Жизнь в сети
Что очень хорошо понял еще Джулиан Ассанж? Появилось поколение ребят 20–25 лет, которые живут в интернете, общаются друг с другом и думают, что живут в глобальном пространстве, вне государств. Для них виртуальный мир есть единственная реальность.
Чтобы это проиллюстрировать, достаточно вспомнить, почему Сноуден решил покинуть Гонконг. Сначала он выбрал Гонконг, потому что, с одной стороны, это часть Китая, а значит, США будет намного труднее добиваться его экстрадиции. С другой — в Гонконге, бывшей британской колонии, сохраняется традиция rule of law, а значит, независимый суд. Он был готов предстать перед судом.
Но что-то вдруг изменилось, и он покинул Гонконг. Что? Просто он узнал: по существующим правилам в Гонконге компьютер при задержании изымается. И все, он полетел в Шереметьево. Такие люди, как Сноуден, боятся не тюрьмы, самое страшное для них — лишиться компьютера. Они в нем живут.
Иван Крастев председатель правления Центра либеральных стратегий (София, Болгария), старший исследователь Института гуманитарных наук (Вена, Австрия), член Европейского совета по международным отношениям, один из ведущих мировых политических исследователей
Проблема в том, что с культурной точки зрения это поколение абсолютно анархистское. Понятия особой лояльности к собственному государству для него не существует, и это касается всех стран. В Америке это просто более наглядно, но то же самое было бы в России или Китае.
Парадокс в том, что эти новые космополиты очень сильно востребованы своими государствами. Они гениальны, когда направляют свою энергию на разработку программ. Если государство хочет иметь цифровые технологии, создавать киберпространство, такие люди необходимы. Именно от них идут инновации.
Никакая разведка в мире без них не обойдется. Но никто не знает, как ими управлять.
Солидарность суверенов
Бегство Сноудена показало: есть люди, которые забывают, что живут в мире государств, и думают, что живут в мире взаимосвязанных компьютеров. И хотя, возможно, многим было приятно видеть, как разоблачают американскую слежку, тем самым показывая другим, что нужно быть аккуратнее, ни одно государство не хочет делать из Сноудена героя. Потому что если это произойдет, завтра какой-нибудь русский парень, который работает в ФСБ, тоже захочет стать звездой. И расскажет о том, как работают российские спецслужбы. В конечном счете не только американцы занимаются тотальной слежкой, просто у них это лучше получается.
У российских, американских, китайских спецслужб одна и та же проблема с этим поколением: его представители нужны, потому что чиновник 50 лет разобраться с интернетом не может; но их выпадам потворствовать нельзя. Если Сноуден станет героем хотя бы для одного, возникнет модель, которая станет угрозой для всех.
Президент Путин это отлично понимает. Он немного понервничал по поводу двойных стандартов американцев, но не более того. А была у него иная возможность? Попробуйте представить себе Путина, который пригласил российских правозащитников или западных журналистов и спросил: надо ли России предоставлять Сноудену убежище? Не можете? И президент Путин не может.
Все эти люди для него более далекие, чем американские разведчики, на которых работал Сноуден. Конечно, он наверняка хотел бы узнать, какими сведениями располагает Сноуден (и того наверняка поспрашивали в Шереметьево), но он точно считает: поддерживать безопасность государства, в том числе через слежку, абсолютно нормально. В этом и проблема: каждый хочет использовать Сноудена, но никто ему не сочувствует, потому что он предал не просто свое государство, а все государства.
Свой, чужой или кому можно говорить
Такие люди уже были в истории. Когда Ленин, Троцкий жили в Лондоне и Цюрихе, они думали, что принадлежат к сети борцов за мировую революцию, которая скоро произойдет, а национальные государства станут пережитком прошлого.
Однако есть аспекты, которые сегодняшние «люди из сети», как и революционеры прошлого, не всегда принимают в расчет. В День независимости, только что отмечавшийся в США, проходили протесты в защиту Сноудена и против вмешательства спецслужб в частную жизнь. Для американцев, как известно, понятие privacy необычайно важно. Но до странности митинги были немногочисленны. Почему?
Если бы Сноуден находился под арестом в США, готов был за свои идеалы пройти суд и тюрьму, на улицы в его поддержку, можно не сомневаться, вышли бы тысячи. Но он полетел в Гонконг, затем в Россию. И даже те американцы, которые могут совершенно не одобрять действия своего правительства, задумались: а вдруг он все-таки работает на другое государство, вдруг двойной агент?
Так было бы и в России, если бы русский чекист уехал защищать себя в Америку. В этом проблема современных «революционеров»: у них нет ощущения национальной лояльности и они не знают, что у других граждан она все же есть. В этом они напоминают офшорных банкиров.
Парадокс в том, что героизм невозможен вне национального государства. То, что Сноуден сказал миру, было важно не потому, что никто не догадывался, а потому, что все догадывались.
Говорить правду в политике — не значит сказать то, чего никто не знает. Это значит сказать то, чего все или некоторые уже знают, но боятся сказать. И здесь очень важно наличие некой политической общности. Человек, решившись на открытие правды, берет на себя определенный риск. Он знает, что может пострадать, но его боль, беспокойство должны быть донесены до некоторой общности людей и разделены ею. И — непременное условие — человек сам должен быть частью этой общности. В противном случае люди могут не поверить «чужаку». Не потому, что он неверно говорит, а потому что его не ощущают своим. И он этих людей не ощущает своими.
Кто и что о тебе знает
Трагедия Сноудена — трагедия идеи прозрачности. Люди, подобные Сноудену или Ассанжу, хотят видеть государства и правительства абсолютно прозрачными, не подозревая, что прозрачность имеет оборотную сторону. Прозрачное государство — это значит и прозрачный индивид.
Когда скандалы на российских парламентских выборах привели к массовой установке видеокамер на участках для голосования на президентских выборах, наблюдатели приветствовали это: теперь совершить нарушение будет сложнее. Это так. Но представим себе: где-нибудь в глубинке избиратель приходит на участок и видит камеру. Он не думает, что ее поставили для того, чтобы он, гражданин, контролировал государство. Он думает, что ее поставили для того, чтобы они, власти, знали, как голосует он сам. И оказывается, что ситуация совсем неоднозначна: да, давление ощущает власть, но давление может ощущать и избиратель.
Теперь применим утопию всемирной прозрачности (или антиутопию, как кому видится) к большим массивам информации. В ходе избирательной кампании Барака Обамы в его штабе работали специалисты по этой теме. О штатах, где мнение избирателя могло повернуться в любую сторону в последнюю минуту, они знали все. Таких штатов в США, как известно, немного, а обычно речь и вовсе идет об одном-двух округах численностью 100–200 тыс. человек. Именно они могут определить судьбу выборов президента.
Так вот эти специалисты знали о каждом зарегистрированном избирателе, какие фильмы он смотрит, какие магазины посещает. Был сделан профиль каждого избирателя, и данные они взяли не у разведки, а у открытых коммерческих компаний. После выборов они подсчитали, на какое число голосов ошиблись. На 38 человек. Из тысяч, просчитанных абсолютно точно.
Она действительно плоская
А как стало возможно, что бывший сотрудник американской разведки забыл, что живет в мире государств? Это стало возможно потому, что интернет — большой пузырь. Два человека сидят каждый за своим персональным компьютером и набирают в поисковике слово «любовь». И каждому тот же «Гугл» откроет разный список топ-сайтов. Потому что в мире «Гугла» мы становимся заложниками своих предпочтений. Это ответ продавца на запрос покупателя. Интернет не настроен дать тебе правду. Он настроен дать тебе то, что ты хочешь.
То же самое случается и с сообществами людей. Они встречаются в сети, на форумах единомышленников, обсуждают то, что их волнует, и часто совершенно не задумываются, что есть еще много людей и они другие.
До какой-то степени это стало проблемой протестных движений в мире. Да, эти протесты — результат возможностей новых коммуникаций. Но кое-чего не заметили участники (и Москва здесь — один из примеров). Почему многие люди оказались на улице? Потому что поверили, что они — большинство. Так им казалось, пока они были в интернете. И они начали думать, что их тысячи, миллионы и в реальной жизни, лишь потом увидев, что есть и другие. Опять же потому, что интернет сделан так, что ты видишь тех, кого хочешь видеть.
Человек и компьютер или человек-компьютер
А что же «новые революционеры»? Наверняка за эти 30 дней мытарств по свету Сноуден открыл для себя, что интернационалистом быть не так уж просто. Возможно, 90 лет назад Турция для Троцкого оказалась тем же, что для Сноудена — транзитная зона Шереметьево. И ему говорили: можно побыть, но недолго. Но куда ехать? Америка принимать не хотела, Франция приняла, но быстро вновь депортировала. В конце концов Троцкий оказался в Мексике, что, возможно, все же лучше Боливии.
Для нового поколения «революционеров» «случай Сноудена» — это первый политический опыт, и в меру своего понимания мира они будут на нем учиться. Люди типа Сноудена и Ассанжа будут появляться вновь. И вновь будут сталкиваться с государством, о существовании которого они до этого имели весьма смутные представления. Как и о том, что за пределами их мира есть еще другой.