Норма для вечера понедельника — человек десять, а тут смотрите — почти битком», — радовалась кассирша. На последней сцене, когда два благополучно спасшихся авиаработника мужского пола весело закувыркались в противопожарной пене, зрители устроили Альмодовару стоячую овацию.
В наушниках грустно пела Пи Джей Харви. Два пакета грейпфрутового сока приятно холодили руки. Очередь в кассу «Азбуки вкуса» резво продвигалась. Внезапно кассирша привстала и замахала зеленой шапочкой так, как если бы заприметила в толпе близкого родственника. Сонные покупатели как-то разом оживились и заулыбались. Istanbuеl Not Constantinople, — настаивала на своем Пи Джей Харви. Очередь расступилась, и к кассовому аппарату устремились «люди с бутылками». Близился «час икс».
Мужчины одобрительно улыбались, мамаши с «агушами» покорно раздвигали тележки. Даже Пи Джей Харви в ушах притихла от изумления. По ленте поплыли бутылки пива, вина, водки, вискаря: сопровождающие их лица произносили слова благодарности, кто-то произнес слово «солидарность».
«Ты не сможешь вернуться в Константинополь, потому что теперь он Стамбул», — напоминала Пи Джей слова старой песни. А я шла по улице и думала о тех тысячах непьющих стамбульцев, которые в этот вечер вышли на улицу, отстаивая право на выбор «пить — не пить» по собственному, а не по наивысшему желанию. Я думала о суровых фанатах «Фенербахче», которые в этот день солидаризировались с галатскими геями и трансвеститами. Я думала о тех правоверных мусульманах, которые в эту самую секунду защищали репертуары светских театров. И еще о том, что в русском языке «последняя капля» — это то, что нужно обязательно испить, чтобы что-то где-то когда-то, может быть, переполнилось.