На фоне продолжающихся московских протестных акций «МН» отобрали четыре наиболее характерных сценария противостояния власти и манифестантов из совсем недавней мировой истории. В какой степени они могут повториться в России, зависит от участников событий.
О закулисье переговоров власти и оппозиции в Польше «МН» рассказал их участник, главный редактор «Газеты выборчей» Адам Михник
— Во всех польских учебниках сказано, что в 1989 году Польша бескровно обрела независимость: политические соперники, договорившись за столом переговоров, дали миру пример мирного разрешения конфликтов как у себя дома, так и между народами. Почему это произошло именно в Польше?
— На этот вопрос нет простого ответа. Был ряд факторов. Думаю, что основным был не польский, а российский. Перестройка Михаила Горбачева приоткрыла двери к свободе, и мы как бы вставили ногу между дверью и порогом. Почему именно в Польше удалось этим воспользоваться? Власть, прежде всего Войцех Ярузельский, пользовалась доверием Михаила Горбачева. В то же время в Польше была организованная и понятная обществу оппозиция. Ее символом был Лех Валенса и лозунг «Нет свободы без «Солидарности». Эта оппозиция перенесла военное положение, нелегальную деятельность, репрессии, тюрьмы, она требовала от власти возможного, а не давала волю каким-то заведомо иллюзорным фантазиям. Наконец, за ней стоял мощный авторитет костела с Папой Римским Иоанном Павлом II во главе.
Не менее важно и то, что для команды Ярузельского стало очевидным, что традиционными методами реформировать Польшу не удастся: сильная репрессивная власть, с одной стороны, и добросовестная рыночная экономика — с другой не приведут к экономическому росту.
— Все-таки что случилось, это власть была сама готова к сближению или просто уступила давлению оппозиции?
— И то и другое. Если бы во властной среде не было реформаторских рефлексий, никакой бы натиск не помог. Но если бы не было давления, то власть не генерировала бы реформаторские идеи. Но можно сказать и по-другому. Власть была слишком слаба, чтобы уничтожить оппозицию, а потому была обречена на переговоры. А оппозиции не хватало сил, чтобы власть свергнуть, в связи с чем она также была вынуждена пойти на переговоры.
Поначалу идея власти была в том, чтобы все изменить, ничего не меняя. Оставить структуру власти неизменной, при этом включить некоторых представителей оппозиции в правительство. Но быстро выяснилось, что это невозможно. Потребовалось искать компромиссные решения. Первые парламентские выборы в сенат были полностью демократичными, а в сейм — частично, их результаты не были сфальсифицированы и манипуляций в предвыборной кампании вроде отстранения нас, оппозиции, от СМИ тоже не было.
— Уже в ходе работы «круглого стола» не возникало ощущения, что все может закончиться провалом?
— Конечно же, возникало! Мы этого опасались все время. Мы же знали, что в лагере власти была сильная прослойка, которая вообще отвергала идею «круглого стола» и заявляла, что не следует договариваться с контрреволюцией.
— Была ли Москва информирована о готовящихся переговорах власти и оппозиции?
— Москва тогда была внутренне поделена, охвачена митингами и на тот момент в принципе давала Варшаве полную свободу действий. Конечно, существовали разные мнения и оценки ситуации в Польше. Но публично звучал тезис Горбачева, смысл которого заключался в «конце доктрины Брежнева».
— Может ли опыт польского «круглого стола» применен в других странах? Например, в России?
— Диалог власти и оппозиции возможен всегда. Только что прошедшая в редакции «Газеты выборчей» конференция «Куда идет Россия?» с участием представителей российской общественности укрепила мои убеждения, что у России огромный демократический потенциал, какого нет ни в одной стране нашего региона. Применим ли опыт нашего «круглого стола», зависит в большой мере от того, какую идею для будущей России носит ее президент. После его двух президентских сроков и четырехлетия главы правительства крайне важно знать: хочет он стать новым царем или президентом демократической России. Сумеет ли он убедить в своей правоте людей, которые вышли на улицы с транспарантами «Россия без Путина». Тут зависит от него небывало много. Это, во-первых. А во-вторых, надо будет ответить на вопрос: «Что изменилось в России?» То, что изменилось российское общество, в этом сомнений нет. Вопрос, насколько изменился Путин, в какую сторону изменился и хочет ли меняться дальше? Это пока неизвестно. Россией не удастся эффективно править и вести к позитивным переменам методами диктатуры. Если Путин серьезно хочет измениться, то первый его сигнал должен быть символическим. Таким может стать закрытие «дела Ходорковского». В свое время знаком того, что в Советском Союзе идут серьезные перемены, стал телефонный звонок Горбачева академику Сахарову, высланному в Горький (в том разговоре Михаил Горбачев разрешил академику и его супруге вернуться в Москву. — «МН»).
— Как вы теперь оцениваете, что «круглый стол» дал Польше?
— «Круглый стол» положил начало определенной политической культуры: пусть мы расходимся во взглядах, но мы не будем за это отправлять друг друга за решетку. «Круглый стол» помог нам осознать, что Польша — для всех, а не только для победителей.
Другие истории противостояния власти и демонстрантов:
Сели, договорились
Переговоры за «круглым столом» изменили социалистическую систему Польши
Американская пастораль
Джон Кеннеди и Ричард Никсон прислушались к уличной оппозиции
Взлет и крах «оранжевого» проекта
Украинская оппозиция смогла взять власть, но не смогла ее удержать
Прививка от демократии
После Тяньаньмэнь Китай сосредоточился на развитии экономики