В центре Artplay на Яузе в стылом цехе бывшего завода «Манометр» вспоминают жаркий август 1991-го — ему и его героям посвящена выставка «Memory Art/ Искусство памяти. 19/91». Зимой 2012-го это искусство можно понять и как призыв лично творить историю на улицах и площадях. Чтобы было что вспомнить.
Выставку об августе 1991-го ее куратор Валерий Анашвили и художники Влад Юрашко и Виктория Шумская задумывали до декабрьских событий прошлого года. Успей они развесить свои полотна ровно к юбилею — и посетителям наверняка оставалось бы только вздыхать, переходя от Галины Старовойтовой к Анатолию Чубайсу и от «Лебединого озера» к Белому дому: были, мол, люди в наше время, а теперь богатыри не мы. И полугода не понадобилось, чтобы все изменилось. Сегодня на тех, кто на баррикадах и под танками, можно смотреть почти как в зеркало, ревниво ловя знаки сходства и отличия. Получилось в итоге даже интереснее, чем было придумано, так что небогатая ни по части идей, ни с точки зрения визуальных решений экспозиция вдруг оказалась поводом, который всех задевает и по которому каждому есть что сказать. Почти как в 1991-м на баррикадах.
Разговор об искусстве памяти у Валерия Анашвили и его команды начинается с перевода фотографий в живопись. Буквального — по сюжетам исторических снимков и телекадров сделаны где огромные, а где камерного формата картины, воспроизводящие танки, балерин, Ельцина на трибуне, все то же самое, что на фото и на экране, только кистью и красками. Здесь, видимо, принципиально, что взяты именно исторические снимки, и без всяких выставок хорошо всем известные. Танки на Новом Арбате. Юная Татьяна Малкина с микрофоном на той самой пресс-конференции ГКЧП. Тот самый танец лебедят. Первые полосы европейских газет с теми же танками, баррикадами и Ельциным. Ключевое событие нашей новейшей истории оказывается максимально обезличенным — никакой персональной памяти о нем, если верить философу Анашвили, у нас, сегодняшних, нет. Что есть? Да только тоска по истории, из которой мы выброшены и в которую — усилием памяти — должны вернуться. Личной эта история становится как раз благодаря искусству, ручному переписыванию событий на холсте. Вмешаться в то, что совершилось в августе 1991-го, уже нельзя, можно только присвоить чужую память об этом времени. И хотя бы так попытаться сделать ее чуть-чуть более теплой, своей, ручной.
Стоит, наверное, иметь в виду, что сам Валерий Анашвили — вузовский преподаватель и делал он свое «Искусство памяти» прежде всего для очень молодых людей, тех, у кого на самом деле ничего личного с 1991 годом связано быть не может. Понятно, почему центральный — августовский — цикл потребовал от авторов экспозиции предыстории и послесловия: студентам нужно было объяснить, как в 1991-м случилось то, что случилось, и как вышло, что в 1990-е годы наша история пошла туда, куда пошла. Так появился цикл «Очереди» с пустыми прилавками, четырехзначными номерами, выведенными на запястьях, толпой, взявшей в кольцо первый «Макдоналдс», — все тоже, разумеется, перерисовано с хрестоматийных снимков наших и западных репортеров. В пару к «Очередям» идет «ЮБК» — крымские кипарисы и море так же безмятежны, как площадь у «Макдоналдса», и так же заряжены тревогой: вот-вот, не сегодня завтра в Форос приедет Горбачев, и тут уж все начнется по-настоящему. Сам Горбачев, кстати, тоже здесь, на одной из самых умных картин выставки: Влад Юрашко явно перерисовывал генсека с бракованной тассовской пленки, фигура на Мавзолее двоится, черты лица расплываются — и кто станет спорить, что именно таким, двойственным, в нашей памяти и останется последний генсек, он же первый президент Горбачев.
Послепутчевской истории у авторов выставки не получилось вовсе. Вместо событий, которые в памяти не задержались, здесь только лица — Гайдар, Старовойтова, Сахаров и Боннэр, Бурбулис, Собчак, Чубайс. Рядом в назидание юношеству портреты Мераба Мамардашвили и Дмитрия Зимина — и в 1990-е годы, так, видимо, надо это понимать, было место для высокой мысли и честного бизнеса, а отвечать за историю наконец стали лица, а не прилавки и танки. Все, конечно, верно, хоть от философа хотелось бы дождаться и чего-нибудь менее тривиального. Но самое интересное в том, что эту школьную историческую закономерность — от пустых прилавков к баррикадам, а потом к Чубайсу — сама же выставка напрочь и разбивает.
Центральный образ этого «Искусства памяти» — косая линия, слэш. Графически она продублирована во всех августовских снимках (этот цикл и называется «Слэш»): скособоченный микрофон в руках у Малкиной, задранные дула танков, изящно изогнутые руки балерин, даже Ельцин с пальцами врастопырку (латинская буква V, победа). Ключевой образ усилили, соорудив в выставочном зале инсталляцию — «настоящую» баррикаду, перерезавшую пространство по косой, слэшем. Баррикада из бочек, палок, досок, железных крышек и фанерок получилась так себе (сразу видно, что у студентов, которые помогали профессору с выставкой, опыта революционной борьбы пока кот наплакал), но для иллюстрации основного тезиса вполне сгодится. Тезис этот вполне революционный: все самое главное в России происходит на сломе, скачкообразно — генсек перепрыгивает в президенты, те, кто вчера спасал родину, сегодня зачислены во враги, искусство, взять хоть ту же баррикаду, впору выносить на улицу и использовать по назначению. Да, кстати, и выставки об августе 1991-го с его народными протестами теперь помогает организовать ни много ни мало Академия госслужбы при президенте РФ. Из чего, кажется, следует, что новый слэш в нашей истории мы поставим уже очень скоро.
Слэш-моб
Все материалы сюжета
20 лет без СССР
Выставка «Искусство памяти. 19/91» приглашает провести косую черту под российской историей. Не только двадцатилетней давности
Наверх