— Кроме вас с Маноцковым (куратор музыкальной программы проекта «Платформа» — прим. МН) кто-то еще в Москве занимается продвижением авангардной классики, просвещением в этой области, ведь вы каждый концерт снабжаете аннотациями?
— Мне кажется, в Москве многие люди интересуются авангардом и пытаются что-то организовывать сами. Саша Маноцков в силу кураторства позволяет себе делать более крупные вещи, привозить, например, европейские авангардные проекты. Кто-то делает не менее важные вещи в этой сфере, просто это не так заметно. Количество людей, которые способны заниматься и уже занимаются современной музыкой с интересом, довольно значительно и непрерывно растет – по крайне мере в Москве. Здесь все здорово организовано. Если говорить о том, что чуть дальше Москвы, — то тут все не так лучезарно.
— На мой взгляд, есть запрос от зрителя на современную музыку, вам не хотелось бы, например, покончить со ставшим уже почти потребительским трендом у модной публики — Штокхаузеном? И играть наших современников?
Раньше играть современников было довольно странно — странные люди в 300-м классе консерватории занимались странной деятельностью
— Между прочим, с отечественной современной музыкой в Москве все довольно бодро, наших композиторов тут активно исполняют. У нас замечательный исполнительский ресурс для этого — Московский ансамбль современной музыки, Студия новой музыки, Марк Ильич Пекарский всячески сотрудничают с современными композиторами, более того — в последние годы в консерватории все это вошло в такой я бы сказал «модный» спектр. Если раньше играть современников было довольно странно — странные люди в 300-м классе консерватории занимались странной деятельностью, то сейчас — это не просто нормально, а даже популярно. Студии новой музыки в этом году исполняется уже 20 лет — это коллектив, про который ничего не нужно объяснять, в его названии уже содержится важное слово «новой». Лично мне не хватает каких-то не просто исполнений, а программ — более общего мышления в этой области, неких сопоставлений. Ведь музыкальные явления, интересующие нас в современной музыке западных классиков, становятся гораздо интереснее, когда мы пытаемся воспринимать их в единой системе, где одно событие неизменно влечет за собой другое. Вот что-то произошло в Европе с музыкой в конце 70-х, а наша программа со Штокхаузеном как раз ориентирована на этот временной момент, и это сейчас почему-то выплыло снова и стало вдруг актуальным. Мы в данном случае сопоставляем разные явления в музыке, мне интересно заниматься именно музыкой этого периода, не просто исполнением, а размышлением —мы пытаемся понять, почему что-то там произошло. А выйти и сыграть одну пьесу какого-нибудь современного композитора и на этом остановить исследование — сейчас это уже не интересно.
— Сейчас современную музыку стараются склонить ко всяким медиа-проектам – у вас не возникало желания вступить в синтез с визуальными художествами?
— Все эти синтетические штуки есть некий способ слегка развлечь зрителя во время восприятия, по чьему-то мнению, сложного для него материала – тебе дают «прожевать» современное сочинение и к нему веселый гарнир, чтобы не докучало. Это действительно происходит и я бы даже назвал это явлением, и весьма обширным. Бывают, к счастью, и такие медиа-проекты, где целью каждой составляющей не является упрощение остальных частей целого, и где медиа необходимо как средство выражения и некая ипостась происходящего. Штокхаузен довольно детально прописывал в партитуре, как надо его исполнять, и мне кажется, прежде чем что-то добавлять – например, прекрасную картинку, на которую можно таращиться под умный композиторский опус, нужно отдавать себе отчет в том, что этим ты отдаляешься от замысла автора и отдаляешь зрителя, который мог бы в эту музыку погрузиться глубже, не будь у него классного цветастого отвлечения. Сам по себе музыкальный контекст в музыке Штокхаузена наполнен мыслью, и как только ты начинаешь именно авторскую информацию доводить до слушателя, поясняя, как это написано и под влиянием каких идей, все это на месте нивелирует необходимость дополнительного развлекающего явления. Поэтому — не уверен, что медиа-синтез всегда идет на пользу составляющим произведения.
— В этой связи нужно ли учить понимать авангардную музыку, в частности Штокхаузена, за которым не только эксперимент, а мощный и концептуальный бэкграунд?
— Помню, я размышлял над вопросом просветительства и пришел к выводу, что идеи, которые заботили любого композитора, в данном случае Штокхаузена, с самого рождения и до смерти — о смысле и проблемах человеческого существования, во многом совпадают с теми вопросами, с которыми по жизни сталкивается любой человек. Мне кажется, в основе любого творческого процесса лежит нечто, всех людей объединяющее. Объяснять ничего не нужно, а вот показать нотную партитуру — не помешает: прозвучала новая музыка, а теперь посмотрите, как это выглядит. Это нельзя назвать словом «учить» или «просвещать», как только ты открываешь слушателю хотя бы такую информацию, у каждого запускаются свои процессы понимания. Я часто встречал на наших концертах людей, которые непричастны к музыке вообще, и, тем не менее, я от них чувствовал очень сильный ответ. Я помню, что Марк Ильич (Пекарский — «МН») в этом плане тоже людей не учил, а просто «вводил в курс дела», ведь есть просто вещи, которых люди не знают — объяснил, и они начали думать. После такого концерта, как наш, люди думают. Это и есть самое важное. Мы, например, на каждом концерте стараемся демонстрировать партитуру на экране большого телевизора.
— Легко ли исполнять такую музыку?
— Это во многом зависит от композитора. В случае Штокхаузена — это довольно сложно. Он тяжелый для работы, через него тяжело прорываться и эта борьба занимает много времени. Штокхаузен — фигура, которая в музыкальной истории обладает определенной ролью и краской. Говоришь «Штокхаузен» – и всем понятно, о чем речь. Но когда работаешь с его партитурами, ты местами перестаешь понимать, что происходит, раз за разом приходится собирать свои силы на его «трансляцию». Это довольно трудоемкий процесс, но в разных вариантах свойственный многим современным музыкам — Фелдман (американский композитор-авангардист, представитель «абстрактного экспрессионизма» — прим. МН), например, дает большую свободу исполнителю, но работать над ним ничуть не легче. Он требует внимания, но другого. Все это непросто, но хорошо и правильно для исполнителя. Работая над музыкой, ты инициируешь некий процесс, и происходит микрореволюция отношений — в данном случае в нашем трио, где все подчас бывает непросто. И именно потому, что это непросто, музыка может что-то в нас менять.
— Коллеги по трио — ваши постоянные единомышленники? Вы часто придумываете совместные проекты?
— Я очень люблю играть с Бушуевым и Черкасовой. Мы все очень разные люди, мы многое сделали вместе, хорошо друг друга понимаем, и можем работать теперь немногословно. Что касается проектов, которые я вел бы направленно — их нет. Я занимаюсь тем, что меня интересует в данный момент, и распределяю свои силы так, чтобы меня хватило надолго в том, что я хочу и умею.
— Вам не кажется, что исполнитель авангардных произведений должен обладать актерскими качествами, потому что в ход часто идут не только ноты, но и открытые эмоции?
— Это вопрос интерпретации 0Ч речь не идет о том, что в нотах написано: если там стоит ремарка «подпрыгнуть и крикнуть как дикая коза», то все ок, а если человек делает это сам , то это можно назвать частью его интерпретации, что позволительно, но зависит от сочинения. Необходимо ли внедрять дополнительный элемент, кроме музыкального, например — актерский? Мне кажется, что для начала нужно разобраться с музыкой, она многое уже несет в себе изначально, включая понимание исполнения — как двигаться и вообще себя вести на сцене. Это уже основа для образа, который возникает у слушателя, но не конструируется намеренно исполнителем. А если включается направленная дополнительная деятельность от исполнителя — она должна быть хорошо взвешена, потому что лгать довольно просто, а говорить правду, то есть передавать истинный замысел композитора, — сложно. Если ты внедряешь что-то в музыку, не имеющее к ней прямого отношения, то в музыкальном отношении может получиться лишь компромисс.
Само исполнение музыки является судьбоносным актом для исполнителя – хорошо, что он вообще после этого выжил
— Есть ли разница в исполнении современных авторов у западных и русских музыкантов?
— Дело в подготовленности и в среде. Когда ты живешь в ста км от города Дармштадта, где с 1948 года происходят важнейшие события в исполнительской практике авангардной классики (открытые в 1946 году Международные летние курсы новой музыки, в которых принимали участие К. Штокхаузен, Д. Кейдж, В. Фортнер, А. Шёнберг, П. Булез — прим. МН), то ты можешь просто взять машину и приехать туда. А если ты живешь в Сибири, то ты можешь лишь в сказке или столичных новостях прочесть о том, что такое бывает. Понятно, что если ты ближе к этой традиции физически, то ты в каком-то смысле оснащенней. В современной музыке все очень интересно — среди ее опусов есть то, что вынимает из исполнителя все. И вопрос о том, кто лучше и кто хуже ее играет, уже не стоит — само исполнение музыки является судьбоносным актом для исполнителя — хорошо, что он вообще выжил.
— Вам не хотелось бы повезти свои исполнительские проекты в регионы?
— Если речь идет про просвещение — то у меня нет такой амбиции и фантазии. Первым концертом цикла «Свободное время» в Гараже был «Драмминг» Стива Райха. Мы сыграли его один раз — и мне хочется пережит это еще пять раз. В каждом исполнении это произведение уникально и в каждом исполнении оно всегда будет отличаться от себя самого. Это же касается музыки Штокхаузена, и очевидно, если это выступление закончится, то у нас возникнет желание в каком-то виде все это повторить. А где это сделать — можно и в регионах, у нас нет предубеждений относительно места. Но по части миссии — я по крайне мере не чувствую в себе дополнительных сил на то, чтобы Штокхаузена озвучить, например, в Чите. Я не считаю, что кого-то нужно с чем-то знакомить, думаю, что многие вещи происходят так, как должны происходить, это интересно, как цепь случайных событий и непреднамеренно полученных результатов – этому как раз и посвящен наш цикл «Свободное время».
Дмитрий Власик
В 1995 г. окончил ДМШ им. Л. ван Бетховена по классу фортепиано. В 2001 г. поступил в МССМШ им. Гнесиных (класс ударных проф. М.И.Пекарского), которую окончил экстерном в 2003 г. В 2008 г. окончил МГК им. П.И. Чайковского. В настоящее время учится в аспирантуре в Московской консерватории. Дмитрий впервые в России исполнил сочинения для ударных таких композиторов как Шиаррино, Фернейхоу, Биллоне, Ксенакис (Персефасса), Цинстаг, Д.Л.Адамс, Кл.Ланг, Д.Ланг, Фелдман (в составе трио с Н.Черкасовой и И.Бушуевым), Аблингер (также, в составе трио), Кейдж и др. Дмитрий является популяризатором современной академической музыки, исполнителем, автором звуковых перформансов, а также музыки к ряду театральных проектов. Является участником мероприятий проекта «Платформа», автором и участником серии концертных перформансов «Свободное время» в Центре современной культуры «Гараж».