Станет ли работа «разбавленного» таким образом СПЧ эффективнее, а репутация весомее? Граждане, кого в принципе интересует защита их прав, спорят до хрипоты. Одни считают, что смысла в таком СПЧ нет никакого. Дескать, приличные люди, бывшие в совете и вновь в него вошедшие, лишь массовка для продолжения имитации «суверенной демократии». Другие настроены оптимистичнее: действие всегда лучше бездействия. Вошли в совет — пусть попробуют. Тем более что для массы политически инертных сограждан выступления на встречах СПЧ с президентом, часть из которых даже попадает в эфиры ведущих телеканалов, — это критика власти не со стороны непонятных и малоизвестных за пределами Садового кольца оппозиционеров, а от лица публичных и уважаемых людей.
А что думают о прошлом и будущем совета сами его участники? «МН» попросили ответить на этот вопрос пятерых мужчин — двоих «старых», двоих «новых» и одного, который попал в СПЧ буквально в последний момент.
Даниил Дондурей, главный редактор журнала «Искусство кино». В Совет по правам человека вошел в 2010 году, руководитель рабочей группы по культурным правам и гражданскому участию в культурном процессе:
«Я два года состою в этом совете. И скажу, что за 20 лет пребывания во множестве других советов — коллегии Минкульта, секретариате Союза кинематографистов, Совете по культуре и искусству при президенте, а также многих других — он чуть ли не единственный вызывает у меня уважение. КПД, конечно, у нас был небольшой — 5–7%. Но и у паровоза столько же, однако он 200 лет перевозил человечество.
Совет много чего сделал: честно рассказывал президенту о самых болезненных драмах, обеспечивал прямую и профессиональную экспертизу состояния гражданского общества, еженедельно мониторил ситуацию в стране. Доходила ли эта информация до нашего общества? Только на выступления нашего председателя Михаила Федотова в последнее время более 6 тыс. ссылок. И всегда по конкретным вопросам. Сошлюсь на два примера: освобождение мальчиков от летнего призыва в армию и привлечение общественного внимания к «делу Магнитского», о котором знает весь мир, — это результат работы нашего совета. Разумеется, подобная деятельность не может не вызывать раздражения власти — ее естественный идеал, чтобы все сидели тихо и вели себя предсказуемо. Как все остальные советы при президенте — утверждаю это со знанием дела, поверьте. Раз в год что-то бы символизировали под телекамеры, и хватит. Поэтому была применена технология удвоения состава совета, введены знаменитости из Думы и Общественной палаты.
Нас часто спрашивают: кто адресат совета при президенте? Конечно, не только он. В первую очередь думающая часть страны. Президент не хуже, чем все мы, знает страну, которой он управляет. Мне кажется, он знает почти все почти про всех. Ему нужно, чтобы такой совет существовал ради «современных представлений о гражданском обществе». В том числе и для того, чтобы хорошо продавать нефть и под сотни камер беседовать с Ангелой Меркель. Он, наверное, сожалеет, что совет такой шумный. Вот бы либеральная общественность сама его как-то выдавила, обесточила, но увольнять никого, мне кажется, власть не хочет.
Такая попытка — самоликвидировать совет — была предпринята летом. Помните, у многих его активных членов брали сотни интервью с одним вопросом: «Зачем вы там сидите? Вас же никто не слушает! Уйдите из коридоров власти!» И 15 из 38 ушли. Еще бы трое — и совет бы самораспустился, ушел в небытие. Мы — группа людей, к которой я имею отношение, — убеждали колеблющихся: зачем в такой тяжелейшей моральной, психологической, интеллектуальной ситуации вы бросаете гражданское общество? Зачем отказываетесь от огромного ресурса помощи людям? Я рад, что удалось этот процесс остановить.
У предложения провести интернет-голосование по выборам новых членов совета на самом деле много изъянов. Но мы постарались перевести эту технологию в профессиональный план. Если ты занимаешься судебной реформой, так баллотируйся по этой номинации, а не по теме социальных проблем или общественного телевидения. Из 188 кандидатов 102 были советом отклонены. Мы смотрели, какие поданы документы, есть ли у организации, которую представляет соискатель, необходимый опыт работы, каковы его реальные дела и заслуги. Продуктивно сотрудничали с администрацией президента. Все делалось коллективно, гласно, лично я два месяца этим занимался. Потом все кандидатуры еще раз обсудили, выбрали 13 человек — в тот момент было столько вакансий, и Федотов отправился к президенту. Глава государства предложил утвердить все 39 кандидатур — по три человека на каждое место. Да, прошли и те, кого рассчитывала увидеть в совете администрация. Это нормально. Вот такая история! Никто теперь не скажет, что в совете какое-то корпоративное сознание, междусобойчик. Представлено все общество. Мы все полны решимости научиться договариваться. И опять по мере сил заниматься попечением российских гражданских институтов».
Сергей Караганов, декан факультета мировой экономики и мировой политики НИУ ВШЭ. Председатель Совета по внешней и оборонной политике России. Член Совета по правам человека с 2004 года — времени его основания:
«Я в совете не первый год, и кое-что полезное нам сделать удалось. Прежде всего это программа «Историческая память», которую я и дальше надеюсь продвигать. Историческая память — это национальное примирение по важнейшим вопросам, в первую очередь по вопросу десталинизации. Совсем недавно вовсю шли политические игры вокруг имени Сталина, но сегодня подавляющая часть телевизионной художественной продукции, публикации крупных, массовых СМИ по этому поводу — это мощная антисталинская тема. Считаю, что во многом в результате нашей деятельности вопрос о моральной реабилитации сталинизма уже практически снят. Заигрывание определенной части правящего класса со Сталиным закончилось. Но понятно, что не один Сталин виноват в наших несчастьях. Вообще главное сейчас не выяснять, кто виноват, а договориться, как лечить эту запущенную болезнь.
А что касается самого совета, то понятно, что участвовать в нем я буду в несколько меньшей степени, чем раньше. Тем более в нем оказались люди, с которыми мне вместе не совсем хорошо. Многих я просто не знаю, не знаю их репутаций, присмотрюсь, буду решать, в какой степени я могу с ними взаимодействовать. Рабочая группа, в которую я вошел, — по сути, моя группа «Историческая память», в ней, думаю, будут достойные люди. Программа эта существует, кстати, и вне совета, как и семинар, который объединяет многих историков. В декабре запускаем большой портал, который объединит все сайты по проблеме.
Борьбы мнений в совете я не боюсь. В конце концов с тем же Алексеем Пушковым мы высказываем в телеэфире противоположные точки зрения — почему бы не выслушать друг друга на заседании совета? Другое дело — не надо меня учить родину любить, я это и сам умею».
Максим Шевченко, телеведущий «Первого канала», президент Центра стратегических исследований религий и политики современного мира. Вошел в совет по итогам интернет-голосования в номинации «Защита прав человека на Северном Кавказе, содействие формированию гражданского мира и искоренению терроризма в СКФО»:
«На мой взгляд, главная задача совета — осуществлять посредническую функцию между гражданским обществом и политической властью страны. Главный наш адресат, несомненно, президент РФ. Полагаю, сегодня для президента основным источником информации по положению в стране являются доклады спецслужб, которые готовят их исходя из своей логики и своего понимания защиты интересов государства. Зачастую это их понимание вступает в противоречие с понятием «права человека». Значит, с другой стороны нужен такой же влиятельный, аналитический, обзорный канал по правозащитной проблематике.
Совет в старом составе постоянно пытался формализоваться как изначально оппозиционный власти. Не думаю, что это правильно. Бывают моменты, когда, безусловно, нужно отстаивать свою позицию и даже быть реакционным по отношению к власти, если она действует неверно. Но, возможно, власть просто не знает, что происходит. Не видит этого. Президент же не шарится каждый день в интернете: что там у меня в стране со 140-миллионным населением происходит? И СМИ он не читает в полном объеме — ему готовят подборки. Так что главная задача совета и его руководителя Михаила Федотова — наладить коммуникацию правозащитников и главы государства, регулярное информирование президента. Тем более он сам проявляет к этому огромный интерес. Напомню, именно Путин в 2004 году создал Совет по правам человека. И, как мне кажется, ожидает от этого совета вовсе не пиар-функций, чтобы потом сказать Обаме или Меркель: вот у меня тут тоже есть оппозиция.
Что касается работоспособности совета, уверен, что расширение до 63 человек пойдет ему только на пользу. Это предыдущий состав напоминал междусобойчик, превратившись в оппозиционную группу, которая жила в основном на западные гранты от USAID, Евросоюза, разных других организаций, но при этом называла себя советом при президенте России. И в итоге этой вечной оппозиционности не выполняя главной функции, для которой и задумывалась, — коммуникативной площадки между президентом и гражданским обществом.
Хорошо, что сегодня в совете есть люди с различными политическими взглядами. Мы вовсе не должны обязательно иметь консолидированную точку зрения на ту или иную проблему. Каждый из вошедших в совет давно не студент, а вполне состоявшийся человек со своим жизненным опытом, убеждениями, многие — со своими аналитическими и информационными структурами по той проблематике, которой человек занимается. У меня, например, это портал «Кавказская политика», Кавказский гражданский форум. Я не нанимался на работу в совет, чтобы кого-то обслуживать и с кем-то договариваться. Найдутся единомышленники — хорошо, нет — не надо. Во время общественных консультаций по выборам в совет я наслушался такого откровенного хамства в свой адрес, которого никак не ожидал от людей, называющих себя интеллигенцией и претендующих на статус совести нации. При этом могу по пальцам перечислить людей в новом составе совета, которые не понаслышке знают о нарушениях прав человека на Кавказе — пытках, расстрелах, убийствах, похищениях людей. Семь лет длится нальчикский процесс по делу о мятеже октября 2005 года, по которому проходят 58 человек. Двое из них умерли, двое признаны смертельно больными и отпущены под домашний арест. Остальные заявляют, что к ним применялись пытки. И как можно было при этом проводить в Нальчике заседание Совета по правам человека, обсуждая там лишь «дело Магнитского»? Превратить совещание в истекающем кровью Нальчике в элитное московское заседание по теме элитных московских адвокатов, пусть даже и несправедливо сидящих в тюрьмах. Надеюсь, такой избирательности совет в новом составе больше позволять себе не будет. Я по крайней мере сделаю для этого, что смогу.
Мне лично жаль, что в совете нет Светланы Ганнушкиной. Несмотря на то что мы с ней публично спорили, она человек, безусловно, с жесткими принципами, в порядочности которого и в знании ею региона я не сомневаюсь. Надеюсь, Светлана Алексеевна вернется в совет, если на то будет ее воля и воля совета. Вопрос про мой возможный выход из совета считаю несвоевременным. Мы ведь не в игры играем. Я ситуацией на Кавказе занимаюсь половину своей жизни. Видел разное. И считаю, что вода камень точит и что делать надо то, что должен. Я имею обязательства по отношению к своим мертвым и живым друзьям, которые там жили и живут. И пока вижу со стороны президента абсолютно вменяемый подход. Меня обнадеживают и те антикоррупционные действия, которые начались в стране. Если тронули людей уровня Сердюкова, причем серьезно тронули, я верю, что дойдут руки и до беспредела в Кавказском регионе, который буквально истекает кровью под властью криминала и сотрудничающих с ним элементов из силовых структур».
Сергей Пашин, федеральный судья в отставке, профессор кафедры судебной власти в НИУ ВШЭ. Вошел в совет по итогам интернет-голосования в номинации «Судебная реформа, общественный контроль в сфере судебной власти»:
«Может быть, совет в новом составе и будет затруднен в принятии единодушных решений, но свою позицию представители гражданского общества смогут высказать. И уверен, она будет услышана. Конечно, хорошо, когда правозащитная позиция имеет устойчивое большинство, но и это совсем не обязательно. К примеру, в таком известном органе, как Верховный суд США, многие решения принимались большинством всего в один голос — пять к четырем. Умение слышать и другое мнение, которое кажется полярным, непереносимым, обидным, — важное умение. Президент и начал встречу с этого: не обижайтесь на меня, а я не буду обижаться на вас. Разумный красивый ход. Кроме того, основная работа совета ведется в рабочих группах, которых сформировано почти два десятка.
Зачем лично я вошел в совет? Я активно занимался судебной реформой в 1990-е годы. Руководил внедрением суда присяжных в России, писал первый закон о Конституционном суде. И конечно, хочу продолжить эту деятельность, полагая, что приносил пользу стране. Буду ли я услышан? Делай что должно, говори что знаешь, и будь что будет. Надо работать, пока полезен.
Главный адресат усилий совета, конечно, президент. Режим, который существует в нашей стране, дает президенту большую власть и возможности в государственном строительстве. Ни одна судебная реформа никогда не проводилась снизу. Ни на Сенатской площади, ни на Болотной. Всегда сверху. В том числе и демократическая реформа государя Александра II, и судебная реформа Ельцина тоже — хотя, к сожалению, для Ельцина «преобразование судебной части» не стояло на первом месте. Что касается Путина, мое дело — стараться вместе с коллегами привлекать его внимание к этой сфере госстроительства. Кстати, Путин за время своего правления ни разу не ограничил суд присяжных, ни отнял у него ни грамма компетенции, и меня это обнадеживает. Значит, этот человек понимает, что к чему. Сегодня самое главное, по моему мнению, — добиться сохранения компетенции суда присяжных, которая существенно ограничивается с 1 января 2013 года. Закон опять-таки подписал не Путин, а предыдущий президент. Из подсудности представителей народа уходят: взятка, транспортные преступления, преступления против правосудия. Верховный суд измыслил проект, который лишит граждан права предстать перед судом присяжных практически по всем прочим уголовным делам, кроме убийств, — и то не всех, а только совершенных при отягчающих обстоятельствах.
По результатам встречи с президентом я подготовил два законопроекта и пояснительные к ним записки — о сохранении подсудности дел суду присяжных, о полной аудиозаписи процессов по уголовным и гражданским делам в судах общей юрисдикции. Законопроекты переданы в совет и, как обещали, будут рассмотрены и использованы в администрации президента».
Александр Брод, директор АНО «Бюро прав человека». Оказавшись среди правозащитников, анкеты которых при формировании нового состава совета не были допущены до интернет-консультаций, Александр Брод в знак протеста провел голодовку, требуя новых выборов. Вошел в совет по предложению президента РФ:
«Мне в принципе понравился новый механизм формирования совета. И хотя, на мой взгляд, в ряде случаев был необъективный отсев кандидатов, недопуск их к интернет-консультациям, главное, подать анкеты на участие в формировании совета смогли общественники со всей страны. То, что предлагалось раньше — каждый член совета дает свой списочек кандидатов, а потом склеивается что-то общее, — все-таки кулуарная вещь, совет не получился бы таким представительным. Сегодня в нем есть люди из разных регионов, новые лица. И уже по первой встрече с президентом видно, что некоторые новички способны менять его мнение. Я имею в виду и выступление Ирины Хакамады, после которого президент согласился, что законопроект о защите чувств верующих надо доработать, и яркую речь адвоката Юрия Костанова о плачевном состоянии следственных органов.
Встречи совета с президентом проходят под объективами телекамер и имеют широкий общественный резонанс. Смелость, профессионализм выступающих крайне важны для региональных правозащитников. Чтобы они подпитывались воздухом свободомыслия. Людям в регионах очень непросто — там давление криминала и чиновников порой жестче, чем в Москве. Кроме того, считаю, что совет должен инициировать встречи и с генпрокурором, главой Следственного комитета, министрами — им тоже нужно показывать системные проблемы в тех сферах, за которые они отвечают. Я намерен работать прежде всего в рабочих группах по защите избирательных прав, защите прав мигрантов, прав наших соотечественников. Если речь идет о выборах, то нужно готовить грамотных наблюдателей и юристов — мало озвучить, что, допустим, на том или ином участке был вброс, это нарушение следует грамотно зафиксировать: написать жалобу или подготовить иск в суд, а затем контролировать их рассмотрение.
Кроме того, сегодня завис важнейший законопроект об общественном контроле, который готовился в прошлом году и в Общественной палате, и в Совете по правам человека. Мы от своей организации писали свой вариант, где пытались узаконить такие понятия, как общественная экспертиза, общественные слушания, расследования. А также прописать норму обязательной отчетности исполнительной власти перед общественниками. В Европе аналогами наших общественных палат являются социально-экономические советы. И руководство страны или региона в обязательном порядке должно отчитываться перед ними, как исполнялись их рекомендации. У нас пока трудно такое представить, но будем к этому стремиться.
Не превратится ли совет в ширму? В него вошло много активных принципиальных людей, которые не позволят превратить свою работу в декорацию. Они всегда будут говорить правду, озвучивать то, что думают. И я тоже не намерен проблемы замалчивать. Мне кажется, это хорошая публичная площадка — надо использовать ее возможности».