярита?
Я догадался. У меня нет доказательств, но уверен: дело вот в этой именно синтагме — насчет того, что раньше не могли, а теперь можем. Для взобравшегося на высокую ступень власти и богатства непереносимо напоминание о прежнем состоянии. Главное желание вознесенного из грязи в князи — стереть в памяти, своей и окружающих, саму мысль о том, что когда-то эта грязь чавкала. Купившему герб и титул необходимо ежечасно кичиться фальшивой родословной. Мы всегда могли ездить в Париж! Весь наш славный графский род до седьмого колена! Никто так не стремится демонстрировать привычность роскоши, как тот, кто получил доступ к ней недавно.
В этом смысле мне проще — я, кроме русского языка, ничем, собственно, и не владею.