— Какие слова в наше время кажутся вам самыми важными, ключевыми?
— Те же, что и всегда, — родители, дети, любовь, дом.
— А какие слова вы назвали бы антисловами современности?
— Патриотизм. Недавно я разговаривала с сыном на тему патриотизма. На мой вопрос, как нужно правильно любить родину, он ответил коротко и очень верно: молча. Я абсолютно с ним согласна. Патриотизм — это какие-то сермяжные, на первый взгляд несущественные вещи. Здоровайтесь с соседями, заплатите за пенсионера в продуктовом, улыбайтесь людям, не разговаривайте с детьми свысока, не мусорьте, не хамите. Те, кто кричит о патриотизме, как правило, первыми и предают родину. Поэтому я не люблю слово «патриотизм». Замыленный, ничего не значащий набор звуков.
— Еще об одном — изме. В ваших книгах — и в «Манюне», и в недавно вышедшем сборнике рассказов «Люди, которые всегда со мной» — обретает новое звучание такое, казалось, уже полностью утратившее актуальность понятие, как «интернационализм». Как вы думаете, есть ли у него шансы снова обрести смысл и вернуться в нашу действительность? Что для этого нужно?
— Я, наверное, удивлю вас, если скажу, что никогда не любила этого слова. Вообще очень осторожно отношусь к любым идеологиям и терминам. Я сторонник простых понятий. Уважай, не обижай, цени. Благодари. Этого вполне достаточно, чтобы в мире было меньше горя.
— Вы по образованию преподаватель русского языка. Пишете по-русски. При этом вы выросли в полиязыковой, мультикультурной, как сейчас говорят, среде. Как вы думаете, то, что у вас фактически два родных языка, дает вам какое-то преимущество, какую-то дополнительную перспективу?
— Преимущество? Не знаю. Я часто думаю подстрочником. Выстрою фразу, а потом понимаю, что это калька с армянского. Или же с русского.
Зато мне проще хулиганить в тексте. Может, потому, что я с детства говорила на двух языках. Мне кажется, билингвизм лишает комплексов, помогает человеку относиться к языку не с подобострастием, а как к равному.
А вы говорите «граммар-нацизм». Какой может быть «граммар-нацизм» у понаехавшего?
— Ваши детские книги иногда упрекают в неуместной лексике. Так, некоторые взрослые возмущались тем, что в книге про Манюню встречаются — о ужас! — такие слова, как «говнюк». Как вы думаете, существуют ли слова или темы, которые недопустимы в детских книжках?
— В литературе вообще не должно быть запретных тем. Терпеть не могу, когда ставят границы. Когда кто-то считает себя вправе решать за автора, какие слова он может, а какие не может употреблять в своих текстах. У меня на такую критику всегда один ответ: не нравится — напишите сами. Покажите своим примером, как надо.
У меня есть книжка, где у главного героя, пятилетнего мальчика Семена Андреича, неполная семья. Одна мама очень возмущалась, почему ее благополучные, залюбленные дети должны читать такую книгу. Почему им нужно знать, что взрослые иногда разводятся. Да потому, что это жизнь. Потому, что она разная. Потому, что если вы хотите, чтобы ваши дети выросли в счастливых людей, не создавайте им искусственных условий, говорите с ними честно, не отводите взгляд. Поверьте, ребенка правдой не испортить. Ханжеством вы раните его гораздо сильнее.
— Есть ли какие-то слова и выражения, которые являются своеобразными индикаторами в системе «свой-чужой», по которым вы можете сразу определить, «одной ли вы крови»?
— Не люблю, когда тыкают.
— Есть ли у вас любимое слово, речевая привычка?
— У меня дурацкая привычка проговаривать в самое неподходящее время и в самых неподходящих местах отдельные фразы. Одно время я могла выпалить стишок Эно Рауда «Чтоб с голода не выпали усы, коту необходим кусочек колбасы». Представляете, какой ужас? Стоит взрослая тетя в очереди к кассе и вдруг с места в карьер проговаривает вслух стишок про кота и колбасу. Чем такое поведение оправдать? Если только кукушкой в голове.
— А в чужой речи, бывает, что что-то бесит, вызывает непреодолимый приступ «граммар-нацизма» и возмущения?
— Я достаточно лояльный человек. Сама от волнения часто путаю ударение. Однажды на встрече с читателями раза три проговорила слово «восвояси» с ударением на «и». Потом только сообразила, что надо было на «я». И до конца встречи лихорадочно придумывала какое-нибудь предложение, куда можно было бы воткнуть эти злосчастные «восвояси». Чтобы проговорить их правильно и тем самым реабилитироваться в глазах читателей. Так и не придумала. А вы говорите «граммар-нацизм». Какой может быть «граммар-нацизм» у понаехавшего?
— Какие слова вы бы изъяли из русского языка?
— Ничего бы не стала изымать. Язык — живой, самодостаточный организм. Он умеет отторгать ненужное. Главное — не мешать ему это делать.