— С чем, по-вашему, связаны изменения в городском комфорте, которые происходят в Москве?
— Изменения являются, с моей точки зрения, последствием крушения советской власти. Произошло это давно, но у всех исторических процессов большая инерция: после Великой Октябрьской 37-й год тоже наступил не сразу. Но причины сегодняшних изменений естественны: люди меняются так же, как ценник на нефть, на которой все держится. В каком-то смысле ценители городского комфорта — Wi-Fi-террас, велопрокатов, фермерских бургеров и прочего — получают нефтяную ренту. Сейчас наступило время цивилизации отдыха, потому что во всех сферах как результат индустриализации работают машины и тяжелый физический труд уже не нужен. Горожанин вправе требовать от города парки, велодорожки, скамейки и киоски с мороженым. Это новый заказчик комфорта — поколение Y, те, кто хочет получать более высокую зарплату, иметь свободный график и меньше времени проводить на работе или в офисе.
— А как же успешные менеджеры, продюсеры и другие потребители московского комфорта?
— Есть и другой класс, который хочет зарабатывать как можно больше денег и попрестижнее их тратить. Эти люди в основном не собираются жить в Москве и стране и используют ее как ресурс в отличие от креативного класса, который не намерен уезжать. Это две разные модели поведения граждан, олицетворяющих новое поколение москвичей, и их разное отношение к городу налицо. Есть люди, которым город дорог, и они с болью переживают всякую его порчу. И есть другая группа, которая живет с верой в то, что никакой кризис, кроме мирового коллапса, не может привести к частичному падению цен на московскую недвижимость. Вторые при этом пренебрежительно относятся к памятникам и искренне не понимают, почему их нельзя разобрать для извлечения прибыли. Город не стал еще политическим пространством.
Люди, меняющие Москву
Москва меняется. Вместе с ней меняются мэры, парки, спальные районы, подземные переходы и отношение горожанина к самому себе в этой среде. Заброшенные фабрики становятся кластерами, люди не травятся уличным фастфудом, современное искусство больше не воюет с академическими институциями, виной всему — головы горожан, которые изменились вместе с городом, и знания, которые дают человеку, живущему в Москве, все основания хотеть от нее лучшего. Люди, подхватившие волну культурных изменений городского облика, рассказали «МН» о том, как это было и что они для этого сделали.
— Сейчас у горожан и власти единые векторы взаимодействия и понимание того, что нужно делать с городом?
— Есть определенная консолидация вокруг двух вещей — памятников и пробок. Когда ты стоишь в пробке, до тебя доходит, что что-то в градоустройстве не так. Это результат недостатка интереса к архитектуре и строительству у общества и образования у власти любого уровня, которое никогда не было нужно, как нефть, на которой стоит государство. Недавно кто-то из вышестоящих чиновников оговорился: «Главное — инфраструктура, а коробки мы всегда построим». Сейчас общество начинает интересоваться, появляются частные инициативы, что никогда не поздно, но многого назад уже не вернешь, например распродажу зданий и строительство на стратегически важных транспортных, экологических и инфраструктурных участках. Как говорят, каждый народ заслуживает ту власть, которую он имеет, и соответственно каждый горожанин заслуживает тот город, в котором живет.
Хорошие архитекторы у нас есть, но для них не создается режима всеобщего благоприятствования. Да просто похвалите их! Поэтому для людей, которые обладают самоуважением, среда здесь слишком кислотная
— Правда, что Россия перенимает сейчас опыт европейского градостроительства?
— Ни в коем случае! Архитекторы ориентируются на заказ. Работая над зданиями, они всегда находятся в диалоге и определенного рода зависимости от заказчика, который относится ко второй группе граждан, воспринимающих город как ресурс. Редко кто из заказчиков обладает культурной и социальной отве+тственностью. Я знал троих, и они уже больше не работают здесь, потому что в таких условиях они не могут работать: они делают что-то хорошее, а их за это не уважают — еще и мучат. На самом деле строят в городе те, кто ближе к власти и умеет налаживать каналы, а приличные люди брезгуют и создают хорошие проекты, даже жертвуя квадратными метрами, делая проницаемые кварталы и общественные пространства. Хорошие архитекторы у нас есть, но для них не создается режима всеобщего благоприятствования. Да просто похвалите их! Поэтому для людей, которые обладают самоуважением, среда здесь слишком кислотная.
— Почему нам не подходит европейское градоустройство?
— У нас другое общественное устройство — скорее восточная деспотия с элементами свободы. Здесь не работает ни община, ни граждане, ответственные за территорию. Нет муниципалитетов, которые не увеличивают бюджеты в пять раз и ничего не воруют. Есть только робкое движение в эту сторону. Все равно для меня все, что происходит в городе сейчас, в 50 раз лучше, чем было раньше — в прошлой московской жизни.
Заслуги перед городом
С 2011 года руководит учебными программами института «Стрелка», где открывает студентам суть градостроительства, знакомит с опытом уважаемых зарубежных архитекторов, которые в «Стрелке» читают лекции, указывает на особенности развития московской архитектуры и работы со столичным пространством, формируя интеллектуальный подход к застройке городской среды.
Создал архитектурное бюро «Проект Меганом», которое занимается созданием проектов, продолжающих городской ландшафт и исключающих диссонирующие элементы.
Построил в Москве самый красивый универмаг Европы — ТЦ «Цветной» в 2012 году был отмечен европейской премией EuroShop Retail Design Awards.
— Кто же занимается в Москве планированием города?
— К сожалению, архитекторы работают с людьми, которые хотят из любого участка достать максимальный ресурс. А архитекторы, которые меняют город официально, всего лишь создают правила. Рынка градостроительных проектов у нас не существует, потому что он узурпирован Москомархитектурой — он государственный, никаких конкурсов на этапе концепции развития не проходит, существует только проект планировки и техническая работа с гражданами по поводу того, как его согласовать на политическом уровне.
— Как вам работается в новой среде с новыми правилами, чиновниками, людьми?
— Это скорее вопрос о том, можешь ли ты сменить эту среду. Я свой шанс уехать отсюда упустил лет 30 назад и не жалею, потому что мои уехавшие друзья добились немногого: там это тяжело. Возможности, которые у нас открылись в 2000-м, когда нам дали возможность строить здесь кое-что самостоятельно, так просто в тех обществах тоже не открываются — для этого работают поколениями. Мир более открыт сегодня, наша молодежь успешно работает на Западе. Наверное, следующее поколение архитекторов, которые пройдут эти школы, вырастут, и люди, управляющие городом, будут иметь диплом хотя бы МГУ, а лучше Гарварда и несколько написанных диссертаций. Например, Массимо Каччари, мэр Венеции (с 1993 по 2000 год Каччари возглавлял венецианскую мэрию, в 2005-м вновь был избран на этот пост. — «МН»), — теоретик и философ, и когда такой человек управляет городом, в нем будет совсем другая жизнь.
Умная мэрия
Массимо Каччари ходит на работу пешком, имеет ученую степень по философии и эстетике в Институте архитектуры в Венеции, пишет о геофилософии Европы и на досуге оперные либретто. Каччари — мэр Венеции, создавший образ города для эстетического наслаждения его историей. В городе никогда не перекрывают улиц, не ездят на шикарных авто, потому что никто ради них не собирается перекраивать городской ландшафт, не реставрируют исторические особняки с помощью пластика, и вообще перед лицом мэра в этом городе все равны. После успешного управления Каччари в 2000 году ушел в отставку, но в 2005-м его вновь пригласили на должность. И жители, и вся историческая Европа приветствуют его эстетический подход к чиновничьей службе, который очень к лицу Венеции.
— Город стал паркоцентричным, а парк Горького — эталоном благоустройства. Почему парковое «благо» не распространяется на Гольяново и другие очаги спальной жизни?
— Распространяется, и сила прецедента велика. Но пока люди не увидят и не полюбят, они это защищать не будут. Сейчас бюджет парков фантастический, все благоустраивается, заводятся культурные программы, и для этого надо иметь в управлении людей, которые будут обладать хорошим вкусом и опытом качественного строительства. Также нужны люди, которые обрадуются этим мероприятиям, и это сильно меняет город: через парки Москва сейчас и меняется. Развлекательный характер изменений — это неплохо, и поколению, которое выбирает отдых, большего не надо.
— Вы не считаете, что нужно образовывать управленцев специально, чтобы улучшить коммуникацию с архитекторами и творческими организациями вообще?
— Для них сейчас есть специальные образовательные программы, и «Стрелка» принимает в этом участие, ведь все понимают, что управление городами — это сложный процесс и определенного рода профессионализм. Когда-то на обвинения в плохой архитектуре наш предыдущий главный архитектор Александр Викторович Кузьмин сказал: «А где я возьму других архитекторов? Какие есть, с теми и работаю». Так же можно сказать: а где мы возьмем других мэров? Какие пробиваются, с теми и приходится коммуницировать.
Парки — тема политическая, и их все нужно было сделать к 8 сентября, бюджет колоссальный, а контроль качества отсутствует
— Насколько трудно архитектору реализовать свой умный проект по преобразованию города?
— Чиновники ничего никаким архитекторам ничего не заказывают: госзаказа пока нет. Есть только частные заказчики, которым в основном все равно. Это не изменилось за последнюю тысячу лет: архитектор работает на того, у кого есть деньги, и это его главное отличие от художника. Работая на государство, ты сталкиваешься с реальностью: мы работали над одним парком, и все хотели только хорошего — «Мосгорпарк», Капков, его менеджеры, — но получили стресс из-за неприемлемого качества строительства, поскольку парки — тема политическая, и их все нужно было сделать к 8 сентября, бюджет колоссальный, а контроль качества отсутствует.
— В Москве часто привлекают иностранцев к работе над городскими проектами?
— Сейчас привлекли, но ничего еще не сделано, потому что наши городские проекты не могут сделать ни русские, ни иностранные архитекторы по ряду причин. В федеральном правительстве есть представление, что, кроме иностранных архитекторов, других не существует. Люди твердо уверены: если надо построить музей, то это должен быть западный архитектор-звезда. Есть удачные примеры, когда частный инвестор привлекает хорошего архитектора — просто он знает его, уважает как человека и доводит все до конца так, как тот задумал, и платит честно. Но госпроекты пока не могут этого сделать. Яркий тому пример — новая сцена Мариинского театра.
— Существует ли городской проект, который может сделать территорию Кремля доступной для горожан?
— Закрытый Кремль — прямая импликация политического устройства, и с этим лучше не заигрывать, потому что считается, что Кремль Москве не принадлежит. Москва — это то, что вокруг. Но есть небольшая «зона радиации» в районе Гостиного двора, где сидят министерства, федеральные ведомства и т.п. Кремль принадлежит всем гражданам России, поэтому ходить туда пельмени есть не надо. С одной стороны, можно открыть крепость гражданам и пускать всех, что несложно, даже если проверять их через металлодетекторы, не брать деньги за билет, а сделать частью города, а с другой — есть сакральность власти. Если Кремль станет полноценной частью города, судьба страны изменится: люди будут больше друг друга уважать, больше доверять друг другу. И если власть будет не сакральная, а человеческая и нормальная, небо на землю не упадет.