«Манера понимать вещи»

В 1839 году маркиз Астольф де Кюстин был потрясен поразительной «стабильностью» русской жизни. Он ссылается еще на заметки иностранцев, побывавших в России в конце XV века:

«Вот, что писал Герберштейн, возмущенный деспотизмом русского монарха: «Царь скажет, и сделано: жизнь, достояние людей, мирских и духовных, вельмож и граждан, совершенно зависит от его воли. Нет противоречия, и все справедливо, как в делах Божества: ибо Русские уверены, что Великий Князь есть исполнитель воли Небесной. Обыкновенное слово их: так угодно Богу и Государю, ведает Бог и Государь. Усердие сих людей невероятно. Я видел одного из знатных великокняжеских чиновников, бывшего послом в Испании, седого старца, который, встретив нас при въезде в Москву верхом, суетился, бегал, как молодой человек; пот градом тек с лица его. Когда я изъявил ему свое удивление, он громко сказал: ах, господин Барон! Мы служим Государю не по-вашему! Не знаю, свойство ли народа требовало для России таких самовластителей или самовластители дали народу такое свойство».

«Письмо это, — продолжал де Кюстин, — написано более трех веков назад, но русские, которые в нем изображены, ничем не отличаются от русских сегодняшних, которых вижу я. И я по примеру посла Максимилиана задаюсь вопросом, характер ли народа создал самодержавие или же самодержавие создало русский характер, и, подобно немецкому дипломату, не могу отыскать ответа. Впрочем, я склоняюсь к мысли, что влияние было взаимным: русские правители могли появиться только в России, но и русские не стали бы такими, как они есть, живи они под властью иных правителей».

До сих пор в ходе острых дискуссий в нашей стране, стремясь объяснить ее прошлое и настоящее, историки, философы и публицисты очень часто приходят к выводу, что все многочисленные трагические и парадоксальные перипетии в ее истории можно объяснить одним — особенностями сложившегося национального характера народа. То есть менталитетом.

Мы можем сколько угодно говорить о ненаучности этого подхода, о том, что нации образовались сравнительно недавно, что в одном и том же народе можно встретить совершенно разных людей; что есть две разные Кореи, что все зависит от среды обитания, и интеграция наших граждан в Европе или Америке проходит для многих вполне успешно.

Тем не менее трудно отрицать наличие такого понятия, как «средний американец» или «средний француз». Есть все же нечто общее для большинства представителей тех или иных наций — таких как будто бы разных, но в чем-то внутренне очень похожих. Виссарион Белинский замечал: «Тайна национальности каждого народа заключается не в его одежде и кухне, а в его, так сказать, манере понимать вещи».

Через год после Кюстина тот же Белинский писал: «Будь у меня средства, я бы надолго раскланялся с ужасной российской действительностью Кажется, что бы лучше, как, имея деревню и семейство, уйти в сферу природы и семейного блаженства, но и там найдет тебя предводитель, исправник, земский суд, русский поп, окончивший курс богословия, пьяный лакей, которого непременно надо бить по роже, чтоб он тебя не бил по роже».

Сегодня, по данным социологических опросов, уехать из страны желает каждый десятый россиянин. Жалуются все на тот же произвол и непредсказуемость собственного будущего.

Но сама собой возникает и противоположная мысль: большинству понятнее и предпочтительнее именно та жизнь, которой они живут. Другая непривычна. Мы уж как-нибудь, но по-своему: пусть не сладко, но зато «круто». Дешево, но сердито. Лучше вольница с безответственностью, чем свобода, но в нагрузку с ответственностью. Или несвобода, но покровительство власти. По-прежнему высшая власть сакральна, чиновники кормятся на местах, остальные выживают альтернативно. Мало кто любит иностранцев. Во всех бедах винят подвернувшихся «козлов отпущения». Сталкиваясь с повальным воровством, почти обязательно вспоминают классику — Гоголя и Салтыкова-Щедрина: «так повелось». «Россия, вперед!» — означает лишь, что «мы ломим, гнуться шведы». То есть это не лозунг, призывающий к интенсивному развитию, а прежде всего к победе над врагом.

И на все не слишком удачные попытки «европеизации», намерения свернуть с «привычной» исторической колеи все так же разводят руками — менталитет.