— О чем, по-вашему, получился проект «Москвичи»?
— Вообще режиссеров никогда не нужно спрашивать, о чем его фильм. Концепции имеют для меня нулевую ценность. Зрители на эту тему могут говорить, если хочется. Мне в фейсбук уже пишут отзывы о проекте, вот один из них: «Редкий случай, когда слову «москвич» не пытаются придать некий сакральный смысл, чтобы непременно в X-поколении». Я согласна. Это просто портреты интересных людей, которые составляют образ города.
О проекте
Издание «Московские новости» и режиссер Юлия Меламед представляют мультимедийный документальный проект «Москвичи» — восемь историй о жителях нашего города, разных возрастов (от 19 до 82 лет), профессий и судеб.
Как быстро найти на свою голову приключения, если ты московский байкер? Что чувствует человек, который потерял в жизни все? Как одновременно можно быть учителем младших классов и граффитистом, взламывающим ночью вагоны метро? Как бороться со стереотипами, если ты полный нестандарт? Проще говоря, как быть нормальным в нашем безумном городе?
Каждый понедельник и четверг.
— Расскажите поподробнее о формате. Это ведь не классическое документальное кино…
— Это совершенно новая штука. Когда я пыталась объяснить это на словах коллегам-телевизионщикам, документалистам, они меня не понимали. Надо смотреть. Здесь смешано все, что можно было смешать: высококлассные фотографии (за что от меня отдельное спасибо Кириллу Каллиникову), видео (и студийное, и с мобильника), анимация. Не фотофильм, не видеофильм, не мультфильм — а все вместе. Это сделано специально для интернета, по 7–8 минут. «Москвичи» отличаются от интерактивных мультимедиа, которые сейчас так популярны на Западе. Это все-таки чистый документальный фильм, адаптированный под интернет-формат, что в принципе в России сейчас не делают.
Для меня, как режиссера, это полная свобода. Я работала на телевидении и знаю, как этого не хватает. Нельзя похулиганить. А «Москвичи» полны экспериментов. Каждая серия по-своему выстроена, в каждой свои фишки. У каждого кусочка жизни есть свой формат.
— Узбек-паркурщик, байкер-бизнесмен, толстая модель… Кто вам лично ближе как герой?
— Мне ближе всего бомж. Мой главный документальный герой в этом проекте. Без определенного места в жизни. Это человек, который получил образование, был помощником министра культуры. И потом вроде бы ничего особенного не произошло, но небольшого удара оказалось достаточно, чтобы человек оказался на московском дне. Он настоящий документальный герой. О нем можно было бы снять полный метр. Он не старается кого-то из себя строить, потому что строить некого, он на газетке в подъезде лежит. Чего уж тут выпендриваться? Надо было расшибиться о московский асфальт, чтобы понять что-то важное о жизни и начать жить полной жизнью. Я не шучу.
Разумеется, я не снимала бы человека с распавшейся личностью. Мы хотели взять в качестве героя наркомана. Юля Борянкова, продюсер проекта, даже мне такого нашла. Какая у него была судьба, нарочно не придумаешь! Его любимая девушка выбросилась из окна у него на глазах, потому что он не дал ей дозы, и он потом за это отсидел по несправедливому обвинению, потому что его намеренно подставили... Ну все в таком духе. История сильная — а героя нет, с ним невозможно строить диалог. Личности нет.
— На какого героя вы больше всего потратили времени? Кого сложнее всего было раскусить?
— Девушку-инвалида Таню. Ее интересно было разгадывать, потому что она говорит одно, а на деле история совершенно другая, подводная. Мы долго ее разгадывали, пытались понять, в чем дело. Пока вдруг случайно не пришло в голову, что ее собственные родители ее стесняются. Я пришла к маме и спросила: «Вот Таня такая открытая, жизнерадостная выросла. А у вас нет комплексов?» Это было достаточно — она все раскрыла сразу, все загадки. Она стала говорить, что действительно после рождения дочери на нее оборачивались, думали, что она пьяница, раз ребенок инвалид. То есть мама — и в этом удивительная штука, как камера раскрывает людей, — вообще не слышит, что она все время говорит о себе, не о дочке. И мы показываем реакцию Тани, по которой видно, как ей неприятно.
Это было для меня полной неожиданностью, потому что я думала, что родители инвалида лучше других должны понимать, что такое полноценная жизнь. Я люблю фразу Виктора Франкла, писателя, психиатра и бывшего узника концлагеря. Он говорил, что нельзя спрашивать, в чем смысл жизни. Это такая же глупость, как спросить у чемпиона мира по шахматам, какой самый лучший шахматный ход. Потому что нет лучшего шахматного хода. И не бывает смысла жизни вообще. У каждого конкретного человека в конкретный период жизни свой смысл. Но тем не менее он говорил, что можно искать смысл на трех путях: в творчестве, любви и страдании. И я вижу людей, которые прошли через страдание, через какое-то ограничение, и сейчас у них действительно полноценная жизнь. Потому что обычные люди — ну чем мы занимаемся? Мы зациклены на себе. Люди чего только не придумывают, чтобы чувствовать жизнь. А инвалиды лишены отвлекающих факторов. Они лишены тупых соблазнов, они занимаются собой в хорошем смысле. Но мама Тани этого, кажется, не поняла.
— Сильно присутствие камеры влияет на то, что люди о себе рассказывают?
— Перед камерой люди раскрываются так, как никогда не раскроются. Это и есть самое ценное. Мне наименее интересно, что о себе человек думает, что он потом тебе сформулирует, двадцать раз подумав. Мне интересно, что проговаривается на съемке помимо того, что думает о себе герой и что думаю о нем я.
Некоторых людей очень легко сковырнуть. Как модель Диляру, например, потому что она девушка искренняя. А вот другой герой, байкер, вроде бы хороший мужик, но весь в образе крутого и свободного мужика. «Душа компании» — наименее интересный тип людей. Единственный, кстати, герой, которого в этом проекте мне не удалось раскрыть. Бывают такие тяжелые люди, с которыми ничего невозможно сделать. Самые тяжелые — это люди известные, они уже на своих рельсах — взад-вперед. Поэтому, кстати, в «Москвичах» нет знаменитостей.
— Вы много времени проводили с героями. Много осталось закадровых историй?
— Были моменты. К примеру, мой герой — молоденький нищий узбек из таджикского городка, паркурщик. Совершенно прекрасный, открытый парень. Его все обожают, никто не воспринимает как мигранта. Во время съемок он рассказал историю, которую мы не успели заснять на камеру. Он говорил, что на него напали, ударили по голове, он лежал целую неделю без сознания и над ним рыдал его брат. Я подумала, что это случилось в Таджикистане, потому что он все время твердил, мол, ни от кого в Москве зла не видел. А он вдруг говорит: «Нет, это в Москве случилось». «Так ты же говоришь, что зла не видел!» — спрашиваю. «Так на меня сзади же напали, я же этого не видел!» И он совершенно искренне об этом говорит. Святая простота. Он страшно позитивный. Позитив — это, видимо, новая формула жизни в Москве.
Единственное, что тебя может спасти в этом городе. То есть зажмуриться и улыбаться.
Или вот второй пример. В фильме про Таню, девушку в инвалидной коляске, была ситуация, которая раскрывает образ героя и которая, к сожалению, не попала в кадр. Она открывала входную дверь своей квартиры, и видно было, что она с трудом дотягивается до замка. Я спросила, почему у нее дверь такая неудобная. Она мне по-простому ответила: «Ну что, ради меня одной замок менять?» И сразу ясно, что родители не считают нужным для своего единственного ребенка-инвалида переставить замок. И при этом она совершенно безропотно и смиренно к этому относится.
— В каждом фильме так или иначе сформулировано, какой человек видит Москву. Для байкера это «памятники, люди, дороги». А для вас лично Москва какая?
— Я родилась в Москве. Я как раз коренная... Что сказать? Этот город перестал быть родным. Он красивый по-своему. Я могу сказать, каким я его раньше любила. Раньше это был тихий, милый город. Очень душевный, беззлобный. Как чеховская Душечка — принимал все. И архитектурно, и этнически. Никакой спеси. В тридцать лет со мной вообще случилось невероятное: я поняла, что незачем кататься по заграницам, в Москве все есть. Я стала ходить по набережным, бесконечно долго смотреть на эти мосты. У них были такие прекрасные пропорции... А сейчас это просто самый большой город страны. Он стал агрессивным. Все говорят, что тут жить нельзя.
— Кого в таком случае считать москвичом?
— Уже никого. Раньше были москвичи, это был определенный тип людей, в основном интеллигентные, тихие, не карьеристы. Город потерял себя и еще не нашел. Это как межсезонье. Самое неинтересное время. Ни зима ни лето — а черт-те что. Но город найдет себя со временем.
Вот досмотрите все серии и подумайте. Есть ли город? Есть ли эти москвичи?
Восемь фильмов проекта «Москвичи»
«Без движения». Татьяна Мурашова, 23 года. Инвалид. У нее необычная работа. Она робот
«Просто жить». Илхом Алиев, 20 лет. Трейсер. Узбек из маленького таджикского городка. Приехал в Москву не заработать, а прыгать
«Неидеальная». Диляра Ларина, 26 лет. Модель размера плюс
«Мы стали шпионами». Александр Варданянц, 50 лет. Байкер, бизнесмен, дауншифтер. Впервые сел на байк в 40 лет. Сидел в иракской тюрьме
«Если я не выкарабкаюсь». Владимир Кузнецов, 34 года. Бывший помощник министра культуры, теперь московский бомж
«Больше москвич, чем любой москвич». Лев Мелихов, 62 года. Фотограф. Снимает Москву
«Спасая жизнь». Майя Бухрашвили, 82 года. 50 лет главный врач детской травматологии
«Мост The Most». Мост, 31 год. Известный граффитист и учитель английского языка. Имел срок за граффити