— Какие слова и выражения вы бы назвали сейчас ключевыми?
— Вежливые слова и фразы. По-моему, половина бед нашей страны происходит от того, что мы невежливая, вербально категоричная нация. Обороты вроде «может быть, я не прав, но мне кажется, что…»
— Существуют ли для вас антислова? Что бы вы назвали антисловом современности?
— Есть много слов, которые меня раздражают, но ни одно из них на антислово не тянет. Я терпеть не могу, когда в ответ на «доброе утро» отвечают «доброе». Хватаюсь за пистолет, когда говорят «озвучил» в смысле «сказал». Терпеть ненавижу, когда слово «достаточно» используют не по назначению. И еще — это уже интеллигентская аффектация — не люблю, когда говорят «ровно» в смысле «именно».
— Делите ли вы вообще слова на свои и чужие?
— Конечно. В меня, как и во всех, встроена целая куча декодеров «свой-чужой», в том числе словесных. Например, если звонит кто-нибудь и говорит: «Могу ли я услышать Григория Шалвовича?» — я сразу распознаю этот типаж.
— Что же это за типаж?
— Девочка по имени Яна-Олеся, работает менеджером, всегда на высоких каблуках, сильно красится, невзирая на юный возраст, обожает Comedy Club.
— Как бы вы описали речевой портрет типичного современного политика?
— Человек, никогда не учившийся главной науке публичного политика — риторике.
— Кто из политиков лучший оратор? Есть вообще такие?
— Британские политики. Их этому специально в Оксбриджах учат. Французы тоже ничего, но все-таки похуже.
— Что бы вы назвали индикатором неграмотности в речи и на письме?
— Косноязычие, неспособность ясно выражать мысль.
— Есть ли у вас любимое слово? Речевая привычка?
— Ко мне периодами прицепляется какое-нибудь выражение, это меня бесит. Никак не могу, например, отделаться от идиотской привычки присовокуплять к концу всякой мало-мальски сложной фразы «да?» — как будто сомневаюсь в способности собеседника оценить всю несказанную глубину моей мысли.
— Есть ли слова, которые вы, как писатель, себе никогда не позволите? Есть ли такие вербальные «запретные зоны»?
— В речи персонажа может пригодиться все. Если ему надо «реально не заморачиваться» — его проблемы, не мои. В авторской речи я стараюсь следить за ритмом, созвучиями, сочетаемостью слов. У меня привычка: мысленно проговаривать каждую фразу. Если она паршиво звучит, значит, и писать ее нельзя.
— В своих произведениях, воспроизводя, в частности, атмосферу XIX века, вы часто используете устаревшую лексику. Есть ли слова и обороты, об исчезновении которых из нашей речи вы жалеете? Что хотелось бы вернуть?
— Очень не хватает формы обращения к незнакомому человеку. Об этом давно пишут, но проблема так и не решена. Хочешь привлечь чье-то внимание, приходится говорить: «Извините!» В XIX веке с его иерархией адресаций было легче: сударь, милейший, братец, милостивый государь, любезный и т.п.
— Какие слова вы бы изъяли из русского языка?
— Ненужные, неуклюжие заимствования, калькирующие нормальное русское слово, не прибавляя никаких дополнительных нюансов. Вроде «бизнесвумен» или «чайлдфри». А впрочем, язык сам разберется, что ему нужно, а что нет. Вот «челлендж», например, я думаю, врастет. «Это хороший вызов» звучит по-уродски.