Очень заинтересовала меня панель по самоидентификации, на которой обсуждалось, что такое - быть европейцем и что важнее для самоидентификации: «европейскость» или «британскость/немецкость» (то есть конкретная национальность).
Меня очень давно интересует этот вопрос, применительно к нам, конечно. Это связано и с советской историей нашей страны, и с переходным периодом после распада СССР, и с нынешним расколом населения (не хочу употреблять слово «общество», потому что продолжаю считать, что Россия редкий пример страны, в которой население – довольно мононациональное, монорелигиозное, весьма схожее по уровню образования и образу жизни, – не формирует, тем не менее, единого «общества», а лишь создает отдельные его островки).
Мне по-прежнему кажется, что существование в СССР «пятой графы», где под видом «национальности» требовалось указывать то, что в Европе обычно называется «этнической принадлежностью» и является делом сугубо личным, в значительной степени заложило это отсутствие общества в будущем, потому что искусственно сегментировало его на «евреев», «мордву», «татар», «чеченцев» и так далее. «Неподходящая» национальность могла помешать поступлению в институт, на престижную работу, карьере, выезду за границу. В результате в 16 лет, когда можно было выбирать национальность по одному из родителей, дети с «проблемной» пятой графой брали одну из титульных национальностей – русский, украинец, белорус.
Несмотря на то, что «пятый пункт» был отменен в анкетах в 90-е годы и заменен на пункт «гражданство», эти обстоятельства сильно повлияли на то, как россияне воспринимают себя сегодня. Нас не собирает под один «зонтик» наше российское гражданство: питерцы — не такие, как москвичи, чеченцы — не такие, как остальные «дорогие наши россияне», дагестанцы внутри «для себя» делятся на свои многочисленные народности, а для остального внешнего мира представляют собой одну категорию... Одна моя знакомая обычно представляется так: «Я из новосибирского Академгородка». Другой мой знакомый говорит: «Я русский, живущей в стране-члене ЕС». Даже на этой конференции, с которой я начала рассказ, ко мне после моего выступления подошел молодой человек и заговорил по-русски. Я спросила: откуда такой отличный русский язык? «Я немец из Казахстана, можно сказать, русский немец, – ответил молодой человек. — Уехал с родителями в Германию, когда мне было 12 лет». «А как вы себя сейчас определяете?» – спросила я. «Немец», — без колебаний ответил бывший «русский немец из Казахстана».
Я смотрела на этих молодых политиков и политологов из Германии и Британии и думала, что самоидентификация, которая им дана с детства, и которой мы с рождения лишены в силу нашей истории и развития – это очень важная вещь. Они могут добавить про себя: «баварский немец», или «шотландец», или «корнуоллец» (Cornish) , но они, в отличие от нас, не задумаются – они точно знают, что они немцы, или британцы, или французы.
А вот уверены ли мы, что мы россияне? Или, скажем так: уверены ли мы, что и Рамзан Кадыров, и Алексей Навальный, и Света-из-Иванова, и новороссийские казаки, и патриарх Кирилл, и Божена Рынска, и якутские якуты, и мы с вами – все как есть одинаковые россияне? Или комфортнее все-таки считать, что мы, слава богу, москвичи, и у нас больше 50% за демократию, а остальные — как хотят, потому что это нам неважно? Именно так мне некоторые и писали, когда во время «болотных» выступлений мне случилось сказать, что протестующие горожане, «креативный класс» ужасно далеки от остального российского народа, и это большая проблема, и надо искать пути сближения.