Обесцениваются деньги — на эти две недели они точно не нужны. Проявляются иные ценности. Личные качества людей становятся намного важнее их статуса. Когда счет идет на годы и океаны, меняются оценки масштаба и значимости событий. Чувствуешь близость к чему-то настоящему. Возвращаешься обновленной. Допускаю, что многие с удовольствием провели бы отпуск таким способом. Но просто у нас о таком мало знают. Мне про «Седова» рассказал давний друг экипажа и мой товарищ, замечательный фотограф Валерий Василевский, который сейчас идет на «Седове» в кругосветку. Это его снимки.
Как стать трейнизом
Во многих других странах есть обыкновение отдыхать именно так. Пока «Седов» шел вокруг Европы, он всегда был полон трейнизами. Это по-английски. К сожалению, нет нормального русского слова для обозначения этих людей. Пассажирами их называть категорически нельзя, «Седов» не занимается пассажирскими перевозками. Это учебное судно, оно может только набрать группу для обучения морскому делу. В Германии есть компания, которая продает курсы (купить их можно и в России, что, собственно, я и сделала). Так что трейнизы — это туристы, которых берут на обучение. Программа обучения не обязательна, они могут и на палубе с книжкой сидеть, а могут участвовать в жизни корабля.
Почти все трейнизы, как и я, пошли на один переход. Стоило это 900 евро. На мой взгляд, за девять дней такого фантастического отпуска это скромная сумма. Понятно, что не нужно настраиваться на большой комфорт. Все скромно, но очень чисто. Каюты рассчитаны на шесть-десять трейнизов, кровати двухъярусные, для вещей есть шкафчик и рундук под кроватью. Душ на шесть кабинок. Для людей, которые привыкли к походам, это очень комфортные условия.
К сожалению, почти все трейнизы — иностранцы. Большинство мужчины пенсионного возраста — вероятно, так сбываются их детские мечты. Надо сказать, они работали, не сачковали. Не поднимались, конечно, высоко на мачты и не были жестко привязаны к корабельным обязанностям. У команды с ними очень добрые отношения. Поскольку не все в экипаже владеют английским в той степени, чтобы что-то подробно рассказать, в основном трейнизами занимался второй помощник капитана Григорий, неплохо говорящий по-английски. А наших соотечественников, к моему удивлению, оказалось очень мало. Всего пятеро из 25 человек, которые шли со мной вместе. Одна женщина была с восьмилетним мальчиком, так с ним возился весь экипаж — узлы вязать учили, карты показывали, про море рассказывали.
Экипаж, слушай мою команду
Сейчас «Седов» идет в кругосветку — из Питера в Питер — на 14 месяцев, вернется 20 июля следующего года. На «Седове» 60 человек постоянного экипажа и 100 кадетов из мурманской, астраханской и архангельской мореходок. Кадеты меняются, будет три смены. Первая до Касабланки, вторая до Владивостока, третья до конца плавания. Все кадеты разделены на три команды, приписанные к определенной мачте. Вообще-то мачт четыре, но для второго грота и бизани одна команда. У каждой мачты свой боцман, два-три профессиональных матроса и 30–40 кадетов. Чтобы хоть что-то сделать с парусами, нужны согласованные усилия всей команды, поэтому объявляется парусный аврал.
Как выглядит аврал. Команды построены возле своих мачт, на мостике капитан и старшие офицеры. Принимает решения капитан, руководит авралом обычно старший помощник, он отдает макрокоманды — что с парусами делаем: поднимаем, убираем, реи поворачиваем. Боцманы доводят их до своих с детализацией: шкоты выбрать, гитовы травить. Поначалу мне казалось, что по команде боцмана начинается броуновское движение. А когда стала разбираться, поняла, что на самом деле у каждого заранее определенная зона ответственности, все по своим местам расходятся. Команды между собой тоже синхронно работают. Это фантастика — гигантский корабль, который по длине больше футбольного поля и по высоте с двадцатиэтажный дом, одновременно поворачивает реи на трех мачтах с прямыми парусами. И все это делается вручную, без автоматики!
Еще на «Седове» были морпехи. Глядя на мои фотографии, многие сведущие в морском деле друзья удивляются: что там делают дети в форме морпехов? Я-то, честно говоря, не сразу поняла, что ситуация необычная, — ну отличается у ребят форма от обычной курсантской, и что, почему бы морпехам на паруснике не быть? И только потом узнала, кто они такие. Так вот это 15–16-летние мальчишки, при них «дядька». Вернее, парень лет под тридцать. Егор в прошлом морской пехотинец, родом из Сургута, создал общественную организацию бывших морпехов, объединил 700 ветеранов, и одно из направлений их работы — дети. Создали разновозрастную детскую группу и занимаются с ними военной подготовкой и спортом. Ребята из обычных семей и из детского дома. Занимаются серьезно: прыгают с парашютом, сами строят лодки и потом на них сплавляются по сибирским рекам. Чтобы получить берет морпеха, нужно сдать экзамены, в том числе пробежать полосу препятствий. Бегут все, включая пятилетних, — в тельняшках, в банданах. А погода — как повезет, иногда и минус десять. Егор говорит: «Что ж я, виноват, что по дороге трубу прорвало и воды по колено». Еще у них курсы танцев — потому что морпехи должны уметь танцевать венский вальс. В общем, Егор с товарищами делают реально хорошее дело, особенно для тех ребят, кто из детского дома. К своему ужасу я недавно узнала статистику. Так, до 70% бывших воспитанников детских домов попадают в криминальную среду, в тюрьмы. Не потому что плохие, а потому что никто их не научил этой жизни, в которой они оказываются, выйдя из детского дома. Уверена: маленькие морпехи в беду не попадут. Потому что им и жизнь показывают, и характер воспитывают, учат уметь ставить перед собой цель и добиваться ее.
На «Седове» вообще много неравнодушных людей. На нашем переходе была семейная пара из Кемерова, Денис и Тамара, они тоже работают с детскими домами. Во французском Бресте мне довелось познакомиться с Александром Михайловичем Ершовым, ректором Мурманского государственного технического университета, к которому приписан «Седов». В какой-то момент, обсуждая набор курсантов, заговорили о том, чтобы привлечь в мореходку ребят из детских домов. Ректор идею поддержал, и теперь пытаются ее реализовать.
Парад парусов
В Бресте был международный фестиваль парусных судов, сошлись лучшие парусники мира, пришли туда и «Седов» с «Крузенштерном». Наши выглядят потрясающе. В огромном порту были устроены «деревни», принадлежащие разным странам, там стояли их парусники. В российской стояли два наших красавца, а еще большой десантный корабль «Калининград» и ледокол-спасатель «Санкт-Петербург». Вечером был парад парусов — все парусники, подсвеченные прожекторами, шли вдоль берега под классическую музыку, очень красиво. Буксир исполнял что-то вроде танца маленьких лебедей. Взлетали фейерверки. Наши в параде не участвовали — им в порту не развернуться. «Седов» длиной 117 м, «Крузенштерн» — 114. Когда они в порт входят, к ним цепляют по два буксира, спереди и сзади, и ведут до причала. И потому мы как бы принимали этот парад — он проходил как раз перед русской деревней, все шли на нас, а мы стояли на носу и любовались.
А отбой по расписанию
Между «Седовым» и «Крузенштерном», конечно, есть некое соперничество. «Седов» — это мурманская мореходка, «Крузенштерн» — калининградская. Отношения между экипажами нормальные, ходят в гости, дружат. Но они очень разные. Вот один пример. Парад парусов начинался в 23.30. А в 23.00 на кораблях отбой. На «Седове» отбой на час отложили — когда еще курсанты, мальчишки из Мурманска, Архангельска и Астрахани, большинство из которых впервые в Европе, смогут увидеть такую красоту. Да и увидят ли вообще. А «Крузенштерн» положил своих курсантов спать в 23.00 — потому что морской порядок. Дисциплиной на «Крузенштерне» гордятся. Она там действительно гораздо жестче. На «Седове» идет как-то совещание у капитана, открывается дверь, заглядывает маленький морпех Серега и спрашивает: «Товарищ капитан, а сегодня аврал будет?» Вообще-то так не положено. Ни один боцман не пойдет спрашивать у капитана такое — когда нужно, тогда аврал и будет, всегда будь наготове. А наш капитан отвечает: «Нет, сегодня не будет. Хочешь яблоко?» — «Хочу» — «Держи». Думаю, на «Крузенштерне» парень сию же секунду пошел бы чистить картошку. Перед выходом из Бреста к нам пришли в гости боцманы с «Крузенштерна», мы сидели во флагманской каюте, пели песни до пяти утра. И они признавали, что у них так бы не получилось, не принято. Кстати, часто спрашивают, пьют ли на корабле. Отвечаю: очень мало. В порту могут, но никто ни разу не напивался. Ни одного пьяного на корабле, ни в море, ни в порту, ни разу не видела.
Из Бреста выходили под «Прощание славянки», с гудком. И нам все гудели. Гудок у «Седова» самый низкий, сразу понятно, кто здесь старший. Хотя гудок не главное на корабле. «Калининград», например, гудит как-то несерьезно. Я спросила почему. Мне ответили: «Знаешь, у него такое солидное вооружение, что солидность гудка уже совершенно не важна».
«Ребята, я Машку убил!»
На «Калининграде», кстати, жил котенок — маленький, рыжий. Вообще к животным на кораблях, как я поняла, особое отношение. Капитан-дублер «Седова», Максим Родионов, бывший подводник, с тремя автономными девятимесячными походами в послужном списке, рассказывал, что в одном походе на лодке оказалась муха. Ее назвали Машкой, кормили-поили, пытались дрессировать. Потом она села на лоб спящему матросу, и он ее прихлопнул. Вскочил в ужасе: «Ребята, я Машку убил!» Устроили Машке пышные похороны. На «Седове» в этом рейсе живности нет, разве что плюшевый мишка у парусного мастера.
Девять дней одного перехода
Я была на корабле всего девять дней, один переход — от Бреста вдоль побережья Португалии до Касабланки. Нам очень повезло с погодой, был попутный ветер, шли под всеми парусами. Ребята говорили, что все паруса подняли чуть ли не впервые за три года. И огромные сухогрузы в океане меняли курс, чтобы нас сфотографировать, все высыпали на палубу.
Мне очень хотелось почувствовать жизнь корабля изнутри, поэтому хваталась за любую работу, кроме работы на камбузе. Хотя сейчас жалею — так и не увидела, как готовится еда на 200 человек. Сразу записалась в мачтовую команду, на первый грот. Заставить себя ежедневно вставать вместе со всеми я не могла, к тому же в наших кубриках подъем слышно плохо. Но на парусные авралы являлась всегда и вахты с ними стояла. Поначалу было сложно запомнить матчасть, ходила за боцманом и матросами и спрашивала: «Что это за веревка? Зачем она? Почему сейчас именно такая команда?» — стараясь не отвлекать от дела. Они мне терпеливо объясняли. Потом сама стала участвовать в авралах — тянуть, травить, на мачты подниматься. Когда поднимаешься в первый раз, очень страшно. Мой боцман Женя рассказывал, что когда он запускает курсантов наверх в первый раз, он за них вообще не боится — они так вцепляются в ванты, не отодрать. Первый раз я поднялась на мачту с Валерой, когда он фотографировал, как «Седов» уходит из Бреста. Мы были всего-навсего на салинговой площадке — это около половины высоты мачты, но мне казалось жутко высоко. Потом, в рейсе, меня отпускали на мачты под присмотром старшего матроса Саши, человека, который ходит по мачтам как по палубе, без видимых усилий. С его помощью я в один из первых дней добралась до нока грота-реи — это край самой широкой реи. Когда сидишь на ноке, ты над водой, не над палубой. Волшебное чувство. Под Сашиным же присмотром я даже участвовала в укатке парусов — это физически тяжелая работа, один парус укатывают двадцать курсантов. Не то чтобы от меня в этом деле существенная польза была, но руку я приложила. А вершиной моих подъемов стал в прямом смысле этого слова клотик первого грота. Нереально. Стоишь на высоте двадцатиэтажного дома на узкой площадке, почти палочке, под тобой — весь корабль. И паруса. Мне это чувство до сих пор снится.
Дай порулить
Еще я рулила. Руль «Седова» настоящий, как в былые времена, без гидроусилителя, что вообще уже редкость. Даже на «Крузенштерне» основной руль — это джойстик, одной рукой управляется. А повернуть руль «Седова» могут только четыре человека. И надо сказать, что публика знает цену аутентичности: в Бресте на «Седов» пришло раз в шесть больше экскурсантов, чем на «Крузенштерн». В России имя «Крузенштерн» известно больше, чем «Седов». А в Бресте оказалось не так. Так вот руль. Он рядом с капитанским мостиком, перед штурманской рубкой. Мне хотелось научиться рулить большим парусником — именно рулить, а не просто подержаться за штурвал. За рулем яхты я до этого стояла, это тоже большое удовольствие, но с «Седовым» не сравнить. Чтобы удержать корабль на курсе, нужно постоянно подруливать то влево, то вправо, что и физически тяжело, и очень сложно понять, насколько надо подруливать, чтобы не перекрутить или недокрутить. Инерция и парусность корабля гигантские. Добавьте еще волны. В общем непросто. Но я хотела, во что бы то ни стало, научиться. У моей мачты была ежедневная рулевая вахта с 12.00 до 16.00. Эту вахту я всегда стояла полностью. Когда приходили порулить другие трейнизы, я шла на место впередсмотрящего. Один раз, правда в очень хорошую погоду, отстояла полную вахту рулевым, именно рулевым, который подает команды «право-лево», ориентируясь по компасам. И все четыре часа держала курс плюс-минус градус, иногда два. Что очень круто, я была страшно горда собой. И без чьей-либо помощи. Ну один раз рулевой матрос Володя не удержался, дал совет, проходя мимо, а так — сама-сама.
На носу корабля стоит впередсмотрящий, вахтенный курсант. Это не отдых. На больших парусниках он просто необходим, потому что если подняты все паруса, с мостика вообще ничего не видно. Локатор, конечно, заметит корабль, но рыболовную сеть — нет. А она может на винт намотаться. Рядом с впередсмотрящим висит рында, он бьет в нее определенное число раз в зависимости от того, в каком секторе что-то замечено. Кричать бессмысленно, не докричишься. Этот сигнал повторяет рында на руле. И вахтенный офицер идет смотреть, что там по курсу. В мою вахту ничего опасного не было, я «отбивала» только корабли на горизонте.
После вахты на руле я отправлялась на вахту на мостике, которую с 16.00 до 20.00 несли капитан-дублер и четвертый помощник. На мостике мне, разумеется, самостоятельности не давали, зато рассказывали про навигацию. И доверяли ставить ежечасные точки на карте, соответствующие местоположению корабля. А я таскала на мостик сваренный кофе из флагманской каюты.
Медной трубы хозяйка
Еще я там драила медь. Это, кстати, тоже вопрос соперничества между «Седовым» и «Крузенштерном». На «Крузенштерне» медь тоже есть, и блестит она ярче — драят ее дважды в день. Драить всю седовскую медь дважды в день невозможно, слишком ее много. На «Седове» и перила медные, и иллюминаторы, и столько всяких медных деталей, уж не помню, как они называются. Я во время первой в своей жизни «малой приборки», которая на кораблях случается дважды в день — утром и вечером, свою медь начистила и думала, что все это будет блестеть до мыса Горн, а через три часа с удивлением обнаружила, что она потускнела. Я-то думала, что за эти девять дней им всю медь начищу, а оказалось... Зато сработал эффект Тома Сойера — остальные трейнизы вслед за мной пошли чистить и красить.
Потом как-то подходит ко мне старший механик и говорит: «Что же ты, Катя, всем помогаешь, а нам нет?» Стали думать, что я могу для них сделать. В машинное отделение мне не хотелось, я старалась как можно больше времени на палубе проводить, под парусами. В результате я покрасила им трубу серебрянкой. Неплохо получилось, по-моему.
Большая приборка
Есть замечательное мероприятие, которое называется «большая приборка». Она делается один раз, перед приходом в порт. Если хорошая погода, то это сплошное удовольствие, народ бегает со шлангами и швабрами, поливает палубу и друг друга, драит медь и палубу. У нас погода была прекрасная, мы легли в дрейф, и капитан сказал, что после приборки разрешит купаться. Мы обрадовались, приготовили трапы, шлюпки. Но пока готовились, поднялась волна и пришла акула. Она, правда, показала плавник и ушла. Но купание отменили. А вместо акулы вокруг нас долго нарезала круги какая-то необычайно красивая рыба — больше метра длиной, ярко-синего цвета, с желтым хвостом и зелеными плавниками.
На бушприте
Фантастическое удовольствие — лежать на сетке под бушпритом. Это как гамак над волнами. Нужен он, конечно, не для отдыха. Дело в том, что паруса крепятся к бушприту, и когда их поднимают, курсанты на бушприт заходят, так что сетка — это страховка. Но с разрешения вахтенного помощника можно там полежать — и тогда Фильм «Титаник» отдыхает! Нос режет воду, брызги во все стороны. Волны — отдельная тема. Когда мы вышли из моря в океан, почувствовали: вот он, наш размерчик. Так называемая океанская зыбь — а это волны длиной метров по десять — сразу придала кораблю некую соразмерность. А ветер в снастях, оказывается, не свистит — корабль под всеми парусами идет в полной тишине, он ведь летит вместе с ветром.
Мне очень хотелось поучаствовать в составлении маршрута через океан. Это делает третий помощник капитана Андрей, причем в порту, непосредственно перед переходом. Но мне очень уж хотелось, и я даже уговорила Андрея заняться составлением маршрута заранее. Увы, не успели — только карты приготовили, тут мы уже и в порт зашли. На следующее утро я улетела. Ну да даст бог, не в последний раз.
Наш «пароход»
На «Седове» есть музей, примерно 100 кв. метров, две комнаты. История корабля, документы, фотографии и целая коллекция костюмов XIX века. Копии, конечно. В порту Касабланки накануне моего отъезда с «Седова» мне разрешили надеть одно из платьев, а я уговорила ребят с нашей мачты облачиться в парадную форму. В результате у меня есть великолепные фото на память.
«Седов» действительно очень большой корабль. Экипаж его в шутку иногда называет «пароход». Он поражает масштабом, особенно после парусных яхт, где экономия места возведена в ранг почти искусства. На «Седове» есть баня и бассейн с проточной морской водой, спортивный зал, теннисный стол, учебный класс, уже упоминавшийся музей, актовый зал на 200 кв. метров.
Два капитана
«Седов», «Крузенштерн» и «Товарищ» забрали у Германии в 1945 году в качестве трофеев. «Седов» тогда назывался «Коммодор Йонсен», а первое его имя — «Магдалена Виннен», в честь жены того человека, который его строил в 1921 году. Тогда это был рентабельный грузовой корабль — такой парусник окупался за две-три ходки. После войны корабли были в жутком состоянии, гора лома. Ответственным за восстановление «Седова» был назначен капитан Петр Сергеевич Митрофанов. Когда «Седов» стал ходить в море, Митрофанова отправили восстанавливать и «Крузенштерн», но через некоторое время он вернулся на «Седов». Уйдя со службы, тяжелобольной капитан Митрофанов написал завещание с просьбой похоронить его прах в определенной точке Атлантического океана. Завещание было исполнено, в 1992 году «Седов» доставил в Атлантику урну с прахом своего капитана. Мы через эту точку проходили. Остановили корабль. Экипаж в парадной форме выстроился на палубе. Спустили флаг и паруса, опустили на воду венок.
Про это место рассказывают разные истории, в том числе и мистические. Вот одна из них. Митрофанов был заядлым курильщиком. После того как урну с прахом опустили в океан, впередсмотрящий заметил в океане точку, потом две, потом три Много-много точек качалось в волнах. Спустили шлюпку и собрали несколько ящиков сигарет. С какого-то парохода свалился контейнер, по-видимому. Сохранилось письмо к морскому начальству, в котором капитан просил ввиду ограниченного довольствия курсантов разрешить выдать им сигареты, подаренные морем. А для нас, после того как мы спустили на воду венок, подул попутный ветер — и дул несколько дней. Прогноз, конечно, у нас и до того был, мы знали, что он подует, но все-таки.
Нынешний капитан «Седова» — Николай Кузьмич Зорченко. Экипаж его за глаза ласково зовет Кузьмич. Или Мастер. Он пришел капитаном именно на эту кругосветку, до этого был капитаном «Паллады» на Дальнем Востоке. А на мостике «Седова» до него шесть лет стоял Максим Родионов, который в этот рейс пошел капитаном-дублером. Так что у нас было, по сути, два капитана.
Память на двадцать лет
Еще я красила рыб. Это такие символы «Седова» — две литые чугунные рыбины длиной сантиметров по семьдесят каждая. На них, как на подставках, висит корабельная рында. Установили их в 1921 году, покрасили золотой краской. Краска стареет, их подкрашивают, постепенно теряется рельеф. И вот впервые за последние двадцать лет их сняли, отодрали всю краску, обожгли, обработали кислотой. Предстояло их покрасить и поставить на следующие двадцать лет. Я, естественно, вызвалась. Пришлось их сначала грунтовать — толстой кистью, потом тонкой. Три слоя грунта. Задача была сделать так, чтобы старший боцман Михалыч не придрался. А он придирается всегда, на то и старший боцман. Курсанты моей мачты приняли в этом живейшее участие, ползали вокруг этих рыб на животах, искали дефекты. Не придрался Михалыч! А я счастлива, что оставила о себе такую долгую память на «Седове» — на следующие двадцать лет.