В нашей еженедельной рубрике «Слово и антислово» в рамках проекта «Русский язык» мы расспрашиваем известных людей о том, какие слова им нравятся, а какие вызывают отвращение. Сегодня наш собеседник — режиссер Юрий Норштейн.
— Какие слова или выражения вы бы назвали сейчас ключевыми? Какие слова именно сейчас кажутся вам особенно важными и почему?
— Для меня всегда были важными слова «пространство», «мироздание», «мироощущение», «возвышение». Дело в том, что сегодня преобладает практический подход к жизни, когда из жизни делают механизм, не соотносят ее с природой, не соизмеряют с произрастанием всего живого. Этот практический подход и есть убийство жизни, которая не может быть твердой, жесткой, она ломается. Мы знаем, что происходит с кровеносной системой, когда сосуды забиваются известкой. Сейчас жизнь не имеет той слабости, мягкости, которая дает возможность двигаться. Это для меня драма. Современный человек сходит с ума по части своего благополучия и комфорта. Для него не существует таких понятий, как дорога, дерево, стол, напоенный солнцем, нагретая трава, запах осенней прели. Есть только практическая целесообразность жизни и тогда кромсаются реликтовые деревья и прокладывается по ним скоростное шоссе для бессмысленной гонки. Дерево растёт сто лет, а уничтожается в несколько мгновений.
— То есть для вас слова «благополучие» и «комфорт» являются, по сути, антисловами?
— Да, они мне омерзительны. В них нет понятия труда, нет понятия сделанной вещи. Зачем делать, если можно купить. Но движение руки, его осмысленность - это и есть умственное питание невероятной силы. Какое эмоциональное богатство заключено в обычном человеческом жесте! Интеллект ребёнка можно определить по тому, как у него двигаются руки.
Эти понятия (благополучие и комфорт) окружают нас забором, превращая живое пространство в зону. Мой дом - моя крепость. Но в этот момент мы погибаем, воздух не способен продуть эти участки.
— А на уровне языка мы тоже строим заборы?
— Да. Вот, например, слова «бутик», «гламур», которые вошли в нашу речь, отделяя одного человека от другого. Я называю таких людей «гламурики» и «гламурняк». Эти слова только признаки надменности, в них нет чувственной жизни.
— Вы заговорили о детях. А с ними мы как разговариаем? И как надо?
— Я говорил со своими детьми как с равными. Я никогда не пытался сюсюкать, пытаясь подражать их несовершенству произношения, которое связано просто с неразвитостью речевого аппарата. Дети терпеть не могут, когда им причмокивают.
— Вам нравятся тексты современных мультфильмов?
— Не нравятся, и не только тексты. Они содержат агрессию, самодовольство. Человек не подвергает сомнению сделанное. Есть, конечно, исключения, если о текстах говорить. Вот, например, «Смешарики» (которые мне совершенно не нравятся с визуальной точки зрения) поднимают хорошие, острые, тонкие темы, которые держатся на прекрасно написанных сценариях. Это положительная сторона. Но все равно, по сути, «Смешарики» — это конвейер, здесь нет и не может быть высокой эстетики. К сожалению, мы живём в эпоху конвейера, а искусство — понятие единичное. Конвейер заразен, пресловутое «как бы» заразило всё общество, даже мелькает в лексике учёных и вошло в народную речь, которая раньше текла как реченька по камням. Вот и слышим «как бы люблю», «как бы моё творчество»…
— Тексты мультфильмов должны быть образцовыми с точки зрения нормы?
— Да нет, не в этом дело, нормы там никто не устанавливает. Главое — они должны быть образно выразительны. Раньше люди разговаривали знаками из мультфильмов, эти знаки растворялись.
Мне как-то рассказывал Эдуард Назаров, как шел он мимо пивной и вдруг услышал: «Ему домой, а у него нога». Кто-то процитировал его «Путешествие муравья». Сейчас этого нет.
— Каким языком с нами разговаривают политики?
— Языком? Нет, это не язык. Это просто система знаков, посредством которых политик дает понять, что мир является его частной собственностью. Российский политик поставил между собой и обществом высокий забор, подлинная реальная жизнь мешает его планам, которых на самом деле у него нет. Остается только одно — жажда наживы.
Я, кстати, очень не люблю слово «бизнес», которое заменило слово «дело». Бизнес для меня — тучное, кровососущее слово, оно меняет даже антропологию. Это опять некий колпак, поглощающий чувства. Мне не нравится, что вместо слова «душегуб» или «убийца» у нас привито английское «киллер». — Каков твой бизнес? — Я киллер!
— Делите ли вы слова на свои и чужие? По какому слову вы можете определить, что это не ваш человек?
— Скорее не по словам, а по музыке речи, по словосочетаниям.
— Что бы вы назвали индикатором грамотности или неграмотности?
— Все эти «красИвее/красивЕе», «твОрог/творОг» — это простительно. Потому что, даже если человек делает ошибку, понятно, что он имеет в виду. Для меня важнее структура речи, неозначенность фразы, которую человек начинает и прорабатывает своим умственным направлением. Ты понимаешь, что он шел по этой фразе, как по мысли, не думая, чем ее закончит, и финал фразы является для него открытием. Это сближает с сочинением стиха поэтом, который не всегда знает последнюю строчку. В каждой фразе должно быть открытие, надо удивиться. И если человеку удается меня удивить такой фразой, вопросом, я понимаю, что это «мой» человек. Не люблю, когда глагол «будировать» употребляют в смысле «будить», «будировать вопрос», поскольку его смысл — «проявлять дурное расположение духа».
— Есть ли у вас любимое слово? Речевая привычка?
— Я люблю слово «милый», употребляю его по разным поводам, причем даже в снисходительной форме. Слово «деточка» произношу. Могу так и к ребенку обратиться, а могу и с раздражением ругать художника. Я люблю слова — небо, дерево, сумрак, чудный, волглый, лицо, лик, товарищ (не люблю господин), порядочность, путь, дорога, купол, свод, воодушевление, собака, очень мне нравится слово «листобой».
— Какие слова вы бы изъяли из русского языка?
— Не люблю слова «офис», «формат», «цена вопроса», «однозначно», «имидж», «ваши проблемы», «заколебал», «прикольно», «ладненько». Важнее всего для меня соединение слов с общим контекстом.
Мне нравится, когда человек умеет находить какое-то неожиданное и точное применение слову. Я помню, как был совершенно потрясен, прочитав у Гоголя, которого считаю образцом словесной музыки, в «Мертвых душах» одну фразу. Там было слово, которое просто снесло меня с ног. Это эпизод, когда капитан Копейкин идет по Петербургу и строит планы. Заканчиваются его восторженные размышления фразой: «…а уж нос слышит, что пахнет тысячами». Этот глагол меня поразил. Дело дошло до того, что я его теперь часто употребляю вместо глагола «чуять». Вот так Гоголь привил украинизм в русский язык.