Наступающий год объявлен в России Годом истории. Тем самым 862-й год официально признан точкой отсчета российской государственности: именно тогда на княжение были призваны три брата-варяга Рюрик, Синеус и Трувор. Это решение выглядит весьма болезненным для «ура-патриотов от истории», которые на протяжении уже нескольких столетий борются против любых намеков на «иностранное» происхождение русского государства. Не случайно в кругах историков варяжский вопрос давно считается «проклятым».
О призвании Рюрика княжить в Новгород известно по древнерусской летописи «Повести временных лет». А поскольку именно от Рюрика произошла княжеская династия, правившая на Руси на протяжении почти семи с половиной веков, то, по сути, это год начала непрерывной преемственности власти в нашей стране. Реальность события, которое стоит за юбилеем, историческим сообществом сомнению ныне не подвергается. Однако призвание варягов несет на себе груз непростой «наследственности» — многовековых споров между сторонниками так называемой «норманнской теории» и их идейными противниками — «антинорманнистами». Хотя в исторической науке этот вопрос уже давно и вполне успешно решен, в околонаучных кругах до сих пор появляются рецидивы тех напряженных споров.
Нет сомнения, что и будущий юбилей также всколыхнет старые и уже давно опровергнутые домыслы, догадки и конструкции, идущие из глубин средневекового сознания. Один из ведущих современных специалистов по Древней Руси Елена Мельникова назвала это «ренессансом Средневековья» с его желанием удревнить и «облагородить» свою историю, по-прежнему столь важным для национального самоутверждения.
Игра слов
Варяги в летописи — своего рода собирательное наименование скандинавских племен, среди которых летописец Нестор называет свеев (шведов), урманов (норвежцев), готов (жителей острова Готланд). Само происхождение слова «русь» летопись связывает с варягами: «от варягов ведь прозвались русью, а прежде были славяне». Иными словами, название «русь» пришло вместе с варягами и не является исконно славянским. Современная историческая наука подтверждает старую гипотезу о скандинавском происхождении этого слова через финское заимствование. В основе — древнескандинавский корень со значением «грести», «гребля на речных судах». Именно так называли себя скандинавы, отправлявшиеся на восток, в земли, населенные финскими племенами. На финской почве возникло название ruotsi для обозначения скандинавов, а затем уже у восточных славян это слово приняло форму «русь». Поскольку скандинавские князья и дружина играли большую роль в образовании древнерусского государства, то слово, использовавшееся для обозначения этого скандинавского слоя в восточнославянском обществе, перешло на подвластные племена и стало названием всей страны.
Само по себе иностранное происхождение правителей государства — явление отнюдь не уникальное в мировой истории. Напротив: Англия, Болгария — примеров в этом ряду можно привести множество. Но когда позже происхождение государства стало напрямую увязываться с происхождением династии, это оказалось вопиющей «неполиткорректностью»: мол, если Рюриковичи и их окружение были варягами, то значит, варяги и создали русское государство, а местные славяне, получается, на это были не способны.
Ситуация усугублялась тем, что спустя всего несколько столетий никто уже не знал и не «помнил», кем были летописные варяги. И в период формирования национальной идентичности «патриоты» поспешили очистить создателей русского государства от «иноземного налета». Уже в начале XVI века, например, появилось предположение, что варяги на самом деле являлись славянским племенем вагров, жившим в древности на южном побережье Балтийского моря. Гипотеза была выдвинута простым путем — по созвучию названий.
Ломоносов против Байера
Но с научной точки зрения вопрос о варягах был впервые разработан академиком Петербургской академии наук Готлибом-Зигфридом Байером, опубликовавшим в 1735 году работу «О варягах». Она написана, как и было положено в академической науке того времени, на латыни (кстати, до сих пор отсутствует ее современный перевод на русский язык). В ней Байер, опираясь на иностранные источники IX–XI веков, русские летописные тексты и на данные лингвистики обосновал скандинавское происхождение варягов, которое признано и современной исторической наукой. Казалось бы, дальнейшая разработка этой темы должна была остаться в рамках исключительно науки, но уже в конце 1740-х годов варяжский вопрос оказался в эпицентре политического противостояния.
Для планировавшейся публичной ассамблеи Академии наук в сентябре 1749 года (приуроченной, кстати, ко дню тезоименитства императрицы Елизаветы Петровны) подготовили свои выступления два профессора — историк Герард Фридрих Миллер и Михаил Ломоносов. «Слово похвальное императрице Елизавете Петровне» Ломоносова стало выдающимся произведением ораторского мастерства. А Миллер выбрал для своей «диссертации» «предмет самый скользкий» — называлась она в переводе на русский язык «Происхождение народа и имени российского».
Уже при первом знакомстве работа Миллера вызвала неоднозначную реакцию. Диссертацию передали для отзыва шести членам академии на предмет того, «не сыщется ль в оной чего для России предосудительного», и, по мнению пяти из шести рецензентов, это «оное» в диссертации «сыскалось». Большинство из них сошлось во мнении, что текст Миллера читать в публичном собрании и распространять в напечатанном виде нельзя. Однако Миллер потребовал публичного обсуждения диссертации академическим сообществом, и это обсуждение растянулось на несколько месяцев, во время которых состоялось 29 заседаний академической конференции. Наконец, летом 1750 года было принято окончательное решение по диссертации, носившее отрицательный характер, а почти весь уже отпечатанный ее тираж был уничтожен (опубликован ее текст в России полностью был только в 2006 году).
Коллег Миллера возмутило, что ученый писал о скандинавской природе варягов и скандинавском же происхождении самого названия «Русь», которое он выводил из финского заимствования. Кроме того, Миллер полагал, что даже какая-то часть русского народа имела скандинавское происхождение.
Ситуацию, в которой появилась диссертация Миллера, в свое время охарактеризовал Василий Ключевский: «То был самый разгар национального возбуждения, которое появилось после царствования Анны и которому была обязана престолом Елизавета Петровна. Минувшее десятилетие стало предметом самых ожесточенных нападок; даже церковные проповеди обратились в политические памфлеты, направленные против этого темного десятилетия. С церковной кафедры говорили, что хищные совы засели тогда в гнезде российского орла. В это время готовиться сказать по случаю тезоименитства государыни на торжественном заседании академии, что шведы дали Руси и народное имя и государей, едва ли значило украсить торжество». И в ученых, и в придворных кругах произведение Миллера вызвало соответствующую реакцию.
Одним из наиболее резких оппонентов Миллера был Ломоносов, который в своем отзыве писал: «Происхождение первых великих князей российских от безымянных скандинавов в противность Несторову свидетельству, который их именно от варягов-руси производит, происхождение имени российского весьма недревнее, да и то от чухонцев, в противность же ясного Несторова свидетельства; презрение российских писателей, как Преподобного Нестора, и предпочитание им своих неосновательных догадок и готических басней; наконец частые над россиянами победы скандинавов с досадительными изображениями не токмо в такой речи быть недостойны, которую господину Миллеру для чести России и академии и для побуждения российского народа на любовь к наукам сочинить было велено, но и всей России перед другими государствами предосудительны, а российским слушателям досадны и весьма несносны быть должны». В противоположность Миллеру Ломоносов нарисовал довольно фантастическую картину древней истории русов и славян, в которой, связав русов с пруссами и ругами, а росов с роксоланами, отодвинул происхождение славян ко временам Троянской войны и приписал к славянству не только балтов, но и пафлагонов, мидян, амазонов и прочие древние народы, включая предводителей готов, вандалов, лангобардов и таких деятелей эпохи Великого переселения народов, как Одоакр и Аларих. Такой взгляд даже для науки XVIII века уже выглядел архаичным, и тем не менее патриотические конструкции Ломоносова стали на некоторое время определяющими для русской истории. Так почти с самого начала варяжская проблема оказалась заложницей идеологических предпочтений.
Откуда идем?
В научную плоскость разговор о происхождении русского государства вернул Николай Карамзин в начале XIX века, когда власть была достаточно стабильной, чтобы не нуждаться в ура-патриотической исторической риторике. Со строго научной точки зрения он выдвинул шесть доказательств того, что варяги были скандинавами, причем пять из них до сих пор остаются неопровержимыми. Карамзин почти полностью очертил тот круг источников, который стал для «варяжской проблемы» на многие годы основным, а авторитет его «Истории» был настолько велик, что его взгляды надолго определили основную линию русской исторической науки. Именно Карамзин счел призвание варяжских князей «началом Российской истории».
«Великие народы, — писал он, — подобно великим мужам, имеют свое младенчество и не должны его стыдиться: отечество наше, слабое, разделенное на малые области до 862 года, по летосчислению Нестора, обязано величием своим счастливому введению Монархической власти». Так 862 год стал в общественном сознании Российской империи годом создания русского государства.
Вновь на широкую сцену норманнский вопрос вышел в эпоху Александра II. В преддверии Великих реформ, когда началась либерализация общественной жизни, тема истоков России и начала русской истории вышла за пределы академических кругов и стала достоянием публичных дискуссий. В 1860 году в Петербургском университете состоялся второй публичный спор о варягах, где в интеллектуальной дуэли сошлись историки Михаил Погодин, продолжавший идеи Карамзина, и Николай Костомаров, выдвинувший оригинальное предположение о литовском происхождении варягов-руси (никем из других историков впоследствии не поддержанное). Перед студенческой аудиторией каждый из оппонентов приводил свои доводы, сопровождавшиеся живой реакцией публики, которая «была велика и обильна, а порядка в ней не было», как писали в прессе. Диспут закончился ничем, но он показал важность публичных споров по научным вопросам — открытости науки и выявил спорные моменты в ранней истории Руси. Князь Петр Вяземский подвел итог этому мероприятию замечанием: «Прежде мы не знали куда идем, а теперь не знаем и откуда».
Власть ответила пышным празднованием в 1862 году тысячелетия России и установкой знаменитого памятника в Великом Новгороде. Новые археологические данные, а также лингвистические исследования датского ученого Вильгельма Томсена и его российского коллеги Алексея Шахматова, на рубеже XIX–XX веков подтвердили историческую обоснованность политического решения властей и, казалось бы, поставили точку в научных спорах. Слово «русь» скандинавского происхождения, скандинавами же были первые русские князья, что отнюдь не означает, будто они принесли государство в чистое поле — казалось, компромисс найден. Однако большевистская революция перевернула все с ног на голову.
А патриотизм дороже
Тоталитарный сталинский режим отбросил общественное сознание на несколько веков назад, во времена культа власти и властителей. Иноземец в качестве основателя государства снова стал в глазах официозной науки чрезвычайно неудобной фигурой. Тем более что гитлеровская пропаганда вовсю использовала призвание Рюрика как доказательство органической неспособности русского народа иметь собственное государство. И с конца 1940-х годов, на волне патриотического подъема после победы в Великой Отечественной войне, «норманнская теория» стала страшным жупелом русской истории. Ее создателями были объявлены «немецкие ученые» — Байер и Миллер, которые еще в те далекие времена якобы стремились опорочить историческое прошлое русского народа и были орудием мировой реакции. Рюрика постарались вычеркнуть из русской истории, а рассказ летописи о «призвании варягов» был объявлен «легендой, которая, хотя и включает в себя некоторые исторические черты, но тем не менее является лишь тенденциозным сочинительством летописцев», а начало русской государственности отнесли к VI–VII векам.
И хотя впоследствии эта точка зрения корректировалась, общее направление официальной исторической науки советской поры было неизменным. В школьных учебниках по «Истории СССР» образование Древнерусского государства датировалось IX веком, а о Рюрике и варягах не говорилось ни слова. Ведущая роль в формировании официального взгляда на «варяжский вопрос» в советской исторической науке на протяжении нескольких десятилетий принадлежала академику Борису Рыбакову, популяризировавшему идею о происхождении названия «русь» от слова «Рось» — названия одного из притоков Днепра. Серьезное обсуждение варяжской проблемы оказывалось практически невозможным.
С мертвой точки варяжский вопрос был сдвинут только в 1965 году, прежде всего благодаря новым археологическим данным, однозначно свидетельствовавшим не только о присутствии на территории Древней Руси скандинавов, но и о их жизни там (жилища, ремесленные постройки, торговые центры, погребения). В 1965 году в стенах Ленинградского университета состоялась новая дискуссия о варягах, третья со времен Миллера и Ломоносова, на которой оппонирующие стороны представляли профессор Игорь Шаскольский и преподаватель кафедры археологии Лев Клейн. Дискуссия открыла возможность для более свободного обсуждения этой «опасной» темы, а главное, ознаменовала начало более взвешенного и объективного ее исследования. А после снятия идеологических запретов в отечественную историю вернулись Рюрик и его братья.
Впрочем, попытки «скорректировать» их роль и происхождение случаются и в наше время. Когда идеология вновь пытается вытеснить историческую науку, заставив древних варяг снова послужить — только уже не своих князьям, а современным политикам.
Из варяг в патриоты
Иностранное происхождение правителей государства — явление отнюдь не уникальное в мировой истории
Наверх