Одна из нескольких выдающихся болгарских оперных певиц на европейской сцене, постоянная солистка высоколобой Венской оперы сопрано Красимира Стоянова выступила с БСО и Владимиром Федосеевым в Большом зале консерватории с не совсем обычной для местного концертного климата программой из Рихарда Штрауса и Густава Малера.
Концовка зимнего сезона у БСО удивила даже нелюбопытных. Короткий месяц — и подряд одно за другим сразу несколько заметных событий, с выразительными, не частыми в наших краях именами исполнителей или нетривиальными репертуарными подходами. В феврале оркестр открыл новый «Царский абонемент» — наверное, что-то такое носится в воздухе, но концертная серия о трагедии власти и о судьбах властителей выглядит красиво и своевременно. Цикл открылся концертным исполнением сцен из «Бориса Годунова». Запланированы «Иван Грозный» Прокофьева, «Царь Эдип» Стравинского и «Царь Давид» Онеггера, совсем редкий.
А начался февраль с приезда Лейфа Сегерстама — важной персоны европейского ландшафта, дирижера и композитора. Визит прошел тихо и незаметно, хотя в абонементе «Северный ветер» он исполнил не только Четвертую симфонию хрестоматийного датчанина Карла Нильсена, но и мировую премьеру собственной Симфонии №239 «Фантазии о Яньхайском монахе». Другой композиторско-дирижерский визит к федосеевскому оркестру вызвал куда более громкий резонанс, но не по художественным причинам, а из-за случайно-политических, комических обстоятельств. Кшиштофа Пендерецкого, который регулярно напоминает в Москве о себе и своем плакатно-классицистском авангарде, в часы досуга на «Мертвых душах» в Большом театре накануне его выступления с БСО перепутали с Владимиром Чуровым. Поистине гоголевская история, тем не менее, усилила кульминацию зимнего программирования оркестра, к финалу которого Федосеев наградил публику строгой композицией из Рихарда Штрауса и Густава Малера.
Венская болгарка Красимира Стоянова — безупречное сопрано и звезда — всяко украсила подчеркнуто европейский сюжет своим отчетливо европейским вокалом и артистизмом. Только Сюиту вальсов из оперы Рихарда Штрауса «Кавалер розы» Федосеев сыграл с оркестром без партнерши, словно настраиваясь. Дальше были штраусовские «Четыре последние песни», которыми композитор прощался с огромной жизнью в 1948 году. Светло и нежно. В этом смысле светлые тембровые краски и пластичная нежность вокала Стояновой музыке в точности соответствовали. То обстоятельство, что певица с ее фирменной ровностью (не только регистров, но и оттенков), плавностью, стилем, культурой и дозированной эмоциональностью, словно вычеркнула из музыки вторые планы, могло показаться непривычным. Но так или иначе это был очень европейский, штраусовский Штраус — ровный и плавный, каким его, возможно, сегодня рада видеть европейская история.
Во втором отделении публика имела возможность убедиться, что на местные сцены опять зачастил симфонический Малер — уже третья симфония за зиму, на этот раз «Четвертая». И кроме первой части, все текло подобно сюите вальсов, словно вся симфония, то чуть быстрее, то медленнее плавно течет и кружится, мягко стелет уютным оркестровым качеством, чуть неверные иногда вступления не портят округлых форм. В финальной части — снова Стоянова. И снова нежность и безупречность, прекрасные тишайшие верха, легко проникающие сквозь оркестровую ткань, теплота светлого тембра, смягченное произношение, чуть больше пронзительного чувства в идеальной фразировке, чем досталось Штраусу. Деликатный аккомпанемент. Венский лоск, сглаженное содержание и красота как она есть.
На этом программные сюрпризы от БСО не заканчиваются: уже 7 марта за пультом — Гинтарас Ринкявичус, что само по себе было бы неудивительно, если бы не музыка. В программе две симфонии, небывалые на московской сцене: Вторая симфония замечательного латышского постминималиста, пантеиста, сына священника и профессора музыки Петериса Васкса, а затем Пятая симфония английского пантеиста и принципиальной фигуры «Нового английского ренессанса» Ральфа Воана Уильямса (старше Васкса больше чем на век). Васкс и Воан Уильямс — это еще эффектнее, чем Штраус и Малер. Ну, прям как будто мы совсем в Европах.