«Никто не любит смотреть фильм про свое поражение»
Это для современных российских граждан события советско-польской войны 1919–1921 годов давно погрузились в туман прошлого. Для поляков победа под Варшавой, где удалось разбить превосходящую по численности Красную армию, до сих пор национальная гордость. Чудо, благодаря которому Польша на время получила независимость и присоединила к себе согласно Рижскому договору значительные территории Белоруссии и Западной Украины. Совсем недавно во время чемпионата Европы по футболу перед матчем между польской и российской командами польский Newsweek вышел с обложкой, на которой тренер сборной Польши Смуда был изображен в военной форме того времени. Внизу подпись «Варшавская битва».
А когда в Москве на встрече с Ежи Гофманом после показа фильма один из обсуждавших предположил, что лучше было бы не сопротивляться большевикам — сохранили бы многие жизни, польский режиссер буквально взорвался: «В Польше никто не думает, что лучше было бы сдаться. Двадцать лет независимости стоили этих жертв».
То, что для поляков — вопрос национального значения, для россиян скорее часть общей геополитической проблемы. Но когда эти исторические проблемы переводят на язык художественного произведения, когда исторические факты становятся обстоятельствами чьих-то конкретных судеб, на первый план выходят эмоции. А эмоции контролировать трудно. Сам Гофман сказал, что для него встреча с российским зрителем куда важнее, чем со зрителем в Лондоне или Брюсселе. Потому что «никто не любит смотреть фильм про свое поражение».
Сходство мифологий
В картине, снятой, как сказал Гофман, по инициативе частных лиц, оплативших примерно треть бюджета из 9 млн евро, главные герои, любящие друг друга Ян и Оли, вынуждены расстаться. Ян уходит на войну, даже не на войну, так, на войнушку, сражаться где-то на востоке, и обещает скоро вернуться. В Варшаве к большевикам не относятся серьезно, в кабаре, где поет Оли, идут скетчи, девушки танцуют канкан в буденновках, Киев взят, все не страшно. На фронте, где сражается Ян, поначалу тоже все кажется забавным. Но вот Яна уже собираются расстрелять за коммунистические убеждения, которые он и не думал высказывать. Спасает его Красная армия, и комиссар Быковский (кстати, поляк) вводит в курс дела нового союзника, обучая азам политграмоты: «Зачинщиков всегда надо расстреливать, нам не нужны лидеры».
Но фарсовые сцены с комиссаром, страдающим от геморроя, добровольцами-связистами, глушащими радиоэфир цитатами из Библии, карикатурными Лениным и Троцким, неузнаваемым Даниэлем Ольбрыхским в роли Пилсудского, сменяются полными пафоса приготовлениями к битве за Варшаву. Идут крестьяне с вилами, юные и пожилые горожане, собираются в окопы женщины, в костелах ксендзы читают воззвания, все для фронта, все для победы.
Если надо иметь доказательства сходства русской и польской культуры, то в финале фильма «Варшавская битва» их можно найти достаточно. Кажется, что смотришь советское кино — настолько все приемы похожи. Патриотические мифологии оказываются сродни друг другу, неважно, советскими или антисоветскими они являются. Даром, что фильм Гофмана снят в модном формате 3D.
Верить и разувериться
Фильм «Варшавская битва» снят в первую очередь для молодых зрителей — в Польше на него водят школьников целыми классами. Тут Ежи Гофман совпадает со своим младшим российским коллегой Никитой Михалковым, который свой фильм о Великой Отечественной снимал так, чтобы молодые зрители его смотрели и гордились своей страной. Фильм Гофмана в Польше приняли сдержанно, как и фильм Михалкова в России. Поскольку идеологически он не совпадает с настроениями молодой Польши. Дело в том, что у Гофмана и его поколения отношения с Россией строились иначе, чем у нынешней молодежи.
Впервые Ежи Гофман попал в Россию ребенком — в товарном вагоне для ссыльных после известного пакта 1939 года. В сибирской земле навсегда остался его дед, на Алтае — бабушка, в Казахстане — дяди и тетка. Но Гофману ссылка, как он сам говорит, спасла жизнь — та часть семьи, что осталась под немцами, была уничтожена полностью. Отношение же к России с тех пор оказалось раздвоенным: «Все ужасное шло со стороны советских властей, все, что помогло выжить, — со стороны людей».
Впрочем, как и многие поляки его поколения, Гофман не сразу понял, что такое советская власть. Он вступил в коммунистическую партию в 17 лет, потом учился во ВГИКе. Про Катынь, оселок российско-польских отношений, говорит, что долго верил в версию про немецкие расстрелы, и ему было тяжко узнать правду. Верить и разувериться — вот путь большой части поколения, на чью жизнь собственно пришлась советская Польша.
Те, что выросли уже в Польше независимой, разбираются не с советской властью, а скорее с отношениями с Россией в целом.
Идут другие времена
Современной польской культуре исторические темы совершенно необходимы. Но советское поляков больше интересует в себе — очень часто возникает тема сексотов, например. Большой сильный восточный сосед сегодня — это и постоянная угроза, и вечная борьба, и соперничество, и претензии. Россия для польского искусства неизбежна, как зеркало, в которое смотрится страна, желающая увидеть в отражении собственные черты.
Для России сегодня польский вопрос далеко не главный, хотя в последнее время эта тема актуализируется, в том числе в связи с грядущей датой — 400-летием освобождения от польско-литовских захватчиков. И если 200-летие Бородинской битвы не вызвало никаких проблем с французами (бывший министр культуры Александр Авдеев на вручении премии «Книга года» даже назвал отношения с Францией в связи с этим юбилеем «бородинским сотрудничеством»), то с поляками вряд ли все пройдет столь же гладко. Взять хотя бы роман нового министра культуры Владимира Мединского «Стена», в котором поляки, осаждающие
Смоленскую крепость, изображены далеко не дружелюбно.
Писатель Леонид Жуховицкий на обсуждении фильма «Варшавская битва» охарактеризовал польско-русские отношения как «сложную, кровавую, многовековую вражду», под которой давно пора провести черту. Конечно, наше сходство — главное основание для этой вражды.
И советское прошлое — лишь часть многовековой истории, которая гораздо сложнее, чем та схема, которую предлагает Ежи Гофман. Исторически две наши страны связаны столь плотно, что ни на один вопрос не существует однозначного ответа. И эта сложность, в сущности, и есть отличная почва для современного искусства, в котором именно поэтому так нуждаются польско-российские отношения.
Появится ли фильм «Варшавская битва» в российском прокате, пока неясно.