— Ну а может же такое быть, что он сильно переутомится? – спрашиваю я снова.
Мы сидим в небольшой рощице на острове. Ночь, плеск волн реки Тэдон, ветер шелестит листвой гинкго, вокруг никого, только на другой стороне реки в высотных домах горят редкие окна. Но полковник все же оглядывается по сторонам. Тушит сигарету, закуривает новую.
— Может, тогда у нас начнется то, что началось у вас в 1991 году. Только крови будет... - Полковник разводит руки широко в стороны. - Иначе не получится, слишком сильно тогда начнет трясти всю страну, слишком многим придется держаться за свое положение. И они ради того, чтобы удержаться, готовы будут на все.
Полковник – офицер северокорейской службы безопасности. Он сопровождал меня во время путешествия по КНДР, за десять дней мы более-менее наладили взаимопонимание. А вечером одиннадцатого дня и поговорили.
Корейцы не слепцы, не оголтелые фанатики (такие, безусловно, есть, но их не слишком много). Они пережили голод середины 90-х, который унес, по разным данным, от 1 до 2 млн жизней. Они работают по шесть дней в неделю и не имеют права свободно перемещаться по собственной стране. Многие из них плохо помнят, как выглядит мясо, большинство не знает его вкуса. И их это не устраивает. Но они готовы были терпеть, ведь, по мнению рядовых корейцев, так живут почти везде на земле, а уж в странах «загнивающего Запада» и того хуже.
Корейский крестьянин не знает, что есть мобильные телефоны, что есть современная сельскохозяйственная техника, а не старый буйвол и дедовский плуг. Корейский служащий после работы пьет желудевую соджу крепостью 13 градусов, потому что других развлечений для него нет. Корейская домохозяйка понятия не имеет о мешках для мусора, удобных пылесосах, средствах для мытья полов и посуды. Она лечит мужа и детей малоэффективными старыми лекарствами местного производства. Она носит одежду, вышедшую из моды 40 лет назад. Их дети не слышали ничего о джинсах, игровых приставках и радиоуправляемых машинках.
Но их до недавнего времени это не беспокоило, потому что они просто не знали, что существует какая-то другая жизнь. Что где-то за контрольно-пропускными пунктами на границе все это давным-давно есть. Лет шесть назад «империалистическая отрава» стала проникать в КНДР. В валютных магазинах появились джинсы, европейское спиртное, плоские телевизоры, компьютеры, игровые приставки, музыкальные центры.
Все это стоит гигантских денег, которых рядовому корейцу не заработать и за десять жизней. Но обычный кореец и не покупает, он стоит у витрины и смотрит. Таких зрителей собирается по десять-двадцать человек, как только толпа начинает мешать прохожим, подбегает уличный постовой, толпа быстро расходится.
«Заграничное» стало попадать в Страну утренней свежести по простой причине, власти требовалась валюта. В условиях международных санкций единственный способ эту валюту добыть – привлечь хоть какой-то поток иностранцев.
И их начали даже не привлекать, а зазывать и заманивать. В Пхеньяне с 2005 года проходят бизнес-форумы и международные кинофестивали. Аренда конференц-залов и прочих помещений дешевле, чем в Китае или Таиланде, пускают всех желающих, лишь бы платили. Для участников всех этих сборищ работают магазины, где за евро, доллары или юани можно купить выпивку и нехитрую закуску или какие-нибудь местные травы да корешки. Кроме того, иностранцы, если захотят, могут заказать себе пару-тройку экскурсий.
За то время, что я был в КНДР, в Пхеньяне одновременно шло три кинофестиваля – голландского, английского и норвежского артхаусного кино, один форум немецких фармацевтов, две конференции кардиологов откуда-то из Южной Европы. Все они платят наличными, все делятся с обязательными сопровождающими из службы безопасности сигаретами, кофе, жвачкой, лекарствами. Некоторые оставляют в подарок плееры, одежду.
Обслуживающий иностранцев персонал часть подарков оставляет себе, часть продает на черном рынке. Повторяется то, что происходило в Советском Союзе. Население начинает видеть, что можно жить иначе, и все больше сомневается в идеях Чучхе и непогрешимости любимых руководителей. Постепенно, крайне медленно, но неуклонно брешь в идеологии растет и рано или поздно приведет к развалу существующей системы.
Почему корейцы не пытаются ускорить этот процесс и не устраивают бунт? Потому что не приучены, потому что подчинение власти для них догма, один из столпов, на которых стоит общество. А на тот случай, если он начнет шататься, есть армия и служба безопасности. Офицерам и солдатам выдают хорошие пайки, сотрудникам СБ дают чеки для покупок в валютных магазинах. Эти люди живут лучше рядовых граждан, и ради сохранения такого положения они легко откроют огонь по бунтарям.
Еще одна причина тотального повиновения – магия имени. Корейцы действительно верили в Ким Ир Сена, верили в идеи революции и свой путь. Точно так же, как большевики-идеалисты в 20-е годы в идеи Ленина и нашей революции.
В Ким Чен Ира верили уже меньше, но магия имени сохранялась. В его детей верить уже не будут.
— Понимаешь, неважно, кто из сыновей будет наследовать, они никто. За ними стоят руководители армии и нашей службы. Они и будут управлять. Но тогда народ перестанет верить и начнется страшное. – Полковник методично чистит апельсин. – Все уже устали от этих слов про борьбу, про подвиг, про преодоление, всем уже хочется нормальной жизни. Но для этого нужно, чтобы старые генералы оставили власть.
— А они могут ее оставить мирно? Разве это возможно? – спрашиваю я.
— Если бы им дали гарантии, что не будут судить, то возможно. Но им таких гарантий никто не даст. А некоторым такие гарантии и не нужны. Их бизнес – оружие, наркотики, он возможен только в том случае, если сохранится нынешняя система. И они все сделают, чтобы ее сохранить. – Полковник берет очередную рюмку с темным, настоянным на черных древесных грибах, крепким напитком.
— А что будешь делать ты, когда это все начнется?
Чокаемся, выпиваем, закуриваем.
— Уеду подальше от Пхеньяна, а когда кончится, буду делать бизнес.
— Какой?
— У вас это называлось таким словом специальным… кооператив. Вот! – Полковник улыбается, рад, что вспомнил сложное слово.
— Жильем буду торговать, землей. Корея тогда будет одной страной, южане поедут сюда. А у нас есть много жилья.
— У вас – это у кого?
— У таких, как я. Вон, посмотри, - полковник показывает на другой берег реки. Там высятся белые высотки жилых домов. Большинство окон темны. Там никого нет, жильцы умерли во время прошлого голода. – Офицерам дают квартиры в качестве премий, ну и есть всякие способы получить пустующие площади. Если офицеров собрать вместе, то получится много пустого жилья, целый рынок, его можно выгодно продать. Кооператив!
Мы выпиваем еще. Полковник глядит на черные окна домов, улыбается каким-то своим мыслям, курит.
До смерти Ким Чен Ира остается чуть больше трех лет.