Санитар патолого-анатомического отделения, бальзамировщик
Антон Авдеев, похоронный агент
Ксения, продавец в магазине ритуальных принадлежностей
Алексей, фотограф на похоронах
Ольга Ковшарь, художник-гравировщик
Евгений, санитар патолого-анатомического отделения, бальзамировщик
— С тех пор как в Москве запретили оставлять тела умерших дома, бальзамирование и хранение тел проводится исключительно в морге. Санитар морга принимает тело, участвует во вскрытии, моет и одевает, потом выдает родственникам. Бальзамировку и устранение посмертных дефектов проводит уже бальзамировщик, сейчас все эти обязанности выполняет один и тот же человек.
О мастерстве
Я работаю уже около десяти лет, после того как окончил медицинское училище, — друг позвал. За полгода я здесь освоился, а через год уже начал бальзамировать. Здесь спокойно, хотя и приходится видеть по нескольку сотен плачущих людей в день. А так, работа обычная, как у косметолога или парикмахера: нужно сделать, чтобы человек был красивый. Инструменты — руки, препараты — от суперклея до хирургических ниток, грим — от специализированной косметики для умерших до крема «Балет» (главное — как косметику наносишь; одна из популярных методик — нанесение с помощью аэрографа). И ресницы приходилось наклеивать, и волосы завивать.
Опыт приходит со временем. Недавно, например, был такой случай: позвали в церковь к бабушке. Говорят, дескать, не похожа на себя, «некрасивая». А надо было просто опустить подушку, чтобы мышцы шеи и нижней части лица расправились — и все, проблемы нет.
Что касается бальзамирования, то новых средств очень много, но все равно чаще пользуются формалином. Бальзамируют, как правило, всех, несмотря на то, что в Москве примерно 60% умерших кремируют. Дело в том, что у нас не морозильные камеры, как показывают в кино (они в основном в судебных моргах), а холодильные.
О деньгах
Расценки на весь комплекс услуг (в него входит и приведение тела в порядок, и бальзамирование, и устранение посмертных дефектов) зависят от массы тела. У нас есть две цифры: 10 тыс. руб., если вес меньше 100 кг, и 15 — если больше (тогда понадобится больше формалина).
О людях
Психологию людей понимаешь лучше. Например, есть профессиональные плакальщицы, которые кидаются на гроб и вопят: «На кого же ты нас покинул?!» Как только говоришь им, что, мол, мы сейчас вас выведем, они сразу успокаиваются. Если человек действительно горюет, ему абсолютно все равно: он не будет выяснять отношения из-за денег, ему главное, чтобы все было в порядке. Бывают и такие, кто из-за 500 руб. устроят склоку. Я ко всем отношусь одинаково, главное, чтобы не было претензий.
Однажды к нам привезли родственника очень известного режиссера — его забирали одни грузчики. Недавно известный политик приезжал прощаться со своим другом. Как-то привезли дяденьку с широченной улыбой…
Смерть — это всего лишь долг, который рано или поздно придется отдать
Одежда для похорон встречается самая разнообразная. Бывает, хоронят старых дев в свадебных платьях (в моей практике таких было пять или шесть). Кроме того, одежда сильно зависит от религии. Например, на монахине должно быть не менее 18 предметов: рясники-подрясники, кресты... Это все нужно надевать в определенной последовательности и очень легко запутаться. Из необычных костюмов как-то раз был национальный удмуртский.
О личном
Семейной жизни моя работа не помеха. С женой, кстати, познакомился на работе: она хоронила родственника, а через пару недель пришла знакомиться. До встречи с ней я не афишировал, кем работаю: просто говорил, что в морге, без подробностей. Правда, знаю случаи, когда некоторые коллеги пользовались своим положением: тут работает животное начало. Страшно-то оно страшно, но интересно. А если взять за ручку, то страх-то уходит, понимаете, о чем я?
Дополнительное расслабление? Не могу сказать, что мне требуется что-то, чего не нужно другим. Я очень люблю пиво. Крепкие напитки не пью, наркотики не употребляю. По выходным люблю кататься на коньках. Еще люблю кататься на машине по утрам, часа в четыре, когда нет никого. Такого, чтобы людям рвало крышу от работы, я не видел. Тем более у нас очень хороший, сплоченный коллектив и нет текучки.
Я верующий человек, разочаровался разве что в попах. Задумывался ли о своей смерти? Ну да, наверное. Это будет в 101 год в шезлонге где-нибудь на Гаваях. Поперхнусь — и все. Шутка, конечно. Я за годы работы пришел к выводу, что смерть — это всего лишь долг, который рано или поздно придется отдать.
Антон Авдеев, похоронный агент
— Смерть и похороны — это своего рода подведение баланса. И то, как родственники организуют погребение, наглядно показывает, какую память человек оставил о себе на этой земле, — проводить в последний путь умершего может прийти толпа, а может случиться, что и никого. Одни придут отдать последний долг, а другие — чтобы убедиться, что человек действительно отправился на тот свет.
В 90-е годы я пришел в похоронку. Друзья позвали. Тогда все было по-другому — даже самые малообеспеченные люди просили меня организовать достойные похороны, чтобы не было стыдно перед людьми. У людей было понятие ответственности перед обществом, в том числе и в том, как проводить человека в последний путь. А сейчас в восьми случаях из десяти мне говорят: «Да бабушка старая была, ей уже все равно».
В разных телевизионных передачах про суд и криминал сейчас любят показывать, как преступник убил бабушку, чтобы отобрать ее похоронные — где по сто тысяч, а где и по полмиллиона. Ребята, где эти деньги в реальной жизни? Как только бабушка умирает, родственники смотрят — опа! — у нас же государство гарантирует безвозмездное погребение! Отлично, Ваньку в спортивную секцию устроим — спасибо бабушке! В последние годы такое происходит сплошь и рядом — и это сигнал, что наше общество окончательно подсело на потребительскую идеологию.
О ценообразовании
Есть три стадии становления похоронного агента. Первое время на новой работе тебя все устраивает, оклады, проценты с продаж — все зашибись. Через какое-то время ты осознаешь, что затраченная энергия не компенсируется теми деньгами, которые тебе платит работодатель, особенно если подходишь к людям не формально, а по-человечески. Наступает вторая стадия — жульничество. У каждого эта стадия проходит по-разному; если агенту хватает стержня, то он через нее переступает. А кто-то, особенно если мозгов нет, начинает обманывать родственников с документами. Печатает левые прейскуранты, условно говоря. Поверьте, все это всплывает когда надо — в похоронке друг про друга все всё знают. Через какое-то время агент понимает, что вечно так продолжаться не может: либо посадят, либо выгонят, либо еще что-то нехорошее случится. Дальше должна наступить третья стадия: ты четко определяешь, за что тебе платит работодатель, а за какие дополнительные услуги берешь деньги с родственников. Это что касается финансовой стороны вопроса.
Родина считает, что 4764 руб. — это та сумма, которая достаточна для погребения, включая гроб, могильный участок, катафалк, тапочки и все остальное. Москва доплачивает еще 11 тыс. Итого по Москве гарантированный государством минимум — это 15 764 руб. На практике мы имеем не погребение, а санитарно-утилизационный минимум.
Есть какая-то среднестатистическая цифра. Допустим, если вы хотите похороны с обрядовой частью, то закладывать надо сотку, а то и все сто пятьдесят тысяч. Эта сумма обеспечит отсутствие ощущения, что где-то чего-то не хватает. А по моему опыту именно это и делает похороны достойными. Просчитать заранее похороны с точностью до копейки практически невозможно, всегда могут возникнуть непредвиденные обстоятельства.
Об эмоциях
Мораль и экономика тесно связаны. Поначалу ты привыкаешь видеть чужое горе: в одной ситуации жена сидит плачет-убивается, а в другом случае попадается человек, которому вообще все безразлично — он сидит, в носу ковыряет, к примеру. Свои эмоции ты можешь вписывать в это пространство. Один раз я молодому человеку в глаз дал за фразу: «Мам, а зачем мы будем кремацию заказывать, деньги тратить? Давай бабушку оттащим на лесополосу, покрышками обложим и сами кремируем». Я ему сказал, мол, пойдем на лесенке покурим, там всыпал слегка, вернулись назад, продолжили разговор с мамой. С профессиональной точки зрения это недопустимо, но с человеческой — понятно.
В двухтысячных я хоронил бабушку одного крупного тогда предпринимателя, занимавшегося пароходным бизнесом. Он спросил у меня, какой самый-самый дорогой гроб из всех. А это гроб из корней вишни — условно говоря, стоит тридцать тысяч долларов. Я спросил, зачем ему самый дорогой. А он отвечает: «Понимаешь, Антон, я эту штуку буду оплачивать через свою бухгалтерию, у меня там сидит лужковский стукач, который доложит куда надо, за сколько я бабушке гроб купил. Хочу подать деловой сигнал». И вот это меня поразило. Все были в соплях, в слезах и сам этот бизнесмен плакал, но дело делать не забывал.
Рано или поздно понимаешь, что нельзя брать на себя часть чужой беды
По поводу того, как вы, родственники, относитесь к смерти, мы, работники индустрии, не переживаем. И не имеем права переживать, иначе не сможем работать. Когда умирает ваш близкий человек — это сродни ситуации, когда отрывают листья от дерева. И так бум-бум-бум — пока человек не начинает осознавать, что от его жизни останется один пенек.
Рано или поздно понимаешь, что нельзя брать на себя часть чужой беды. Учишься переключать разговор на другие темы, поддерживать на короткий промежуток времени. Ты должен дать положительный посыл, надежду, но не окунаться в чужое горе.
Об индустрии
В советское время на Савеловской был завод по производству венков, гробов и прочей похоронной атрибутики. Это был похоронный кластер, оптимально заточенный под задачи индустрии. Гробов было всего три типа: «х/б гладь», «гофре» и «правительственный», его делали по спецзаказу. Была одна-единственная автобаза на Севастопольской и единая служба диспетчеризации — катафалки делали по два, а то и по три маршрута в день. Это все позволяло максимально удешевить организацию похорон. С приходом рыночной экономики эта система развалилась. Сегодня в Москве организация производства ритуальных товаров на уровне артелей 20-х годов прошлого века. Именно поэтому мы сейчас имеем те цены, которые имеем.
Похоронная индустрия может развиваться только при двух условиях. Во-первых, должен расти уровень жизни людей. Так выросли американские и европейские похоронные дома. Во-вторых, похоронные обряды, условно говоря, должны иметь общественно-воспитательное значение. Когда в обществе негласно принято, что к концу жизни ты должен подойти так, чтобы люди вышли за тобой толпами. Плюс должна быть какая-то сакральность смерти — вот те элементы, которые в сочетании могут поднять погребальную культуру. Если выпадает какой-то элемент, система начинает сворачиваться. Я более чем уверен, что на фоне кризиса в ближайшие годы похоронная индустрия будет деградировать, если общество не компенсирует падение материальных возможностей нематериальными ценностями.
С развалом Союза мы потеряли уникальную школу похоронных агентов. В советское время в похоронку было не попасть — только по родственным связям, причем эти связи подкреплялись коллегиальной ответственностью. Агент не мог мухлевать с бумажками. Зарплата была маленькой, а зарабатывать надо было — но только на благодарности клиента, без принуждения. У старых советских агентов выработалась особая манера общения — они находили такие ноты, жесты, так ставили себя, что в итоге клиент сам хотел отблагодарить их деньгами. Эти профессиональные штуки абсолютно не били в глаза. Но когда я разговариваю со старшими коллегами, часто ловлю себя на том, что мне хочется их как-то поблагодарить.
О кладбищах
Все участки сейчас двухместные, по закону каждые пятнадцать лет в старую могилу можно снова хоронить близких родственников. Допустим, умерла бабушка. Через какое-то время умирает ее сестра. Нет бы вместе их похоронить на одном участке — нет, владелец участка хочет удержать его за собой. А родственникам второй бабушки приходится давать новое место. За счет этого сегодня распухают и разрастаются кладбища. Если государство не будет регулировать это разрастание, то наши внуки будут жить среди разваливающихся могильных плит. Новый участок необходимо давать семье, только если нет родственных могил или санитарные нормы не позволяют в них хоронить.
До людей надо доносить, что могильные участки — это не их собственность. Если бы велись электронные архивы и умерших хоронили рядом с родственниками, кладбища не разрастались бы. Вместо этого чиновники каждые пять лет докупают новую землю за счет бюджетных денег — наших с вами налогов. А они могли бы пойти на школы, больницы, детские сады. Человек, который начнет решать кладбищенскую проблему системно, — политический самоубийца. Потребительская часть общества, те, кто «держит могилы для себя», этого не понимает в принципе.
Ксения, продавец в магазине ритуальных принадлежностей
— Я когда знакомым рассказываю, они рты открывают: «Как? Ты работаешь на кладбище?» Но я же не на самом кладбище работаю, я с покойниками дела не имею, ко мне живые люди приходят. Вообще у меня тут спокойно, тихо, музыка релаксирующая играет. Но стрессоустойчивым быть надо. Я на эту работу из хирургической косметологии пришла. Там иногда такие пациентки нервные! Знаете, все люди, которые хотят что-то серьезное сделать со своей внешностью, немного сумасшедшие. Так что мне не привыкать.
Работа как работа. Я ее специально не искала, но если судьба направила, значит, я тут нужнее. Со временем ко всему привыкаешь. Это естественно, когда человек умирает. Из головы не выходят только из ряда вон случаи, например когда муж убил беременную жену. Несли гроб, а за ним два маленьких гроба с неродившимися детьми.
О людях
В магазин в день два-три посетителя зайдут. Сейчас вот что-то меньше стало. С похоронными агентами я дела не имею, ко мне либо родственники приходят за гробом и атрибутикой, либо коллеги умершего за венком. Бывает, что кто-то для себя присматривает. Старенькие бабушки совершенно осознанно готовятся, приходят, смотрят похоронные платья, иногда покупают, иногда говорят, что еще повыбирают. Бывает, пары пожилые заходят, гроб присматривают. Хихикают, думают, они первые такие. А таких много. Я их обычно домой отправляю, говорю: «Сейчас хороших моделей нет, потом привезут, вы лучше домой идите, отдохните». Они улыбаются, уходят. Бывает, что кто-то после похорон под впечатлением зайдет.
Иногда за покойника обидно бывает: приходят все в бриллиантах и такой дешевый гроб покупают!
Я с клиентами говорю спокойно, медленно, пытаюсь их в норму привести. Часто плачут, истерики редко бывают, но случаются. Об умершем я спрашиваю только пол и возраст, остальное меня не касается. Бывает, что посетители пытаются мне историю рассказать, но мне это не нужно, а их это еще больше в горе вгоняет. Я стараюсь разговор к покупке вернуть, помочь с выбором. Многие в магазине успокаиваются: заходили в слезах, уходят с улыбкой, благодарности мне пишут.
О гробах и венках
Мода, конечно, на гробы и атрибутику есть. Одно время были модными шестигранные гробы, потом четырехгранные, но родственники выбирают все на свой вкус — что им самим нравится, то и берут. Внимательно смотрят, чтобы гроб без царапин был. В венках моды нет, есть классика — сочетание черного, красного и белого. Если вы сослуживец покойника, то надо черно-красный венок брать, близкие родственники берут с белыми цветами. В похоронной одежде тоже тенденций никаких нет. Есть ходовой товар. Вот черные платья никто не берет. Все хотят что-то светлое: «Ой, она так любила голубой». Считается, что хоронить надо во всем новом, да и родственники иногда не могут сообразить, во что одеть покойного. Хотя я говорю: «Да оденьте вы лучше в то, что она любила при жизни». Был у меня случай, когда родственники искали платье в черный горошек — такое предсмертное пожелание. В горошек, конечно, никто не производит.
Гробы у нас разные. Есть по 4 тыс., средний гроб 20–40 тыс. стоит, ну а есть и по 70–150 тыс. Бывают случаи, что прямо вот на последние деньги все делают. Люди всегда хотят достойно похоронить. Но, знаете, иногда за покойника обидно бывает: приходят все в бриллиантах и такой дешевый гроб покупают!
Алексей, фотограф на похоронах
— Я в основном свадебный фотограф. За всю практику у меня было 11 съемок похорон. Заказывают редко, а чем дальше — тем меньше. Когда было больше братков, заказов было больше. А так за профессиональными фотографиями с похорон обращаются обеспеченные люди.
Похороны не очень интересный заказ. В похоронной фотографии в отличие от свадебной никаких канонов нет, да и специализированной студии я в Москве не видел. Это обычный репортаж. Стараешься поймать какие-то моменты. Первая похоронная съемка была тяжелая. Хоронили моего бывшего начальника. Когда поступил второй заказ, мыслей отказать не было. Работа как работа, ничего тут такого нет.
Я стандартно снимаю кладбище и поминки. Такая съемка стоит примерно как свадебная. Никакой надбавки нет, потому что технической работы меньше: нет ретуши, нет детальной обработки. А вот морально тяжелее. Ты влезаешь в человеческое горе, в то, что никогда не делается напоказ. Желательно себя не очень афишировать, работать нужно аккуратно и издалека. Фидбэка никакого я не получал, отсняли и отсняли.
На кладбище в отличие от свадьбы к фотографу никто не пристает, людям не до этого. Братки на похоронах себя адекватно ведут. Часто бывает, что просят не фотографировать лица. Из особенностей — охрана по периметру стоит.
На поминках кормят. Это нормальная история. Конечно, все зависит от людей, но в основном на похоронах всегда можно перекусить.
Сейчас заказы реже бывают, потому что больше цифровых камер стало, да и народ не очень хочет пускать посторонних людей на такие события.
Ольга Ковшарь, художник-гравировщик
— Я не раз задавалась вопросом о том, что же такое памятники — искусство или ремесло. После двадцати лет в профессии, думаю, что все-таки искусство. Ведь каждый памятник уникален. За каждым стоит история человеческой жизни. Эта мысль помогает мне легче переносить несправедливые нападки, что мы якобы наживаемся на чужом горе.
Можно сказать, что профессия художника-гравера по надгробным изделиям постепенно вымирает. Во многих мастерских уже нет художников, только машины. Так, конечно, выгоднее — себестоимость изделий уменьшается. У меня на производстве есть механические и лазерные гравировальные станки, а также самый дорогой ультрафиолетовый принтер, позволяющий наносить изображения полимерными чернилами на любую поверхность. Благодаря ему мы завоевали несколько золотых медалей на международной выставке «Некрополь». Но никакой суперсовременный станок не сможет заменить руку настоящего мастера.
О трудностях
Желающих работать в нашей профессии немного. Физически очень тяжело. Во-первых, труд граверов связан с постоянной вибрацией. Чтобы набить портрет на камне, гравировщики используют электрические машинки. Я часто прячу руки, из-за работы на них много шрамов — белоручкой уже не назовешь. А установщики? Им порой приходится ставить памятники по полтонны весом. При этом на многие места на кладбище даже пройти сложно. А полировщики? Сутками работают в пыли и по колено в воде.
Эмоционально тоже тяжело, особенно новичкам. Конечно, работа сопряжена со стрессом. Поэтому могу с уверенностью сказать, что в нашем деле работают только сильные личности. Слабые рано или поздно уходят. Я даже замечаю, что люди непорядочные, лжецы, воры, рвачи надолго не задерживаются. Время все ставит по своим местам.
О конкурентах и законодателях
Конкуренция — отдельная тема. С каждым годом число изготовителей растет, на рынок приходят непрофессионалы. Очень часто орудуют теневики, которые делают надгробия где-то в сараях, гаражах. Проработав сезон, исчезают, а спросить не с кого.
Людям нашей профессии никогда ничего не страшно. Потому что страшнее смерти нет ничего, а мы с ней на «ты»
По нашей профессии кризис ударил сильно. На моем производстве количество заказов сократилось до 30% от общего оборота. Люди в первую очередь думают о насущных проблемах, а культура погребения уходит на задний план. Хотя это неправильно, ведь именно это отличает людей от животных, подчеркивает ценность каждой человеческой жизни. Культура погребения лежит в основе всеобщей мировой культуры. Великие умы России с трепетом писали о смерти.
О ценах
Разброс цен очень большой. От малобюджетных искусственных памятников за 5 тыс. руб., до миллионных заказов. Средняя стоимость изделий, востребованных сейчас, — 20–40 тыс. руб. Все зависит от благосостояния заказчика и от отношения к умершему.
Мы никогда не спорим с клиентами, но когда есть сомнения, предлагаем несколько проектов. Заказчик сам выбирает, что ему по душе.
В нашей полосе нежелательно ставить белые мраморные памятники из-за влажности и большого количества деревьев на кладбищах. Такие памятники начинают зеленеть. Поэтому люди в основном заказывают черный гранит. Он прочный, красивый, долговечный.
О странностях и трендах
Я часто езжу за границу обмениваться опытом с коллегами. Я посетила более 20 кладбищ по всему миру. Самое необычное надгробие видела в Вене. Один местный миллионер завещал изготовить надгробие в виде сейфа и все его деньги положить туда. Надгробие очень большое, денег там много.
Что касается нашего народа — мы консерваторы. Вообще с 90-х годов мало что изменилось. Разве что памятники люди стали заказывать подороже, но не так массово, как раньше. Сейчас все больше кресты ставят. Влияние религии чувствуется. Но чаще клиенты просят изготовить надгробие, связанное с хобби умершего: к примеру, рыбалка, автомобили, конный спорт. Все чаще люди просят покрыть буквы сусальным золотом. А в лихие 90-е просили покрывать золотом цепочки на портретах, кольца. Сейчас этот тренд уже позади.
Интересный случай у меня был, когда одинокий мужчина при жизни заказал себе памятник с портретом и надписью «Любим тебя, гордимся тобой и в памяти нашей всегда ты живой!».
О личном
Я муниципальный депутат в городе Серпухове. Моя профессия мешает мне в политической деятельности, потому что люди не любят «похоронщиков». Людям нашей профессии никогда ничего не страшно. Потому что страшнее смерти нет ничего, а мы с ней на «ты».
Близкие давно уже смирились с моим отношением к любимому делу. Муж иногда посмеивается, потому что, даже приезжая на отдых, я еду на кладбище. Но понимает и поддерживает, а это уже хорошо. У меня коллекция из десяти тысяч фотографий лучших надгробий мира, захоронений великих певцов, художников, композиторов, политиков, поэтов… Моя мечта — открыть свой музей. Кладбище — это город, только город бывших. Это город вечного, город истории. И если мы посещаем памятники знаменитых людей и отдаем дань уважения, то почему мы не можем посетить место захоронения неизвестного человека? Ведь он тоже жил на нашей земле. Только у него своя история».