Всем нужна диверсификация

Объемов газа, который будет поступать по «Северному потоку» на немецкое побережье Балтики (проектная мощность газопровода — 55 млрд кубометров в год), достаточно, чтобы дать энергию 26 млн домашних хозяйств. Число газопроводов в Европу в ближайшие годы будет расти. Одновременно в последние пару лет на европейском газовом рынке приходится слышать об «избыточном» предложении или даже «наводнении» газа. Не противоречит ли подобный тренд коммерческой логике? Какие перспективы взаимоотношений поставщиков и импортеров складываются на рынках газа? Свой взгляд на это изложил «Энергии Европы» эксперт Центра европейских стратегий безопасности и вице-президент Европейского центра энергетической и ресурсной безопасности в лондонском King's College д-р Франк УМБАХ.

— Нынешний переизбыток газа на энергетическом рынке Европы является результатом финансового и экономического кризиса, начавшегося в 2008 году, а также резко возросших объемов глобального предложения сжиженного природного газа и «газовой революции» в США, в результате которой стали применяться новые технологии добычи сланцевого газа. Одновременно страны-потребители в ЕС ужесточают свои экологические требования, как, например, в известной программе «20–20–20», предусматривающей расширение использования возобновляемых источников энергии, повышение энергоэффективности и энергосбережения благодаря новым технологиям, которые позволяют сокращать потребности в энергии, и в частности природном газе.

— Что это за формула — «20–20–20»?

— Речь идет о пакете документов, касающихся политики в области энергетики и экологии, принятом в ЕС в 2008 году. Под этим девизом до 2020 года в странах Европейского союза на 20% должен быть снижен уровень эмиссии углекислого газа, на 20% должен возрасти общий удельный вес использования возобновляемых энергий и на 20% должна возрасти энергоэффективность.

— На чем же тогда может быть основан оптимизм производителей и экспортеров природного газа в Европу?

— В настоящее время производители, в первую очередь российский «Газпром», надеются, что вследствие драматических событий, связанных с японской АЭС «Фукусима», потребление природного газа в 27 странах ЕС и мире возрастет. Потребность в газе увеличится и в период перехода к возобновляемым источникам, как это происходит сейчас в Германии.

Однако в результате программ энергосбережения в Германии и Европе снизится потребность в использовании газа на отопление и производство тепла. К тому же в Германии в настоящее время едва ли существует потребность в сооружении новых газовых электростанций, т.к. в качестве вспомогательных источников энергии при поддержании базовой нагрузки при использовании, например, ветрогенераторов они должны работать лишь в течение короткого времени. А это не сулит коммерческой выгоды ни энергоконцернам, ни инвесторам.

Фактически для определения перспективных потребностей в газе в Европе имеется значительная неопределенность. На мой взгляд, реальная потребность в этом энергоносителе в среднесрочной перспективе окажется не такой высокой, как ее официально прогнозируют «Газпром» и европейские газовые концерны. По этой причине правительства и энергетические концерны стремятся избегать долгосрочных договоров на поставки, срок действия которых 25 и более лет. Ведь в противном случае удельный вес различных источников энергии в «энергококтейле» оказывается замороженным на десятилетия. А сегодня никто не может с уверенностью сказать, в каком реальном соотношении друг с другом через два с лишним десятка лет будут находиться различные источники энергии.

— Благодаря росту предложения СПГ газ из года в год все больше приобретает черты глобального продукта, который предлагается по гибким объемам и ценам. Не становятся ли на фоне этого традиционные газопроводы анахронизмом?

— Трубопроводы анахронизмом, разумеется, не становятся. Однако в глобальной и европейской торговле газом удельный вес СПГ существенно возрастает, а ценовые различия сглаживаются. Цены на сжиженный газ упали также благодаря использованию новых технологий производства газа. Будущие поставки российского газа из труднодоступных новых газовых месторождений, таких как, скажем, на Ямале или «Штокмане», и по газопроводу «Северный поток» делают сам газ существенно дороже, тем самым СПГ — еще более конкурентоспособным. Помимо этого в распоряжении импортеров будет сланцевый газ, добываемый как в самой Европе, так и за ее пределами, в виде СПГ. Этот газ в перспективе хотя и будет дороже, чем в США, но, очевидно, окажется существенно дешевле российского газа.

— В последние годы, в особенности с началом глобального финансового и экономического кризиса, обнаруживается значительный разброс в сфере цен на газ. На спотовых рынках топливо порой можно приобрести на 30–40% дешевле, чем на основе долгосрочных договоров. Импортеры стонут, что привязка к ценам на нефть при определении текущей цены на газ, как это определено в долгосрочных договорах, становится для них настоящей удавкой. Существует ли выход, который смог бы удовлетворить всех участников газового бизнеса?

— Долгосрочные договоры и в будущем будут играть определенную роль. Однако, на мой взгляд, в перспективе по причине фундаментальных перемен на рынках газа мы увидим отход от ценовой привязки к нефти. Импортеры будут строить свою стратегию на сбалансированном сочетании долгосрочных договоров и спотового бизнеса. В особенности это касается Европы, где в этом отношении, как мы говорили выше, существует значительная неопределенность.

В этой ситуации от таких экспортеров, как Россия, требуется кооперативная реакция на меняющиеся глобальные рынки. С точки зрения европейских импортеров, «Газпром» ведет себя в этом отношении не так гибко, как, например, Норвегия. Поэтому речь заходит об арбитражном суде. Тем самым недоверие к российскому партнеру возрастает, а сам газовый монополист лишает себя долгосрочных рыночных шансов.

— Насколько реальны шансы немецкого энергоконцерна E.ON добиться через суд пересмотра долгосрочных договоров с «Газпромом»?

— Со стороны делать какие-либо прогнозы сложно. С точки зрения E.ON, речь идет в первую очередь не о достижении «ценового компромисса», а о создании нового гибкого и справедливого «ценового механизма», при котором цена должна будет определяться на каждые три года и не будет исключительно привязана к цене на нефть и нефтяным индексам.

— Все последние годы Россия ведет переговоры о поставках газа в Китай. Безуспешно обсуждаются вопросы ценообразования. Поднебесную отпугивает в этом смысле опыт европейских партнеров «Газпрома»?

— Китайцы весьма внимательно наблюдают за обстановкой на рынках газа. До сих пор эта страна при всей ее огромной потребности в природном газе не была готова платить за его импорт по европейским ценам. Китай располагает предположительно еще большими ресурсами сланцевого газа, чем США, и форсирует его разработку с помощью западных, главным образом американских энергетических компаний. По этой причине китайцы располагают сильной позицией на переговорах и в будущем вряд ли согласятся платить по завышенным, привязанным к нефти ценам.

— А ведь еще относительно недавно в Европе считалось, что местным импортерам придется вступать в конкурентную борьбу за российский газ с азиатскими покупателями, прежде всего Китаем и Индией. Насколько это актуально сегодня и в среднесрочной перспективе?

— Спрос на газ в Поднебесной европейцам не следует рассматривать как угрозу для собственного энергоснабжения. Предложения газа на рынке сегодня достаточно, перспективы в этом смысле также не внушают опасений. При этом, с одной стороны, Европа останется важнейшим рынком газа для России. С другой стороны, диверсификация путей экспорта и импорта газа играет стратегическую роль для обеспечения энергобезопасности не только импортеров, но и экспортеров. Если Россия усилит экспорт газа на другие рынки, то это повысит и энергобезопасность самой России, и региональную и глобальную энергобезопасность. А это соответствует и долгосрочным европейским интересам. Сложившуюся ситуацию сторонам газового бизнеса не следует рассматривать в качестве «игры с нулевой суммой», когда выигрыш одного игрока влечет адекватный проигрыш другого.

— Тем не менее в Москве открыто говорят о том, что Россия готовится к новой газовой войне — на сей раз с ЕС за газ Прикаспия. Четыре десятилетия газ был символом и показательным примером успешной кооперации между Востоком и Западом. Станет ли теперь газ яблоком раздора?

— Такой подход представляется слишком агрессивным. Мы имеем дело с очень различными интересами. При этом налицо совпадение интересов ЕС и стран прикаспийского региона, стремящихся поставлять газ в Европу напрямую по газопроводам, не принадлежащим России, и тем самым диверсифицировать пути газового экспорта. Европа в свою очередь хочет диверсифицировать свой импорт, чтобы не допустить чрезмерной зависимости от поставок «Газпрома».

С точки зрения международного права Россия вряд ли окажется в состоянии воспрепятствовать сооружению транскаспийского газопровода из Туркменистана в Азербайджан. В политическом отношении Россия стремится сохранить свое монопольное положение в поставках прикаспийского газа в Европу, в чем не заинтересованы ни государства региона, ни сама Европа. Пятистороннее соглашение по правовому статусу Каспийского моря до сих пор не достигнуто. Тем не менее двусторонние переговоры в этом направлении продвинулись вперед, как, например, между Туркменистаном и Азербайджаном. Они договорились о том, что впредь не будут позволять России диктовать себе условия экспорта газа.

В этом смысле речь может идти не только о «локальном» конфликте интересов между ЕС и Россией, но и о широком спектре разногласий между Россией и обоими прикаспийскими государствами, как это следует, в частности, из недавней реакции правительства Туркменистана. Ведь в конце концов ценой вопроса является государственный суверенитет Азербайджана и Туркменистана в части политики экспорта газа. Москве и в этом случае, в своей политике в прикаспийском регионе, следовало бы воздерживаться от игры с нулевой суммой. Продвижение своих интересов в ущерб интересам других сторон может сулить России краткосрочную выгоду. Но падение ее влияния в регионе вследствие утраты доверия может ей же нанести весомый ущерб в долгосрочной перспективе.