— У фильма «Туфельки» довольно успешная фестивальная судьба, картина выдвинута на «Оскара». По вашим наблюдениям, почему она вызвала такой интерес? О холокосте еще не все сказано? Или все дело в форме?
— Я думаю, и то и другое. Когда я говорю, что этот фильм посвящен памяти жертв холокоста, в первую очередь я говорю о своей семье. Я уже не раз слышал: мол, фестивальная конъюнктура — конечно, с этой темой всегда будут принимать. Видит бог, изначально я вообще не думал о фестивалях и успехе. Для меня было важно сделать маленькую работу в первую очередь для себя. Я вышел перед ребятами Нью-Йоркской академии киноискусства, где я тогда учился, рассказал о задуманной короткометражке. Зал отреагировал моментально — ребята, мама и теща, которые были в зале, тут же скинулись кто сколько мог. Когда я увидел, какой подъем вызвала эта идея, то понял, что у меня уже нет шанса не сделать эту работу.
Когда же я начал погружаться в тему, понял, насколько на самом деле мало рассказано о холокосте. Я читаю журналистские и зрительские отзывы о нашем проекте, все они очень неоднозначные. Причем речь идет не о художественном решении — оно как раз всем очень нравится. А вот тема иногда вызывает баталии. Если эта трагедия до сих пор вызывает споры, значит, тема еще в воздухе. Ведь холокост — это геноцид в принципе, отрицание народа по национальному признаку. Евреев, славян, цыган уничтожали именно потому, что они евреи, славяне, цыгане.
Константин Фам Режиссер, продюсер, сценарист. Родился в 1972 году в Харьковской области. Его отец — вьетнамец, мать — еврейка. После окончания Днепропетровского театрального училища работал в тбилисском театре кукол. С 1993 года живет в Москве. В разное время занимался телепроектами, был сценаристом и режиссером киножурнала «Ералаш».
Фильм длится 18 минут. Каждый раз после показа обсуждение затягивается на час или два. Недавно я подводил итоги: за прошедший год картину посмотрело порядка 30 тыс. фестивальных зрителей в Германии, Польше, Италии, Испании, Франции, Гонконге, США, Израиле, во многих городах России и СНГ. Для короткометражной работы это удивительный эффект.
Что касается формы — опять же, я не гнался за формой, она сама меня нашла. Я долго думал, стоит ли снимать именно так, без лиц, и пришел к выводу, что любые конкретные отсылки поставили бы историю в личный контекст. А она универсальна. Действительно, когда в Освенциме подходишь к витрине с горой обуви, ты можешь только догадываться, кому она принадлежала. Смотришь — это явно ботинки какого-то франта. А в этих туфлях, наверное, какая-то молодая девушка вышла в театр, и совершенно непонятно, как она в них оказалась в концлагере. Эта пара принадлежала городскому, а та деревенскому, этот был купцом, а тот приказчиком. Поэтому наша история собирательная — о любви, о счастье, которое разрушила война.
Видео: Трейлер фильма «Туфельки»
— Темы обсуждений со зрителями в разных странах как-то отличались или всех волновало примерно одно и то же?
— Затрагивали, в общем, одни и те же темы. И это тоже во многом объясняется универсальностью работы. В фильме отсутствуют не только лица, но и диалоги, он полностью строится на музыке. Смотрите: убираем из фильма звезду Давида, еврейскую свадьбу и музыку, ставим любую другую музыку и религиозный символ — и получаем общечеловеческую историю. Но это моя история, моя личная трагедия, трагедия нашей семьи, это моя дань памяти погибшим еврейским родственникам. Зрители же так или иначе всегда связывают картину со своим опытом и историей и все отмечают: да, это про нас. Корейцы после просмотра рассказывали мне о своей войне, японцы вспоминали о Хиросиме, в бывшей Судетской области Чехии благодаря «Туфелькам» я впервые узнал о трагедии судетских немцев.
— Хотя ваш фильм начинался как личная история, сейчас он разросся до большого проекта, в том числе образовательного. Вы планируете показы в школах, музеях. Какие-то институции уже заинтересовались фильмом?
— Не хочу забегать вперед, расскажу, как обстоят дела сегодня. Фильм приглашен в экспозицию мемориала Яд-Вашем в Израиле. 27 января, в день освобождения Освенцима, «Туфельки» будут показаны в Еврейском музее и центре толерантности в Москве.
Проект вообще складывается из случайностей — я иногда говорю, что это не я иду, а «Туфельки» меня ведут. Недавно проект увидели в Нюрнберге — Диана Либерова, председатель интеграционного совета Нюрнберга, и ее супруг Виталий, руководитель социальных и образовательных программ, предложили совместно с департаментом образования и департаментом по правам человека разработать образовательную программу и включить в нее наш фильм. Символично, что в этом городе закольцована история холокоста: отсюда вышли расовые законы, здесь же состоялся Нюрнбергский процесс. Программа рассчитана на немецкие школы, но мне бы очень хотелось, чтобы к ней присоединились Россия и Израиль.
Что касается музеев, есть амбициозный план помочь им с экспозициями, частью которых могли бы стать документальные и художественные фильмы о холокосте. Просмотровые комнаты есть в крупных мемориалах: Освенциме, Терезине, Дахау. А во многих маленьких музеях, как, например, в моем родном харьковском, элементарно не хватает материалов.
Своей задачей я вижу запустить проект, в рамках которого такие музеи могли бы получить проекционное оборудование и фильмы и организовать просмотровые комнаты. 20-, 40-минутный или часовой формат картин очень удобен для таких показов. А чем хорош фильм? Тем, что после него начинают возникать вопросы: почему? Почему стала возможной эта трагедия? И они возникают даже у детей. Когда моя маленькая дочь смотрит «Туфельки», она, как все дети, проговаривает почти все, что видит: «Ой, они познакомились, они поехали на поезде. Ой, пришли злые дяди — они их всех убили? Почему?» И это главный вопрос, который задают все. Действительно, почему? Как такое могло случиться?
— Как вы воссоздавали в кино то время? Какой реквизит и декорации использовали?
— С художественной точки зрения это было безумие. Для меня было важно снять честно, чтобы не было стыдно перед самим собой — потому что когда ты делаешь памятник, фальшь может породить недоверие, любая спекуляция — стать трагической ошибкой. Чем больше я погружался в материал, тем сильнее во мне говорил перфекционизм. У меня в фильме ведь не так много инструментов — только ноги и земля. Я как сумасшедший ходил, несколько месяцев разглядывая только ноги, витрины и мостовые. Вот ты видишь брусчатку — вроде бы нормально, но потом присматриваешься — новодел. Или смотришь: стена XIX века, а бетон в кладке современный.
В какой-то момент я понял, что не получится снимать это в Белоруссии, хотя там дешевле и проще всего — во время войны она была полностью разрушена. Польша лучше сохранилась, но нужного антуража я там тоже не нашел. А хотелось сделать максимально аутентично. В итоге остановился на Чехии. Начал искать объекты для съемок. Главное было найти витрину, в которой рождается эта жизнь, эта красивейшая пара туфель. На поиски ушло три месяца. За это время у меня скопилось больше двух тысяч фотографий витрин. Из них лишь четыре меня устраивали. В витрину, которая в итоге появляется в фильме, я просто влюбился. Она находится в доме XVII века на центральной площади чешского города Жатец. Раньше по соседству как раз располагался еврейский квартальчик. Кстати, город разрешил мне снимать ее бесплатно.
Сложнее всего пришлось с парой красных туфель, вокруг которой разворачивается история. Во-первых, в Освенциме можно снимать только документальные кадры. Во-вторых, я не мог достать эту туфельку из мемориальной витрины, чтобы сделать с нее копию, — это все равно что могилу открыть, вы понимаете. Я консультировался с разными художниками. В результате две пары мне сделала мастер обуви индивидуального пошива из Минска Марина Шалимо.
Я много ходил по блошиным рынкам. Кроме того, вместе с художниками мы перерыли весь «Баррандов» (чешская киностудия. — «МН»), «Беларусьфильм», чтобы выбрать обувь, которая потом появилась в кадре. За это время у меня случилось несколько открытий. Раньше я никогда не знал, что, например, кеды существовали уже в 1918 году. Про фильдеперсовые чулки тем более ничего не знал. Мне повезло, в моем фильме приняли участие Ярмила Конечна, одна из выдающихся европейских художников-постановщиков, и Зузана Махова, известный костюмер, которая работала с Милошем Форманом на «Амадее». Дамы уже взрослые, за семьдесят, с энциклопедическими знаниями — это люди, которые знают об истории костюма и декорации все. Их работа — высочайшая планка, и она постоянно поднималась. В какой-то момент я понял: я должен работать с людьми, которые лучше меня. Пожалуй, это было главное решение, которое позволило проекту состояться. Я считаю, что все спецы, участвовавшие в фильме, гораздо профессиональнее меня.
У меня был прекрасный консультант Владимир Смутный, выдающийся чешский оператор, получивший «Оскара» за фильм «Коля». Хотя на тот момент он был занят на другом проекте, он провел со мной много времени в консультациях. Я увидел оператора-художника. Он мне высылал кучу материалов, предлагал разные образы, окончательную стилистику фильма задал именно он. В каждой же из четырех стран, в которых мы снимали, я работал с разными операторами. Все они получили приз на кинофестивале в Монако.
Что еще по художественной части? Старались, чтобы все соответствовало времени. Если это поезд, то это именно тот поезд, который ходил прямо до Парижа. Трамваи, немецкие мотоциклы, техника — все того времени. Единственная ненастоящая вещь в фильме — газовая камера, которую мы воссоздавали в бывшем бомбоубежище на военном заводе.
— Как вам удалось собрать такую сильную международную команду?
— Киноальманах «Свидетели» — пример того, как из небольшого начинания может вырасти масштабный, серьезный проект. В Молодежном центре Союза кинематографистов сейчас идет, может, и незаметный, но очень важный процесс: там действительно рождается новая кинематографическая волна — десяток, на мой взгляд, очень хороших, профессиональных российских режиссеров, сценаристов и продюсеров. Пока они снимают небольшие короткометражки, но это самостоятельные, интересные высказывания. И что бы там ни говорили, фестивали и интернет позволяют заявить о себе. Для меня было важным доказать и показать, что можно сделать серьезный проект, собрав его народным методом — с миру по нитке. Смотрите: пять стран, пост-продакшн в США, презентация в Канне, выдвижение на «Оскара». Мы же все это делали самостоятельно. Сейчас да, уже появились сильные партнеры: Центр документального кино, Федерация еврейских общин России, Роскино, очень надеемся, что в следующем году нас поддержит Министерство культуры. Но ведь еще пару месяцев назад наш статус был «просто хороший проект». Собрать, объединить, заразить всех идеей, вовлечь людей и убедить их, что это возможно, доказать, что именно твой фильм имеет право на жизнь, — это дорогого стоит.
«Когда евреев гнали на расстрел, моя мать подошла к одной женщине с ребенком, сняла с него красные туфельки и надела на меня. Я теперь всю жизнь страдаю, ходить не могу»
В Германии нам бесплатно предоставили все оборудование, которым мы снимали на территории Европы, в Чехии и Франции за копейки отдавали под съемки локации, мемориал Освенцим дал согласие на беспрецедентную съемку (художественное кино в музее снимать запрещено). Белорусы создали нам идеальную техническую базу и даже нашли деньги министерства культуры. Многие люди работали либо за небольшие деньги, либо вообще бесплатно. Продюсеры отказывались от своих гонораров. Великий колорист, супервайзер эффектов оскароносный Прайс Петтел, который работал над «Титаником», «101 далматинцем» и «Интервью с вампиром», подарил цветокор, просто потому, что ему понравилась идея. Российский продюсер Алексей Петрухин, который на днях выпускает «Вий 3D», просто на неделю подарил нам свою студию и лучших спецов. Когда-нибудь я, наверное, сподоблюсь написать книгу, как снимался этот маленький фильм. Это стоит сделать уже ради того, чтобы поблагодарить всех людей, которые приняли участие в нашем проекте, и вдохновить молодых ребят на реализацию своих задумок.
Так что если ты хочешь высказаться, у тебя есть идея, руки, ноги, голова — иди вовлекай своих друзей, собирай деньги по знакомым. Можно снимать на фотоаппарат, можно договориться с большой компанией, чтобы бесплатно дали «железо». Можно привлечь хороших актеров. Не надо плакать, что у нас нет денег на кино и о том, что нам кто-то должен. Никто нам ничего не должен.
— Какие факты, человеческие истории, связанные с холокостом, стали для вас самыми сильными впечатлениями?
— Самое большое мое потрясение — книга «Благоволительницы» Джонатана Лителла. Что до человеческих историй, с которыми мне случилось лично столкнуться, первая — реальная из моего детства. В лесу недалеко от местечка, где я вырос, нашли братскую могилу времен войны. Дворовые ребята притащили череп и начали играть им в футбол. Ребята старались пнуть посильнее — просили пас, забивали голы. Части черепа и зубы летели в стороны, а я стоял ошеломленный и думал, а вдруг это череп моего дедушки… Вторую мне рассказали в минской синагоге. Навстречу группе туристов из Израиля вышла пожилая женщина, бухнулась в ноги и в слезах стала просить прощения: «Мне всю жизнь стыдно. Когда евреев гнали на расстрел, моя мать подошла к одной женщине с ребенком, на котором были красные туфельки. Она их сняла и надела на меня со словами: «Вам ведь уже не надо». Я теперь всю жизнь страдаю, ходить не могу».
В проекте есть удивительное переплетение судеб: во время съемок выяснилось, что бабушка, дедушка и отец моего белорусского сопродюсера Юрия Игруши во время войны спасали евреев. А теперь мы, через поколение, вместе делаем этот мемориальный проект.
Вы знаете, так получилось, я уже два раза отмечал день рождения в Освенциме. Люди думают, что я одержимый, но именно там понимаешь, насколько все может измениться в одночасье, и начинаешь ценить каждый глоток воздуха. Делая этот проект, я просто еще раз стараюсь напомнить о ценности человеческой жизни и жертве, которую принесли наши предки.
— Расскажите о двух других новеллах трилогии, «Брут» и «Скрипка».
— В ноябре 2013 года при поддержке Роскино «Свидетели» были представлены на питчинге American Film Market — крупнейшей в мире презентации новых проектов, которая проходит раз в год. У нас хорошие результаты, уже появился потенциальный американский дистрибьютор, состоялись важные контакты с правлением актерской гильдии. Почему это важно? Во второй и третьей частях трилогии я хотел бы видеть звезду — одну из выдающихся актрис современности еврейского происхождения. Понятно, что гонорар такой звезды может превысить бюджет фильма. Актеры — члены гильдии имеют право сниматься за небольшие деньги или вообще без гонорара в интересных им проектах.
Что касается сюжета двух других частей. «Брут» — это история холокоста глазами собаки, основанная на гениальном рассказе Людвика Ашкенази. В нем рассказывается о немецкой овчарке, разлученной с любимой хозяйкой и превращенной из безобидного домашнего питомца в концлагерного пса-убийцу. «Брута» мы планируем снимать в конце зимы — весной. Но пока не хочу загадывать, все зависит от актеров.
Третий фильм альманаха — история еврейской скрипки, путешествие инструмента, пережившего всех своих хозяев, через ужасы войны и холокоста, страны и континенты, которое заканчивается в наши дни у Стены Плача. В «Скрипке» не будет единого языка — в фильме будет звучать речь разных стран и людей, в руки которых попадает инструмент.
Фильм строится вокруг истории Яновского концлагеря, где фашист-эстет Рихард Ракито собрал из известных музыкантов-заключенных оркестр, игравший во время казней. В числе оркестрантов были профессор Львовской государственной консерватории Штрикс и дирижер оперы Мунд. Перед приходом Красной армии все музыканты были расстреляны по одному во время финального концерта.
Таким образом, фильмы трилогии — это три нестандартных угла зрения на историю. В мае планируем презентацию «Свидетелей» в Канне, а дальше будем снова выдвигать на «Оскара». Убирая в сторону пафос, скажу, что значимость участия в этих кинофорумах позволяет привлечь внимание зрителя. А зритель для меня — главное.