О праздниках не праздный разговор

Возвышенной одой в честь игры воображения вообще и фантазий художника в частности является открытая до 25 марта в Двенадцатиколонном зале Нового Эрмитажа экспозиция «Дворцы, руины и темницы. Джованни Баттиста Пиранези и итальянские архитектурные фантазии XVIII века». Она убеждает в том, что тема преодоления границ определяет состоятельность и самого художественного явления и его последующего бытования в контексте культуры.

Не так уж много на слуху имен, которые были бы так почитаемы и так загадочны, как итальянский архитектор XVIII столетия Джованни Баттиста Пиранези. Он автор всего одной постройки — церкви Мальтийского ордена Санта-Мария дель Приорато в Риме. Славу ему принесли великолепные альбомы гравюр и собрания рисунков, выполненные с мастерством, сравнимым с идеальным струнным вибрато рембрандтовских графических опусов. Пиранези в архитектурной графике, пожалуй, первый до конца заставил поверить, что замысел (инвенция) грандиозной постройки подчас ценнее воплощения, а игра воображения (каприччио) сама по себе цель искусства, без оправдывающих ее и оправданных ею средств. Его мало понятый, но высоко ценимый современниками нарисованный и гравированный мир совершенно безапелляционно, властно и могуче узаконил право архитектуры жить по законам всех видов искусств сразу. Не только собственно зодчества, но и музыки, поэзии, лицедейства. Мир, в котором циклопические конструкции неведомых, ввергающих в благоговейный ужас и трепет зданий, — сразу и место действия, и артисты ею же (архитектурой) устроенного фантасмагорического спектакля.

Пиранезиевскими сериями «Гротески» и особенно «Темницы» вдохновлялись романтики XIX века. Они (князь В.Ф. Одоевский, Томас Де Квинси) посвящали ему свои творения. Сергей Эйзенштейн в самопрорастающей арками, сводами, консолями и карнизами, пренебрегающей законами гравитации пиранезиевской архитектуре увидел начатки киномонтажного принципа организации пространства. В своих архитектурных снах и грезах Пиранези переплел в непостижимый уму орнамент формы, жанры, времена, стили. И этот орнамент вышел не эклектичным, но абсолютно органичным, причастным к основам основ художественного творчества, к понятиям воображение, маэстрия, игра фантазии. Когда мы читаем и смотрим в кино, как в небезызвестном замке Хогвартс по приезде героев «готической» сказки о Поттере вдруг начинают перемещаться стены и разъезжаться в разных направлениях лестницы (так что не поймешь, куда доберешься, — зависит от их настроения), нет сомнения, Пиранези лестницы задвигал.

На выставке ликующее настроение создано и благодаря тому, что листы мастера сопровождаются фейерверками архитектурных фантазий сценографов Италии конца XVII — XVIII столетий: семейства Галли Бибиена, Джузеппе Валериани, Пьетро ди Готтардо Гонзага. Их выполненные пером мажорные и минорные скерцо с колоннадами, дворцовыми анфиладами и мрачными подземельями узаконивают жанр «панархитектуры», в котором отметается педантичная классификация на «барокко», «неоклассику», «предромантизм». В роскошном каталоге выставки ее сокуратор Аркадий Ипполитов (он создавал проект вместе с сотрудниками Эрмитажа М.Ф. Коршуновой, В.М. Успенским) отмечает, что сам странный Пиранези, одновременно и венецианец (по корням), и римлянин (по месту жизни и лейтмотиву творчества), не «вербуется» в неоклассики, а во многом представляет остроумный стиль «бароккетто» — вариант итальянского рококо; стиль, возникший на перекрестке барокко, рококо и неоклассицизма.

Экспозиция Пиранези и других архитекторов-фантазеров несомненно склоняет к крамольной в нашем музейном мире мысли: вот если мастера делали театр, волшебную феерию из архитектурных видов, то выставки-то можно режиссировать по законам зрелища, дать волю воображению, отказаться от школьных и шаблонных установок. Самое нежелательное после экспозиции Пиранези идти в Русский музей, на новую выставку «Праздники по-русски» (разместилась в Корпусе Бенуа до 12 марта сего года). В XVIII столетии архитекторы искусно открыли шлюзы фантазии, в XXI сотрудники ГРМ безнадежно эти шлюзы затворили. Вроде бы тема душу веселить обязана: про праздники как-никак! Раскрепоститесь, выдумайте проект соответственный многожанровому определению праздничного действа. Так, чтоб удивляли непредсказуемые сближения, небанальные смыслы. Увы, все по старинке. Извлекли из запасников картины, сюжет которых — разные гулянья по случаю и без. Вот тебе и концепция. Преобладает передвижническая, салонная и близкая к либеральному варианту соцреализма живопись. Нежданно-негаданно, в отсутствии куража и внятной мысли, игра начинает сама играться, непроизвольно возникают странные сюжеты. Один из них — что праздник по-русски это или казенный официоз, или пьяный угар, или вообще нечто инфернальное, в декаденсном духе. На передвижнических картинах толпы веселятся очень манерно и натужно. Не искренне. На советских полотнах вообще отмечаешь на лицах одетых в серое трудящихся отчаянные гримасы. Искренними и свободными в плане живописания радости и красоты праздника были, пожалуй что, хранители философии бахтинского карнавального тела бубнововалетовцы, «игрушечных дел» мастера из народа, да все те же фантазеры — художники «осьмнадцатого века». Отдельная тема — искусство тончайшего живописца, одновременно — саркастического наблюдателя пантомимы русского праздника самородка второй половины XIX столетия Леонида Соломаткина. Жаль, что выставка не его монографическая.