«Придется подождать три дня, потому что в наличии отвара нет. Могут привезти с материка. У моего брата уже есть готовый. Если нужно прямо сейчас, могу предложить зелье из носорога, чуть менее действенная вещь, но тоже вполне рабочая», — шаман в соломенной хижине объясняет мне логистику покупки отвара из альбиноса.
Меня привел к нему один из парней из племени Масаи, с которым я познакомился на пляже. Мне нужно было выяснить, насколько просто сегодня купить эликсир удачи, который в Танзании обычно готовят из частей тела альбиносов. За порцию шаман попросил 100 долларов, и мы сошлись на том, что мне нужно обдумать сделку.
«Больше всего «материала» поступает из области Шиньянга. Да, ты сразу почувствуешь результат. Все мои клиенты всегда остаются довольны и возвращаются за добавкой», — продолжает престарелый занзибарский маркетолог, перед этим трижды обошедший вокруг меня с ароматическими палочками, «чтобы наладить контакт с духами». Мы пожали друг другу руки, и спустя полчаса я уже вернулся в свой отель на побережье, обнесенный высоким забором, Wi-Fi-роутер в котором был прибит к пальме. Вера в магию — один из самых диких феноменов современной Танзании.
До сих пор в стране, в которую ежегодно приезжают миллионы туристов со всего мира, 70% населения верят в колдовство. Колдуны здесь пользуются непререкаемым авторитетом, и часто это выливается в такие вещи, как охота на людей.
За 2 недели до похода к колдуну я впервые увидел альбиноса на улице крупнейшего города страны — Дар-эс-Салама. Он торопясь переходил одну из центральных улиц в самый разгар дня. Таксисты косились на него, как на инопланетянина, некоторые улюлюкали и пытались привлечь внимание.
Почему люди с этим заболеванием вызывают столько внимания даже в центре мегаполиса средь бела дня? Насколько он рисковал и что вообще не так с альбиносами, по мнению местных? Я не знал ответа на эти вопросы и связался с одним из фондов, которые помогают людям с альбинизмом.
Мне назначили встречу через день, и, миновав огромную пробку, я оказался на окраине Дар-эс-Салама. К фонду Under the Same Sun вела грунтовая дорога, которую основательно размыло ночным дождем. Мне предстояло пройти КПП с вооруженным охранником, на заборе висела колючая проволока под напряжением.
У меня спросили имя и впервые с момента прилета в страну попросили продезинфицировать руки. По официальным данным, с момента начала эпидемии в стране с 50-миллионным населением выявили всего 509 случаев заражения коронавирусом.
Внеся меня в базу посетителей и выдав пропуск, охранник неспешно открыл массивные ворота. Навстречу неуклюже вышел альбинос в кожаной шляпе, пестрой рубашке и красных штанах, рядом с КПП его уже ждал таксист.
Все альбиносы, с которыми мне довелось встречаться за следующие недели, казались неуклюжими, на первый взгляд. У людей с этим заболеванием с рождения серьезные расстройства зрения, и из-за этого им сложнее определять расстояние до объектов.
Со мной должна была встретиться пресс-секретарь фонда, и я ждал ее, сидя на диване в холле ярко раскрашенного дома. В другом конце комнаты появилась низкая девушка, приблизившая телефон к глазам.
«Я уже здесь. Ты где?» — пришло сообщение в ватсапе.
«Так вот же я. Привет», — окликнул я ее голосом.
«Ах да, извини, не увидела». Перпетуа — тоже альбинос.
У нее были такие же кучерявые волосы, как у большинства африканцев, только кремово-желтого цвета. То же самое можно сказать и об отличиях в цвете кожи. За несколько дней в Танзании я успел загореть так, что был гораздо темнее своей новой знакомой. При альбинизме у людей практически полностью отсутствует меланин — гормон, отвечающий за синхронизацию иммунной системы, цвет кожи и глаз.
Она по-детски радостно пожала мне руку и повела в зал для встреч. На входе установлена скульптура: двое темнокожих надевают шляпу на голову альбиносу. Как мне объяснила девушка, танзанийское солнце очень жестоко к людям с альбинизмом, те, кто ходят без шляпы, рано или поздно гарантированно получают рак кожи.
Но проблемы со здоровьем, которые получаешь, родившись альбиносом, — сущие мелочи по сравнению с тем, какие проблемы ждут тебя в обществе.
«Наш фонд задокументировал 161 нападение на альбиносов. 76 из них закончились убийствами, практически всех остальных покалечили, отрубив часть тела. В последние годы из-за шумихи в прессе с этим начали бороться, и преступники переключились на трупы. Очень часто выкапывают гробы уже на следующий день после похорон», — начинает разговор хрупкая девушка. Она постоянно щурится, пытаясь задержать на мне взгляд. Ее зрачки непроизвольно дрожат, но голос уверенный и бесстрашный.
«Вот, кстати, места нападений», — она показывает на карту Танзании с красными точками, большинство из которых нанесено на севере страны.
Вера в то, что альбиносы приносят удачу, уходит корнями в средние века, но ярче всего расцвела с разработкой месторождений. В Танзании много золота и драгоценных камней — они составляют более половины экспорта страны. Благосостояние миллионов людей, работающих в шахтах (многие из шахт незаконны), напрямую зависит от удачи. Работники готовы отдать огромные деньги за то, чтобы ее привлечь. Нельзя сбрасывать со счетов и рыбаков, первых покупателей зелья сотни лет назад. Сейчас же цена тела альбиноса может доходить до 75 тысяч долларов, и отвар беднякам уже не по карману: средняя зарплата в стране — в районе 100 долларов.
«Я не смогу назвать конкретные имена, но есть много данных и следов, ведущих к представителям нашей элиты, которые не брезгуют этими ритуалами. Я имею в виду политиков, бизнесменов и телезвезд», — поясняет Перпетуа.
Местные верят, что альбиносы — не люди и после смерти просто исчезают. Что в их телах находятся редкие минералы, которые и притягивают успех.
«Наш фонд прежде всего образовывает население. Мы хотим донести до людей причины болезни и проблемы альбиносов. Вторая цель — помощь в интеграции. Мы ежегодно раздаем образовательные гранты, и люди с альбинизмом получают возможность учиться. Я сама прошла через этот ад. Из-за проблем со зрением я не могла читать текст на черной доске. Все детство меня гнобили дети, и даже в институте преподаватели относились с презрением. Мне пришлось учиться в разы больше и усердней, чем всем остальным», — жалуется Перпетуа.
Многие семьи в провинциальных районах считают, что рождение альбиноса влечет за собой неудачи. Кто-то отказывается от детей и относит их в джунгли, кто-то продает на органы, а самые гуманные — отдают в специальные детские дома-школы, которые в последние годы строит правительство. Судя по фотографиям и отрывочным данным, условия там схожи с теми, что были в концлагерях. Я захотел отправиться в один из таких лагерей.
«У тебя есть журналистская виза?»
«Конечно, нет, я прилетел как турист», — отвечаю я.
«Тогда это практически невозможно. И вообще лучше никому не говори, что ты здесь по работе, это может быть очень опасно. В этом году из-за коронавируса у нас фактически запретили любые визиты иностранных журналистов. Президент не любит, когда о проблемах Танзании узнают за границей».
Читая о сотнях тысяч зараженных во всех соседних странах, я понял, почему в Танзании всего лишь 509 случаев.
«Если хочешь, я могу дать тебе контакты дружественного фонда на острове Укереве — там находится что-то вроде резервации для людей с альбинизмом. На острове им живется лучше всего. Кто-то даже приезжает специально, чтобы облегчить себе жизнь. Только у меня нет точного адреса, тебе придется спрашивать на месте. В провинциальной Танзании у улиц нет названий, а у домов нет номеров».
Я записываю номер телефона друга Перпетуа и покупаю вечерний билет на самолет танзанийских авиалиний в город Мванза, на берегу озера Виктория.