Брат моего деда Константин Константинович погиб в ноябре 1944-го в Прибалтике. Это в общем-то все, что мы знали. Несколько лет назад в интернете был опубликован обобщенный банк данных «Мемориала» – личные дела почти 8 млн солдат и офицеров, погибших во Второй мировой и хранящиеся в Центральном архиве Министерства обороны. Там мы нашли и имя нашего деда. Однако ни в расшифровке архивной записи, ни на отсканированной пожелтевшей странице «Донесения о безвозвратных потерях» не было указано место захоронения. К тому же произошла путаница: почему-то всем казалось, что Константин Константинович погиб в Литве. Я даже ездила в российское посольство в Вильнюсе, пытаясь понять, где искать могилу, но там меня отправили обратно в Россию, в тот же архив Министерства обороны, хранящийся сейчас в Подольске. А дальше – знаете, как это обычно бывает: замотали повседневные дела. Тем более что было непонятно, может ли там быть еще что-то, кроме уже выложенного в сети документа.
И вот, в общем, читаю я как-то любимое сообщество. И там автору записи про Великую Отечественную и комментаторам из числа поисковиков пишут другие участницы, спрашивают о родных. И тут я тоже думаю – а напишу и я. И вот, представьте, тут же приходит письмо от девушки по имени Настя. Она обращает мое внимание на информацию о захоронении, которая, оказывается, уже есть в документе. Она посмотрела карточку и более опытным глазом увидела то, что не увидели все мы: у фамилии деда написано «там же», а у фамилии другого солдата выше по списку указано место — «на 300 метров юго-восточнее» конкретной деревни в Латвии. Настя также дает мне разную другую информацию — ссылки на карты, на списки переименованных уездов и прочее.
Дальше — больше. Я задаю в интернете поисковые запросы — и нахожу много потрясающего меня до глубины души. Оказывается, в Латвии многие люди занимаются таким поиском на общественных началах: есть несколько форумов, на которых можно задать вопрос и получить помощь. Добровольцы составили также подробнейшую карту перезахоронений на ресурсе Google, ее можно найти по запросу «Латвия: воинские мемориалы, 1941-1945». Там же можно увидеть фотографии конкретных мемориалов со всеми выбитыми на них фамилиями. Поисковая работа ведется добровольцами и в России; я об этом читала, но не знала, что она настолько активная.
К сожалению, я пока не нашла на фотографиях фамилию своего деда. Проблема в том, что из этой братской могилы перезахоронения были сделаны на нескольких кладбищах, а некоторые плиты с именами выглядят уже плохо, разобрать что-то трудно. Потом на пару месяцев меня снова закрутила жизнь. И вот сейчас в связи с праздником Победы я занялась дальнейшим поиском и написала латвийским добровольцам. Жду ответа.
Вся эта еще не закончившаяся история заставила меня задуматься сразу о многом. Например, о том, почему эта поисковая работа оказывается такой важной? Или вот – почему какие-то незнакомцы готовы тратить свое время, чтобы помочь мне найти могилу деда? И почему такой стимул дает поддержка со стороны таких же, как ты, людей — только, возможно, морально сильнее, активнее, добрее, альтруистичнее тебя? И у меня нет на него логического ответа. Потому что во многом это что-то не вполне объяснимое рационально.
Петербургские подруги рассказывают, что в их городе до сих пор на месте некоторых массовых захоронений погибших в блокаду нет памятных досок, разбиты детские площадки. Много раз уже писали про то, сколько на нашей земле братских могил. На этом фоне чего стоит вот этот твой личный поиск конкретного человека? А вот ведь каждая такая история почему-то оказывается важной и нужной, причем не только родным и близким. И когда ты ищешь разметанную историей по стране и другим государствам семью, находишь на сайтах имена погибших или внезапно знакомишься с живыми, но доселе незнакомыми их потомками, ты начинаешь ощущать, будто кровь быстрее бежит по жилам, несмотря на сопутствующую печаль.
А еще я задумалась про нынешнее 9 мая. В первый раз в жизни, по-моему, в этом году я выпала из потока пропаганды «праздника Победы». Весь день складывался из простых и понятных дел. Утром я пересматривала потрясающий фильм Григория Чухрая «Чистое небо» 1961 года. Картина о попавшем в плен к немцам летчике Астахове и верившей в него жене Сашеньке, представляющая отнюдь не черно-белый взгляд на человеческую судьбу во время войны, получила приз Московского кинофестиваля при Хрущеве, но предсказуемо попала в опалу в брежневское время. Днем я ездила к подруге и помогала ей с малышом — а потом мы подняли по бокалу за Победу, вспоминая различные семейные истории. И не только о Великой Отечественной. Нас «увело» к разговору о тех чувствах, которые испытывали наши предки и испытываем мы. К воспоминаниям пережившего блокаду маленького мальчика (брата бабушки), попавшего в детский дом (у него на руках умерла от голода мать) и нашедшего после войны родню просто потому, что он вспомнил улицу, где они жили. К рассказу о репрессированном соседе, вернувшемся из ГУЛАГа, но сломавшемся морально и превратившемся в насильника в собственной семье. К мыслям о том, как нашим современникам в Пакистане и Латинской Америке психотерапевты помогают справиться с подобными расстройствами, возникающими после войн и катастроф. А вечером я смотрела салют и вместе со всеми — как в детстве — кричала «ура». И кстати, он был потрясающим и, по-моему, самым красивым за все предыдущие годы.
Ужасно странно, что кому-то кажется нужной вся эта бесплодная казенщина, которую специально придумывают, чтобы «объединить народ»
Удивительно, но тем же самым чувством — максимально личного, интимного, камерного, выводящего в лабиринты памяти, но при этом дающего чувство связи с другими переживания — поделилось со мной 9 мая еще несколько человек. Все они говорили о «выпадении из официоза». И надо сказать, я их очень хорошо понимаю: я тоже старалась в этом году максимально избегать всего, что связано с созданием нового «праздника Победы», из которого убрали «со слезами на глазах». Но все равно на улицах города назойливо лезла в мозг какая-то чушь. Вроде визуальной инсталляции на здании института Гидропроекта. Вот трудно это объяснить, но и краски, и выбранные снимки, и даже шрифт, которым было написано «9.5.45», вызывали исключительно офисно-казенные ассоциации.
Наверное, у того, что 9 мая стал для многих из нас настолько личным и семейным днем, есть несколько причин. За последние несколько лет у многих ушел последний знакомый фронтовик, но остались вокруг родившиеся в войну родственники и соседи. Возможно, проработалась коллективная травма — об этом сейчас много говорят психологи. Но знаете, я бы хотела чувствовать единение в этот день не только с близкими, но и со всем народом: теплоту контакта, радость от осознания победы, разделенность общей печали. Однако с тех пор как правящие политики подменили живые эмоции пустотой, я просто не вижу, где здесь основа для общности, кроме личных эмоций? Ощущать себя частью искусственных, фальшивых «пиар-ходов» совершенно неохота. Вообще же создается впечатление, что здесь, рядом, обычные люди уже вовсю создают самые настоящие связи, а вот там, «в верхах», не замечают или даже сильно пугаются этих мощных ростков единства, потому что сами-то все еще раздроблены. И как-то ужасно странно, что кому-то кажется нужной вся эта бесплодная казенщина, которую специально придумывают, чтобы «объединить народ». А ведь основа-то для того, чтобы чувствовать себя едиными перед нами — но она где-то еще, а не там, где придумываются все эти «акции».
Тут ведь речь идет о каком-то простом и понятном выборе. Пышность идеализированного прошлого, в котором замалчиваются «неудобные» факты, и якобы «прекрасного будущего», замкнутого на повторение неусвоенных уроков истории. Новая героизация перемалывающих судьбы идей власти и силы, на фоне которых теряются конкретные люди и ради которых век за веком страдают семьи. Или бережность и внимание к каждому человеку: к разнице между нами, к разнообразию судеб и характеров, к сложности истории и вплетенных в нее личных переживаний, к помощи друг другу. Именно благодаря этому опровергается принцип «лес рубят — щепки летят», которым так долго — слишком, неоправданно долго — руководствовалась одна отдельная страна в построении «светлого завтра», вечно жертвуя настоящим. И мне кажется, только на таком фундаменте и можно построить новое чувство общности.