Во Франции к этому дню приурочили подписание закона о легализации однополых браков с правом усыновления. Но даже в стране победившего гомосексуализма против этого закона на улицы вышли сотни тысяч (говорят, до миллиона) манифестантов. «Легализация — это одно из предвыборных обещаний, и я его сдержу», — угрожал еще в январе Олланд. Угрозу свою осуществил, сделав Францию 14-й страной в ряду других гей-стран, вслед за Аргентиной, Уругваем, Бразилией, Нидерландами, Испанией, Португалией
Российские законодатели продумывают ответный ход. Депутат Мизулина предостерегла коллег о возможном коварстве французского гея, который приедет в Россию холостым и, усыновив сироту, вступит на родине в однополый брак.
«Ну а если прогнать Моше Даяна с Голанских высот, а арабов с иудеями примирить? — что тогда останется в головах людей? Один только чистый гомосексуализм!» («Москва–Петушки»). Ну спасибо тебе, Веничка, точнее тебя никто за последние дни по этой проблеме не высказался.
Вместо гей-парадов прошел в СМИ парад текстов о гомосексуализме. Почему-то про шоколад (иносказательно) рассказывал в воскресной итоговой программе Дмитрий Киселев. Воспроизвожу его систему доказательств и намеков: я к шоколаду отношусь нейтрально, но если меня будут пачкать шоколадом — мне будет неприятно. При этом я не шоколадофоб. Видимо, аналогия с шоколадом была тщательно продумана и утверждена.
В России старая война двух идеологий — либеральной («Свобода! Равенство! Толерантность!») и традиционной («Мораль! Вера! Истина!») — приобрела особенно злокачественные формы.
Статья Юлии Латыниной «Зачем Ахиллу Брисеида?» объясняет: геи, геи, кругом одни геи. Главный тезис: наложить табу на сексуальность — способ построить общество, пропитанное ненавистью. А гомосексуальность и сексуальность объявляются синонимами. В статье о пангомосексуализме особенно жалко жирафов, горных баранов и Сократа, бессердечно объявленных геями. В ряду доказательств о повсеместности гомосексуализма сказано, что Сократ был любовником Алкивиада.
Сократ никогда не был любовником Алкивиада. Сократ отказал Алкивиаду в близости, несмотря на его настойчивые домогательства. Отказал по причине своей гетеросексуальности или асексуальности (когда-то это звали нравственностью). А также по причине ироничного и наплевательского отношения к тому, что называют жизненными благами и жизненными удовольствиями (когда-то это уважали). Сократ всегда говорил, что лично ему достаточно его жены Ксантиппы — самой вздорной бабенки, которой судьба когда-либо поручала сопровождать гения на жизненном пути.
Более показателен не лжефакт, что Сократ спал с мужчиной, а то, какую реакцию у Алкивиада вызвал отказ. Отверженному Алкивиаду, юноше исключительной красоты, отказ Сократа показался из ряда вон выходящим событием. Это красноречивее говорит о том, насколько гомосексуализм был тогда культурной нормой.
В институте нас учили: сексуальное влечение полимотивационно. То есть не сводится ни к одной из органических потребностей. Желание секса сложно устроено. Здесь много чего намешано, и не в последнюю очередь — стремление к власти. Потому гомосексуализм существовал всегда. Но в разное время он либо принимался за культурную норму, либо отодвигался обществом за границы нормы. А вот когда и почему — вопрос.
На то и демократия, чтобы защищать отклоняющееся меньшинство. Но когда нечто не очень масштабное берут за правило, тогда это явление никак не природное, а культурное.
Не так давно случились события, которые на первый взгляд не имеют к нашей проблеме никакого отношения. Но именно они неожиданно снабдили нас ключом к разгадке противостояния гомофобов и гомофилов.
В Индии произошел ряд жестоких изнасилований женщин разного возраста. Как бы ни казалось это далеко территориально и по сути — так мир реагирует на проблему полов. Наиболее сексуально агрессивные страны — те, где женщина особенно активно добивается равноправия.
В свое время меня поразили результаты опроса, проведенного в США: изнасиловали ли бы вы женщину, спрашивали мужчин, если бы точно знали, что ваш поступок останется безнаказанным. Около 80% ответили утвердительно.
Женщина меняется, и это вызывает агрессию.
Если и есть какая-то крупная мысль природы, четко ею высказанная, — так это та, что мужчины и женщины не одинаковы и не равны. Есть ли что-то более кричащее и очевидное? Мир разный и не равный — в этом его обаяние, его тайна, его прочность.
Подруга живет в Австрии. В красках описывает, как в детском саду детей учат гендерному равенству, избавляют от стереотипов. Мальчикам запрещено писать в унитаз стоя. Считается, что только во взрослом состоянии можно будет определиться, какого ты пола.
В традиционном обществе (и в том, в котором росли мы) воспитание полоролевой функции считалось крайне важным. Девочку учили быть женщиной, матерью, а мальчика — мужчиной, защитником. Оказалось — навязывали...
А как нам раньше хорошо жилось при старом добром: все бабы дуры, все мужики сволочи! И ничего. Жили. Дополняли друг друга. Сволочам хотелось дур. Дурам — сволочей. Куда мы полезли! Зачем?
Наступила мешанина полов. Распространение гомосексуализма — это не в последнюю очередь реакция на то, что женщина потеряла пол. И мужчина потерял. Обронили в прошлом веке. Это реакция на равенство.
Зло пошутил Бернард Шоу: «Любить — значит чудовищно переоценивать разницу между одной женщиной и другой». Пора, пора разницу ликвидировать. И узаконить ликвидацию. Нет разницы ни между полами, ни внутри полов.
В Швеции введено новое местоимение Hen — это сексуально нейтральное, бесполое местоимение: он/она. Оно хочет есть. Оно хочет на горшок. Оно хочет любви. Шведские политики предлагают обязать и взрослых мужчин мочиться сидя, признавая, что хотят испытать их на преданность идее равенства полов.
Чем нам грозит этот европейский провал смысла, который мы как демократическая либерально ориентированная страна когда-нибудь можем принять в наследство? Конечно, бабы еще пуще заголосят, что настоящих мужиков нет, а мужики еще агрессивнее заявят, что не для кого стараться быть настоящим, раз нет настоящей женщины, при которой и дышать боишься, и икнуть не смеешь, которая сама достоинство и все время молчит. Вот какая должна быть женщина! А какую мы имеем? Грубую, агрессивную, которая матерится, коня на скаку совратит. А какого имеем мужика? Безвольного, ленивого, не заботливого, мелочного, женщине не уступит, женщину не защитит, только измучит.
А как нам раньше хорошо жилось при старом добром: все бабы дуры, все мужики сволочи! И ничего. Жили. Дополняли друг друга. Сволочам хотелось дур. Дурам — сволочей. Куда мы полезли! Зачем?
Пушкин прекрасно проиллюстрировал гендерную разницу: его царь Никита нашел разное устрашение для мужчин и женщин в случае, если те раскроют потешную тайну анатомических особенностей царских дочерей: «Бабам вырежу язык, а мужчинам нечто хуже, что порой бывает туже. Бабы бедные боялись, чтоб мужья не проболтались. Втайне думали мужья: провинись, жена моя!»
Ведь если нет больше разницы между полами — то есть различие-то есть, но мы больше не знаем, как различать, — женщины немедленно станут жить с женщинами, а мужчины с мужчинами. Так проще. Ведь не понимаем мы, мужчины и женщины, друг друга. Пропасть между нами.
По стечению обстоятельств в Международный день борьбы с гомофобией, дни, когда мир устраивал и проваливал гей-парады, когда в Индии насиловали и избивали женщин, а в России геев, в Москве знакомый психотерапевт собирал психологическую группу «Между мужчиной и женщиной». В последний день тренинг отменили: женщин, желавших выяснять отношения, записалось в три раза больше, чем вмещала группа. А мужчины вообще не пришли. Живем! Есть-таки разница. Женщины хотят все время выяснять, что же там такое, лежащее в зазоре между мужчиной и женщиной. Мужчины не хотят. Ура! Мы — разные.
«Их нравы»
Полагая, что Сократ зарится на цветущую мою красоту, я счел ее счастливым даром и великой своей удачей: ведь благодаря ей я мог бы, уступив Сократу, услыхать от него все, что он знает. Вот какого я был о своей красоте невероятного мнения. С такими-то мыслями я однажды и отпустил провожатого, без которого я до той поры не встречался с Сократом, и остался с ним с глазу на глаз.
Итак, друзья, мы оказались наедине, и я ждал, что вот-вот он заговорит со мной так, как говорят без свидетелей влюбленные с теми, в кого они влюблены, и радовался заранее. Но ничего подобного не случилось: проведя со мной день в обычных беседах, он удалился. После этого я пригласил его поупражняться вместе в гимнастике и упражнялся с ним вместе, надеясь тут чего-то добиться. И, упражняясь, он часто боролся со мной, когда никого поблизости не было. И что же? На том все и кончилось. Ничего таким путем не достигнув, я решил пойти на него приступом и не отступать от начатого, а узнать наконец, в чем тут дело. Залучив его к себе, я после ужина болтал с ним до поздней ночи, а когда он собрался уходить, я сослался на поздний час и заставил его остаться. Он лег на соседнее с моим ложе, на котором возлежал и во время обеда, и никто, кроме нас, в комнате этой не спал... Я накинул свой гиматий — дело было зимой — лег под его потертый плащ и, обеими руками обняв этого поистине божественного, удивительного человека, пролежал так всю ночь. Так вот, несмотря на все эти мои усилия, он одержал верх, пренебрег цветущей моей красотой, презрительно посмеялся над ней. А я-то думал, что она хоть что-то да значит, судьи, — да-да, судьи Сократовой заносчивости, — ибо, клянусь вам всеми богами и богинями, проспав с Сократом всю ночь, я встал точно таким же, как если бы спал с отцом или со старшим братом.В каком я был, по-вашему, после этого расположении духа, если, с одной стороны, я чувствовал себя обиженным, а с другой — восхищался характером, благоразумием и мужественным поведением этого человека, равного которому по силе ума и самообладанию я никогда до сих пор и не чаял встретить?
(Платон, «Пир». Речь Алкивиада)