Звоню проректору, он прибегает, оправдывается: «Простите, отец Дмитрий. Еще пять минут назад были здесь. Они же заочники, все взрослые семейные люди. В выходной день… Им сказали, что придет батюшка, будет рассказывать им про религию. Ну поймите их. Вы же их понимаете?»
Увы, я их понимаю. Уже было сказано неоднократно, что Церковь не девица пубертатного возраста, чтобы заботиться о своей репутации перед лицом мира, который, по слову апостола Иоанна, «лежит во зле». Что, с одной стороны, верно. Но, с другой стороны, отсутствие позитивной репутации здорово затрудняет проповедь Церкви в среде, которую она считает полем приложения своих миссионерских усилий.
Но вот считает ли? Все больше находится подтверждений тому ощущению, что Церковь, похоже, окончательно избрала для себя аудиторию, ограничив ее статистическим обывательским большинством.
Казалось бы, именно те, кто проповедует Евангелие, должны особенно чутко прислушиваться к другим голосам. Большинство и так звучно, оно непременно заявит о себе хотя бы своим очевидным присутствием, подавляющей массой. А христиане и сами когда-то были меньшинством: на заре рождения своей Церкви, в первые века ее жизни и в совсем недавнем советском прошлом. Казалось бы, хоть на каком-то генетическом уровне церковные люди должны сохранить память о своей собственной изоляции. И оставаться чуткими к тем, кого мало. Помнить о том, что Христос назвал их самих «малым стадом». Но нет. Наверное, сегодняшнее церковное большинство — это уже те, кто не застал советское время и не способен чувствовать ретроспективно.
Такое ощущение, что что-то вдруг хрустнуло, треснуло по швам, брызнуло в стороны острыми осколками. Канкан на амвоне разбудил спящих духов взаимной ненависти и священных войн. Но крестовые походы, которые готовятся сегодня, не против сарацин. Они и против исполнителей акции, и против организаторов, и даже против своих, единоверцев, — православные затачивают клыки и языки друг против друга. До ножей пока дело не дошло, но призывы к дубью уже слышатся.
То, что православная среда может быть довольно агрессивной, известно любому, кто с православными общался лично или онлайн. Православные подвержены гневу не менее прочих смертных. Но их счастливая для окружающих особенность заключалась раньше в нравственном евангельском императиве, не приемлющем ненависть, гнев и злобу. Новшество текущего момента заключается в том, что ненависть, агрессия и месть теперь легализованы.
До последнего воскресенья любые мнения о событиях в храме Христа Спасителя («панк-молебен», устроенный группой Pussy Riot) носили более-менее частный характер. Даже мнения, озвученные официальными церковными спикерами, тем более что в их заявлениях можно проследить вполне по-человечески объяснимые разногласия и эволюцию.
В воскресенье во многих московских храмах прихожанам было предложено организованно подписать обращение к генпрокурору, утяжеляющее ответственность Pussy Riot до «разжигания религиозной розни», а также расширяющее круг фигурантов дела до возможных организаторов и представителей СМИ, освещавших акцию в кафедральном соборе.
Поиск организаторов — необходимая составляющая процесса. Но было бы хорошо, чтобы новая инициатива расследования не была вызвана принципом «око за око». Теперь же на амвоне появилось место не только для канкана, но и для мести за канкан. Что из этого имеет право на святое место?
Враз забыты все заповеди и правила. То, что никогда не было приемлемо для христианина в пространстве личного общения, теперь получило оправдание защитой Церкви, борьбой за права и чувства верующих. Прощение названо толстовстом, любовь заменена на справедливость, милосердие из безусловного стало условным. В век тотальной грамотности и легкого доступа к Википедии в ход идет жонглирование цитатами и историческими примерами. Оскорбления и ярлыки — самые невинные из популярных средств убеждения оппонентов.
В результате вбивается мощный клин. Между верующими с разными взглядами на проблему. Между церковью и нецерковным сообществом. Идет «война писем». На письмо Лидии Мониава анонимные сторонники судебного возмездия отвечают сбором подписей под своим письмом. Стенка на стенку: чья возьмет? Кого больше? А нам ведь жить вместе…
Дальнейшая судьба девушек из Pussy Riot уже превращается в частное дело, в их личную трагедию (тюрьма — это всегда трагедия) на фоне той катастрофы, которая произошла с церковным сообществом. Внутреннее право на осуждение, апелляция к полицейской силе государства, неизлеченные ненависть и агрессия, скрытые под ритуалами и благочестием, — все это всплыло на поверхность из бездны, под действием плясок в храме и похабной песенки.