— Прошлое воскресенье вы провели на московских бульварах в компании писателей и читателей. Завтра на Бульварное кольцо собираются выйти художники. За ними — музыканты. Похоже, когда нет четких политических целей, на первое место выходят художественные задачи: замкнуть Садовое кольцо, пройти от Александра Сергеича до Александра Сергеича, оккупировать Абая. И что?
— Не стоит лукавить, говоря, что гулянья на Бульварном кольце были невинным воскресным променадом. Конечно, это был ответ на события 6 мая, и думаю, что люди, которые пришли на бульвары, вполне разделяют требования, которые были выдвинуты зимой на Болотной площади и проспекте Сахарова. Но форма «бульварного протеста» была подчеркнуто неагрессивна. Это демонстрация своего присутствия: это наш город. И мы гуляем по нему, где и когда хотим.
— В мэрии до конца мая намерены определиться с адресом для гайд-парка. Предлагаются парк Горького, Лужники. Как думаете, чиновники сумеют найти общий язык с улицей?
— Гайд-парк в Лондоне возник не по королевскому указу, так сложилось. Слово «гражданин» имеет общий корень со словом «город». Гражданин — это горожанин. Гражданское общество — это сообщество горожан. Они и есть хозяева города. Людям, делегированным во власть, городское сообщество доверяет распоряжаться своим пространством и своими налогами. Но не наоборот. Плохо, когда власть ощущает себя феодальной. Дескать, будете, товарищи оппозиционеры, собираться в Лужниках, чтобы не мешать нормальным горожанам. Боюсь, не получится. Какое место горожане захотят, такое и назначат гайд-парком. В 1990-е это была Пушкинская площадь. Сегодня —лагерь у Абая, далее — где угодно, скверов и прудов в столице много. Общество горожан задает свои правила жизни в городе и само их регулирует. Кстати, если исключить из этого процесса ОМОН и полицию, думаю, мы получим куда более естественную и спокойную ситуацию, чем ту, которую нам навязывают.
— Меня, как и многих смотревших по телевизору церемонию инаугурации президента, поразили пустынные набережные и улицы, ведущие к Кремлю. Не думаю, что целью организаторов было создать такую зловещую атмосферу, но получилось пугающе. Если бы перед вами поставили задачу спроектировать новую площадку для инаугурации президента современной России, что бы вы предложили?
— Придумал бы что-то веселое, позитивное. Например, приплытие на барже по Москве-реке. Я бы вывел власть за пределы ее сакрального пространства. Царские кремлевские интерьеры придают любым придворным церемониям какой-то оперный характер. Как будто все время «Бориса Годунова» ставят. Эта страсть к большим драмам оперного масштаба тесно связана с самой идеей власти, укорененной в России. Мне кажется, давно пора оставить эти кремлевские мистерии в истории, а Кремль сделать просто музеем.
— Экс-президент Дмитрий Медведев на Кремль, правда, не замахивался, но вот выселить чиновников из Москвы предложил.
— Бессмысленная затея. Нельзя расчленять город на отдельные резервации для власти и для народа. В мировых столицах правительственные учреждения прекрасно уживаются с общественными пространствами, что придает этим городам особый столичный колорит и очарование. В Лондоне мы идем в Вестминстер и заодно можем полюбопытствовать, как проходят заседания британского парламента. Легко пройти и в Капитолий, и в Елисейский дворец. Ну а доводы насчет того, что эвакуация чиновников из города улучшит кровоснабжение Москвы, — это ерунда. Те помещения, которые сейчас занимают правительственные чиновники, тут же будут заселены другими офисными работниками, которые также будут ездить на машинах.
— Но хотя бы без мигалок.
— С мигалками можно разобраться и не вывозя чиновников за МКАД. Было бы желание.
— Когда Москва была отдана в феодальное управление Юрию Лужкову, никто из руководителей страны не занимался проблемами перестройки столицы. Лишь недавно и Дмитрий Медведев, и Владимир Путин обозначали свой интерес к планировке города. Как вы оцениваете их градостроительные идеи?
— В традициях больших начальников оставлять какие-то следы в столице. Сталин себя в Москве обозначил, Хрущев обозначил, Брежнев в меньшей степени, но тоже проявился как градостроитель. В системе властных полномочий это желание закономерно. Но градостроительных талантов пока, к сожалению, не проявил ни один ни другой член нынешнего правящего тандема. Если говорить о том же расширении Москвы, то эта идея скорее напоминает мощный танковый прорыв в юго-западном направлении. Как будто Москва до этого была в осаде и вот наконец после долгих продолжительных боев у области отбита часть территории. Градостроительная политика так не делается. Существует московская агломерация с разнонаправленными векторами развития, со специфическими ситуациями на разных направлениях, это надо исследовать, этим надо заниматься.
— Почему же никто из ваших коллег открыто не высказывается по этому поводу, хотя большинство из них с вами солидарно?
— Во-первых, кое-кто высказывается, и достаточно определенно, не одобряя или не полностью принимая эту идею. Во-вторых, все-таки надо понимать, что архитекторы — люди зависимые, и если это решение уже принято и поддержано властями, понятно, что завтра надо будет утверждать какие-то конкретные проекты и потому не надо совсем уж портить отношения.
— Профессиональные сообщества архитекторов как часть гражданского общества могли бы высказать консолидированную точку зрения на такой глобальный проект, как рост Москвы в два с лишним раза.
— Союз архитекторов в значительной степени зависит от власти.
— Мы все от нее зависим.
— Да, но у архитекторов в отличие, к примеру, от литераторов куда больше вопросов, которые можно решить только с помощью власти — как городского, так и федерального уровня. Историю вокруг попытки Союза архитекторов России войти в «Народный фронт», которой я пытался противостоять, некоторые мои коллеги до сих пор воспринимают как демарш, который помешал работе архитекторов с госструктурами. Есть ведь огромные проблемы в отношениях профессионального сообщества с Минрегионразвития, например. В связи со вступлением в ВТО скоро придется решать серьезные вопросы, связанные с признанием европейских кодов вместо российских СНиПов. Политические эскапады могут повлиять на решение этих вопросов в правительстве и других высоких кабинетах, поэтому архитекторы предпочитают не высказываться слишком резко по поводу принятых наверху решений. Архитекторы исторически были наиболее покладистой частью интеллигенции, среди них редко встречаются политические радикалы и активисты.
— А вы лично, когда писали письмо против вступления Союза архитекторов в ОНФ, думали о том, что вам будет сложнее работать в России?
— Я подозревал, что это может привести к неприятным для меня последствиям. К счастью, этого не случилось, что делает честь моим коллегам. Но печально, что естественный политический протест может спровоцировать такой вопрос журналиста и вызвать у меня самого сомнения в том, стоит ли совершать этот поступок, не придется ли потом сильно пожалеть об этом. Это, мне кажется, плохой симптом. И не потому, что я пуглив. А потому, что это предположение само по себе существует, в воздухе висит.
— Для некоторых оно не просто в воздухе висит, а, к сожалению, и через границу с чемоданами бежит.
— Думаю, люди уезжают не столько из политического протеста, сколько из невозможности реализовать свой бизнес в России. Хотя, конечно, раздражение той атмосферой, в которой мы оказались, играет свою роль. В ней отчасти причина и моего выхода на Болотную, на Сахарова, участия в прогулке по бульварам.
— Вам удалось открыть в столице новую Московскую архитектурную школу с бравурной аббревиатурой МАРШ. И что вы скажете вашим первым студентам? Куда они промаршируют? За годы хозяйствования в столице Юрия Лужкова, когда архитекторы активно застраивали город, выполняя любые фантазии заказчиков, ваша профессия стала едва ли не объектом насмешек.
— Считаю это нашей трагедией: архитекторы оказались в большей степени связаны не с культурным и городским сообществом, а с бизнесом, в основном коррумпированным, и с властью, в этом бизнесе заинтересованной. Сегодня надо найти в себе сначала мужество, а потом механизмы и технологии для взаимодействия с городским сообществом. Со сменой команды в мэрии департамент культурного наследия стал прислушиваться к мнению москвичей, появились реальные методы и подходы к сохранению памятников архитектуры. Это хороший признак. К сожалению, инициатива исходила не от архитекторов, а от градозащитников, активистов в борьбе за сохранение наследия. Своим студентам я бы хотел объяснить, что этическая позиция в профессии должна главенствовать. Надо четко понимать, что можно делать, а что нельзя никогда. Среди архитекторов часто в ходу опасное самооправдание, что если я не возьмусь за этот проект, то другой возьмется и сделает хуже. Мне такой подход кажется циничным. Меткость не аргумент для участия в расстрельной команде.
— У МАРШа будет профессиональный этический кодекс вроде клятвы Гиппократа «не навреди»?
— Кодекс не главное. Манифесты легко проскакивают между ушей и превращаются в затертые клише. Учительство — это создание атмосферы. Когда мы проговариваем, обсуждаем со студентами какие-то тонкие вещи, они становятся частью сознания, частью внутреннего профессионального кодекса, который имеет личные мотивации.
— Недавно вам предложили заняться реконструкцией территории парка «Музеон» возле ЦДХ. Это ваш первый такого рода проект в Москве?
— Это вообще, пожалуй, первый проект в центре Москвы, связанный с общественным пространством. И я рад, что мэрия взялась за эту тему. Сегодня в столице крайне мало мест для свободного времяпровождения горожан. Парк, которым мне предложили заниматься, очень странный: находится в центре города, но совсем не привлекателен, не хватает ему энергетической составляющей, того магнита, который бы притягивал горожан. Отчасти это связано с его односторонней географией, отрезанностью от набережной. Будь она включена в состав его территории, как в парке Горького, это место стало бы более привлекательным. Но эту проблему мы решить пока не можем.
— Почему?
— Потому что набережная не принадлежит парку, там проезжая часть. Возможно, в вечернее время и в выходные дни мы сможем перекрывать на ней движение, создавая возможность перетока людей. Но пока дирекция парка не готова разобрать ограду. В любом случае чем больше будет таких мест притяжения в городе, тем он будет интереснее и привлекательнее. Стимулировать самозарождение инициатив — важное свойство качественного городского пространства. Шедевр такого рода — площадь перед Центром Помпиду в Париже, которая собирает невероятное количество народа. В Москве таким магнетическим свойством обладают, пожалуй, лишь Патриаршие пруды.
— А чем, кстати, закончилась та знаменитая история на Патриарших прудах, когда заместитель мэра Петр Бирюков попытался лишить народ летних кафе? Больше он на них не покушался?
— Он угомонился. Но история эта крайне симптоматична в русле разговора о власти и общественных пространствах. Стоят на улице столики, сидят за ними вполне приличные люди, кофе пьют. А на углу Патриарших, метров через 30–50, скамейки оккупированы пьяными нацистами. Но господина Бирюкова, который два года назад стал нашим соседом, маргиналы не раздражают, а вот летние кафе чем-то не понравились. Что делает чиновник? Использует милицию, которая разгоняет сидящих в кафе. Приказывает владельцам кафе убрать столики. С какой стати? По какому такому закону? Тогда мы устроили акцию гражданского протеста: постоянные посетители кафе, известные в Москве люди, расселись на земле и пили чай, показав таким образом, что имеют право на эту часть города. Город — это наше пространство, а не заместителя мэра или какого другого чиновника. И те люди, которых мы теоретически должны выбирать, должны знать, что мы можем их и выгнать. Пока они этого не понимают.
— Пока мы их и не выбираем.
— Будем выбирать. Для этого и ходим по бульварам. Думаю, эта атмосфера во что-то рано или поздно выльется.
— Надеюсь, вы не революцию имеете в виду?
— Мне бы совершенно не хотелось, чтобы ситуация развивалась по радикальному сценарию. Я понимаю, что в демократическом обществе могут встречаться и революционеры, но мне с ними точно не по пути. Я противник насилия в любом его проявлении. Как с одной, так и с другой стороны. Мне бы хотелось, чтобы мы вот так гуляли-гуляли и постепенно что-то важное нагуляли. Например, повлияли на методы проведения выборов. Это история, мы ее создаем и живем в ее потоке. Такие вещи не остаются бесследными.
Настоящий Асс
Евгений Асс, архитектор, художник, ректор Московской архитектурной школы (МАРШ). Работал архитектором в «Моспроекте-1», возглавлял группу исследований дизайна городской среды в Институте технической эстетики. В 1994 году основал независимую проектно-исследовательскую группу «Архитектурная лаборатория». Позже открыл собственное проектное бюро «архитекторы асс».
Лауреат премии «Золотое сечение» 1999 года. В течение десяти лет (1996–2006) первый вице-президент Союза московских архитекторов. В 2002 году избран членом Европейского культурного парламента. В 2004–2006 годах — художественный руководитель Российского павильона на Биеннале архитектуры в Венеции.