Алена Солнцева
Я с трудом решилась на этот текст, потому что писать его страшно неуютно. Хотя и ничего особенного сказать не собираюсь. Никаких разоблачений, новых фактов или оригинальных мыслей у меня нет — признаюсь. Но в связи с убийством Ирины Кабановой, вызвавшим столько самых разнообразных мнений, возникло ясное ощущение: общество потеряло инстинкт самосохранения.
Я сейчас не про само преступление, подозревают в его совершении мужа, сам он признался, улик много, но пока его вина не доказана, он только обвиняемый, а не преступник, на что многие справедливо указывают. Однако по ходу обсуждения этого действительно страшного происшествия выяснились некие детали.
Алексей Кабанов был приятелем очень многих моих знакомых. Лично я его не знала и впервые услышала о его существовании в связи с пропажей жены, о чем он объявил в своем фейсбучном журнале. Тогда удивилась, что при моем не слишком большом списке друзей (куда я включаю только тех, кого знаю лично) у нас с ним 90 общих. То есть он человек моего круга, и когда произошло несчастье, выяснилось, что многие мои близкие знакомые его знали давно. Правда, хорошо его зная, мало могли сказать о нем хорошего. Да, он был обаятельный человек, его манеры и внешность располагали, он был, что называется, из приличной семьи. Но я сейчас вовсе не о том, что такой во всех смыслах приятный человек мог совершить ужасное убийство. От психических нарушений никто не застрахован на 100 процентов, и, к несчастью, насилие и неадекватность можно довольно долго скрывать от окружающих. Но в случае с Алексеем Кабановым, как это выяснилось после убийства его жены, дело обстояло иначе. Все близкие к нему люди знали, что он, что называется, нечист на руку. Что безответствен и не способен себя контролировать. Что за ним водится грех: не только одалживать и не возвращать крупные суммы денег, но и подставлять своих друзей. Несколько человек мне рассказали, как он вместе со своими приятелями начал ресторанный бизнес, но потом из общей кассы исчезла большая сумма чужих денег, после чего друзья перестали иметь с ним дело, но никаких иных последствий это не имело, историю замяли. Да, слушок шел, кто-то мог тихонько предупредить приятеля: не имей дел с Кабановым, он может кинуть. Но все это шепотом, для своих и опять же с некоторым сознанием неправоты — ну как можно, зачем говорить о человеке плохо.
У меня был однажды такой случай. Мне позвонила женщина, которая несколько лет назад вместе с братом делала у меня ремонт по рекомендации моих знакомых. Очень быстро и хорошо. И вот она мне говорит, что у нее проблемы, ей срочно нужны деньги и нет ли у меня работы. Работа нашлась, более того был выдан аванс, я пыталась ей всячески помочь. Она приходила, работала, одна в доме не оставалась, но после ее ухода я обнаружила, что у меня пропали все деньги и еще кое-какие золотые украшения.
Слова «погубленная репутация» сегодня уже очевидный анахронизм, потому что нет никаких репутаций — ни дурных, ни хороших
Звоню знакомым и выясняю, что она уже обокрала несколько квартир своих бывших заказчиков. Но никто из них не сообщил об этом другим — тем, кому когда-то ее рекомендовал, и не сообщил в милицию. Кстати, через пару дней она мне сама позвонила, сказала, что срочно вынуждена уехать, а на мой прямой вопрос о краже утверждала, что это, конечно, не она. Надо ли говорить, что я больше ее не видела. Как не нашла ее и милиция, куда я таки отнесла заявление. Но милиция все же установила, что женщина эта последнее время играла на автоматах, что брат от нее отказался, что многие вокруг были в курсе ее махинаций.
Конечно, мы сами виноваты — зачем были доверчивы, зачем оставляли деньги в незапертых ящиках, давали в долг, вообще зачем мы лохи. Но у меня другой вопрос: а почему мы, вот тот же самый «наш круг», который может быть расширен вполне ощутимо, настолько лишены чувства самосохранения. Почему люди не обращаются в правоохранительные органы, мне как раз понятно: сама мысль о полицейских методах может пугать и отдавать туда знакомого человека страшно. Но почему не рассказывают о проступках ближних другим? Почему вокруг виновного в аферах человека вместо зоны умолчания не возникает честного и гласного осуждения. Как же я буду обвинять человека: да, я потерял деньги, ну сам виноват, да и не последние, да и в конце концов ему, может, и нужнее, всякое бывает, не надо брать на свою душу тяжесть… А если он бьет жену или игрок, то не мое это дело. В общем, знакомые соображения. Пострадавшие от Алексея Кабанова скорее всего именно так и думали. А те, кому посчастливилось не быть с ним связанным ни по делу, ни по долгу, пребывали в убеждении, что все в порядке. У него же это создавало ощущение безнаказанности и вседозволенности. И он продолжал.
Странным образом общественное осуждение у нас возникает не по отношению к тому, кто совершил безнравственный поступок, а к тому, кто об этом сообщил. Доносчику первый кнут — старинная русская пословица сложилась тоже не случайно, ибо жесткость и несправедливость официального наказания, его несоразмерность заставляли общество избегать всяких контактов с законом. Представителям закона, читай — государства, в крестьянских и солдатских кругах веры не было. И сейчас нет — поэтому избитая жена не жалуется на мужа, и обманутые вкладчики готовы поддерживать мошенников. Защищаясь от несправедливости в применении закона, общество тем не менее не занимается и собственной безопасностью, не очищает себя от нарушителей морали, от обманщиков, создавая тем самым удобную среду для всякого рода нечистоплотности.
Слова «погубленная репутация» сегодня уже очевидный анахронизм, потому что нет никаких репутаций — ни дурных, ни хороших. При этом вот что самое удивительное — все всё знают: и кто чего стоит, и кто как работает, и кто талантлив, кто честен, кто добр, а кто глуп, зол, дурен — все известно. Но ничего не выходит из совсем узкого пространства частной жизни. Даже в самый ближний круг выносить это западло.
А потом мы удивляемся непотопляемости некоторых персонажей. Да, в большинстве случаев до крови дело не доходит. Но именно безнаказанность приводит к размыванию норм. Кто-то в ФБ написал по другому поводу: «общественное осуждение сдерживает от совершения гадких поступков почище, чем Уголовный или Административный кодекс». Но где оно, это общественное осуждение. Слово «нерукопожатный» недавно вернулось в активную лексику, но пока это такое условное обвинение, которым оперируют политики. Там, где есть идеологическая платформа, легче провести границу — это для нас, единомышленников, допустимо, а это нет.
Но в вопросах морали общество образованных людей совершенно перестало различать эти границы. Хотя для себя в общем большинство твердо знает, что хорошо, а что плохо. Но для другого — увольте, кто мы, чтобы судить его, он свободный человек, мы просто устранимся с его пути. А то, что на его пути непременно встанут следующие жертвы, как бы и не наше дело.
Даже и сейчас, когда я пишу это, мне приходится преодолевать внутреннее смущение — я называю имя реального человека, у него же дети, родители, друзья, как это на них отразится, может, не надо публично. Есть еще одно но: осудить между собой легко, публично обвинять кого-то — нужна ответственность, доказательства, к тому же это неприятное дело. Но мусор убирать и сортир мыть тоже неприятно, однако мы это делаем. Или нанимаем кого-то делать за нас, но тогда следим, чтобы эти уборщики делали это хорошо. Если нанятые обществом уборщики не занимаются гигиеной, ненадежны, нечистоплотны, а мы не хотим сидеть в г... то надо самим. Или мы зарастем этим г... Что, собственно, сейчас и происходит.
Юлия Меламед
Трагедия в семье Кабановых как новый жанр мегареалити-шоу онлайн
Коллегам с телевидения теперь придется несладко. Они, конечно, уже через день после ареста Алексея Кабанова выдали в эфир изящную вещицу с таким анонсом: «Прямой эфир. Женоубийца. Страшная правда о смерти Ирины Кабановой». Но это уже все не то. Работать по старинке теперь не получится. Не выйдет. Русский язык — язык богатый. Но и в русском сколько найдется таких слов? «Страшная правда», «невероятные подробности смерти», ну пусть еще «шок, такого страна не видела до сих пор»... И всего-то. Набор все равно небогатый.
Ну записали они, конечно, интервью с ребенком. Ну помучили его, как водится, в прямом эфире расспроcами про папу. Ну записали интервью с отцом убийцы. Ну подрались две съемочные группы из-за него. Но вкусную новость из драки уже сделать не вышло. Ну снимут на похоронах рыдающую мать. Старо! Не работает! Не цепляет! Новые формы нужны! Новые! А если их нет, то лучше ничего не нужно... Новые формы родились. После чего требования к передаче «Женоубийца. Страшная правда» резко возросли. Потому что неделю назад мы в реальном времени в самоличных постах героя на его странице в фейсбуке наблюдали агонию убийцы (что судом пока не установлено), его попытки запутать следы, его ежедневные посты о переживаниях и поисках жены.
8 января: «Ирка все еще не нашлась». 9 января: «Пожалуйста, питерские, помогите найти». Последние посты убитой, общие фотографии, ежечасные сообщения о поисках, перепосты, комменты. И вдруг страшная запись на странице Ирины: «Иры больше нет. Просьба не оставлять комментариев к этому тексту».
Нас было уже не остановить. Никакими уговорами. Потому что все это было страшно... интересно!
Секунда тишины. А потом снова сотни постов с информацией, кто же настоящий убийца и расчленитель. Потом все пересмотрели страницы палача и жертвы, увидели еще раз подробную хронику убийства. Главный герой трагедии был со всеми во френдах. А потом начались обсуждения. Всем все припомнили. Жизнь и характер обоих героев, все их грехи, долги, пороки. Расчленили и жертву, и убийцу.
Родился новый вид гипертекста с бесконечными гиперссылками. Известные блогеры и журналисты писали посты, обдумывали происшедшее. А что Ирине сплетни? От нее не убудет. Потом появилась информация, которая оказалась фейком, но это уже никого не волновало: фейк был эффектнее правды и запоминался лучше.
Кто-то попробовал остановить: дескать, покойнице, может, и все равно, но живы дети и родные (у которых, к слову, свои аккаунты в фейсбуке, и они все читают). Имеем ли мы право? Наконец и презумпция... «Имеем!» — зло ответили законодатели нравственных мод. Нас было уже не остановить. Никакими уговорами. Потому что все это было страшно... интересно!
Для порядку прикрывались еще заботой об оставшихся сиротами детях, но прикрывались все более и более небрежно. Чего уж там! «Заголимся и обнажимся!» — как призывал покойник в «Двойнике» Достоевского. Телевидению с его старыми добрыми желтыми подходами соревноваться с таким форматом стало очень непросто. Ну куда теперь сунется ТВ, когда есть такое мегареалити-шоу в соцсетях? Надо теперь им будет напрячься.
«Мы стали более лучше расчленять», — написали в комменте к посту о трагедии Кабановых.
А также мы стали более лучше фиксировать расчлененку.
Покойник пошел теперь тщеславный. Категорически отказывается умирать тихо
Не случайно в последнее время в кино и на телевидении появилось много новых жанров на стыке документального и игрового кино: мокьюментари, докудрама, документальные фильмы с постановочными сценами и актерами. Правда и вымысел перемешались в очень странных пропорциях, порождая новые разновидности реальности. Эксперименты на этой территории были иногда очень удачными. Иногда получались шедевры. Реальных людей режиссеры провоцировали действовать в рамках ими задуманного сценария — и в таком случае это мог быть и игровой фильм (как «Салям, синема!» Мохсена Макмальбафа) или документальный (как «Девственность» Виталия Манского). Появлялись и пародии на документ — с абсурдным сюжетом, но снятые в документальной технике (мокьюментари). Сюрприз на премьерах мокьюментари ожидал всегда и всех без исключения создателей. Оказалось, что зритель встречал эти псевдодокументальные пародии с нелепейшими сюжетами вовсе не смехом, как ожидалось, — зритель в них верил. Он был уже не в состоянии отличить фальшивку от подлинника. Подлинного в нашей жизни к тому моменту уже ничего не оставалось.
Причиной всего этого стала виртуальная наша реальность, в которой мы так глубоко утопли, в которой бродим как по дну океана, из которой мы, однажды ненароком вынырнув в офлайн, плохо различаем силуэты и чувства реальных людей.
И тут этот новый жанр — смерть на людях в фейсбуке — расцвел пышным цветом. Потому что не один Кабанов зафиксировал все свои действия накануне ареста, многие в последние часы жизни оставили в постах свои чувства, свое отчаяние и свое одиночество на публике. За прошедший год было несколько памятных случаев, когда друзья в ФБ, застигнутые врасплох страшной болезнью, начинали писать ежечасно о своем состоянии, громко крича в виртуальное пространство: «Да понимаете ли вы, что я жить хочу, жить хочу!» Пространство отвечало перепостами.
Покойник пошел теперь тщеславный, категорически отказывается умирать тихо. Он сопровождает свою смерть бесконечными постами о своем закате, требует помощи — материальной и человеческой. Плачет. А мы уж и забыли, как помогать, как сочувствовать. Перепост сделать можем. Это да. Смерть на миру оказывалась совсем не легче смерти в уединении.
Алле! Куда мчишься ты, креакл?* Дай ответ!
* Креакл — новое название креативного класса в сети