— Неделю назад вы впервые вошли как ректор в Академию русского балета. Узнали ли вы за эту неделю о ней что-то новое?
— Нет, я потихоньку знакомился с учащимися, со структурой, с теми людьми, с которыми буду работать. Не предпринимал никаких резких движений, просто собирал информацию. Сейчас многое надо решить до Нового года — заканчивается финансовый год, надо сдавать отчеты.
— Ваша предшественница на посту ректора занималась только хозяйством. Вы тоже будете следить за состоянием швабр и крыши?
— До меня ни один ректор АРБ не имел профессионального балетного образования. А сама должность ректора подразумевает прежде всего ответственность за то, чему учат детей. Все, кто учился в высших учебных заведениях, знают: по-другому быть не может. Я отвечаю за качество образования и, конечно, буду заниматься учебными вопросами, так же как и всеми остальными делами.
— Когда вы вспоминаете о том, как вы сами учились в МАХУ, говорите ли вы себе: вот у меня было так, но я постараюсь, чтобы здесь так точно не было?
— Я сейчас не буду сравнивать московскую академию, тбилисскую, ленинградскую и какую угодно. Я сын педагога, мама в школе преподавала физику, и я, можно сказать, вырос в учительской. И я очень хорошо знаю, что такое хорошо для ребенка и что такое плохо. И отлично помню, что задевало меня самого, когда я учился в школе. Что я тогда чувствовал — и я постараюсь, чтобы никто не чувствовал себя так из-за меня. Я знаю, что если на ребенка кто-то жалуется, с этим ребенком обязательно надо поговорить, надо найти причину того, что произошло. Бывают проступки по незнанию, бывают проступки по случайности, а иногда ребенка могут просто оклеветать. Бывает, что ребенок нашалил, а подставил другого. Поэтому во всем надо аккуратно разбираться. С самого первого дня, как я переступил порог московского училища, я видел много несправедливости и очень долго должен был доказывать, что я имею право учиться в Москве. Мне вообще в жизни выпало много несправедливостей, и потому я бы никогда не хотел ни с кем поступать несправедливо.
Я просто пришел работать, а все остальное покажет время
— Но сейчас некоторые петербургские артисты говорят о том, что само ваше назначение — несправедливость. Как вы к этому относитесь?
— Я недавно общался с педагогами и напомнил им очень известный исторический факт: когда великий режиссер, теперь давным-давно уже признанный всеми гений Георгий Александрович Товстоногов пришел в БДТ, было такое количество недовольных! Ну там практически бунт был. Есть интервью Кирилла Лаврова, где он рассказывает, что вообще собирался уходить и уже написал заявление. И артисты рассказывают, как Георгий Александрович на первом же собрании сказал: я несъедобен. А потом все те люди, которые против него выступали, — они были счастливы, что они с ним работали. В данной ситуации я прекрасно понимаю мотивацию тех людей, которые пытаются выступать против моего назначения. Я очень хорошо знаю, с кем они дружат, кому они подыгрывают, и ни одна интрига не остается для меня неизвестной. Ну что сделать? Ничего страшного. Я просто пришел работать, а все остальное покажет время.
— Ваши противники утверждают, что вас назначили для того, чтобы слить академию с Мариинским театром. Что вы думаете по этому поводу?
— Я встречался с педагогами, и я им сказал, что две вещи я им гарантирую. Мы встречались в музее академии и сидели среди портретов моих педагогов. Я сказал, что в моей жизни очень большую роль сыграла Марина Тимофеевна Семенова и я очень много приложил сил, чтобы она достойно упокоилась на Новодевичьем. (Когда великая балерина умерла в июне 2010 года на 102-м году жизни, Большому театру сначала отказали в месте на Новодевичьем кладбище; Николай Цискаридзе дошел до самого верха, чтобы пробить разрешение. — «МН»). Для меня очень важен этот человек. И я сказал в академии: я могу поклясться перед портретом Марины Тимофеевны, могу поклясться ее могилой в том, что, если вдруг будет принято такое решение, я ни один документ, который будет требоваться для объединения (акт передачи же будет требоваться), не подпишу. В тот момент, если наступит такая угроза, если такое случится, я соберу весь коллектив, расскажу им честно о сложившейся ситуации, на их глазах напишу заявление об уходе и уйду. Потому что мне не нужна геростратова слава. И второй момент: я им пообещал, что самое маленькое, что я могу сделать, если опять будет обсуждение этого вопроса, — вы все можете написать свое мнение в письме нашему президенту, я подпишу его как руководитель организации и отдам его Владимиру Владимировичу лично в руки — у меня есть такая возможность как у члена совета по культуре.
К началу XXI века я не знаю ни одного человека в московском балете, у кого бы не было ленинградских корней
— Сейчас неожиданно всплыла сугубо балетная тема, которая обычно не обсуждается в прессе — тема разницы между московской и петербургской школой. Насколько она на самом деле велика?
— Нет такой разницы. Есть один русский балет. Но вот что важно: манера исполнения в Москве и в Петербурге действительно отличается. Только по одной причине — и об этом очень тщательно и точно говорит Галина Сергеевна Уланова в книге «Я не хотела танцевать», которую подготовила Сания Давлекамова. Галина Сергеевна очень подробно рассказывает, как она уже была очень взрослой, опытной балериной, когда переезжала из Петербурга в Москву, — это был 1944 год, ей было почти 35 лет и ей пришлось переделывать все роли, которые она уже давно исполняла в Ленинграде. Только по одной причине: сцена в Большом театре значительно больше. И те жесты, те движения, которые будут достаточно читаемы и убедительны на сцене Мариинского театра — они будут абсолютно не видны в Большом. Все. Больше никакой разницы нет. У меня был очень смешной случай — я танцевал Голубую птицу в «Спящей красавице» в Мариинском театре и ждал педагога, с которым должен был репетировать. Он подошел и начал с того, что сказал: я уверен, танцевать па-де-де вы умеете хорошо, давайте мы с вами будем учить мазурку, которую вы в Москве танцевать не умеете. Я про себя улыбнулся и сказал: конечно, раз вы так считаете, давайте с этого начнем. Но оказалось, что мы учились делать все те же движения, которые я делал и в Москве, но без продвижения, на месте. Потому что в финале «Спящей красавицы» танцует очень много народа, и если в Большом хотя бы было четыре квадратных метра для каждой пары, то в Мариинском театре уже и двигаться вообще некуда, получается, что ты танцуешь на одном квадратном метре. И все. Удивительно, что люди всерьез обсуждают эту разницу, не обращая внимания на то, что в ХХ веке многие выдающиеся балерины и танцовщики переезжали из Ленинграда в Москву, танцевали и преподавалиименно в Москве. Поэтому к началу XXI века я не знаю ни одного человека в московском балете, у кого бы не было ленинградских корней. А у меня они просто одни ленинградские — других нет!
— А если сравнить наши школы с парижской школой — отличия есть?
— Очень сильная разница. Во-первых, они учат всего пять лет. Во-вторых, у них нет такого серьезного образования — актерского мастерства, характерного танца, историко-бытового танца. Они в основном учат классику, на все остальные предметы отведено гораздо меньше часов. Вы можете заметить в любом классическом балете, насколько неубедительны они в характерном танце. Потом у них абсолютно не изучают фортепиано в отличие от русской школы. Но сейчас, к сожалению, у нас уроки фортепиано идут только четыре года — когда я учился, было восемь лет. Я считаю, это неправильно: фортепиано надо изучать очень серьезно, артист балета обязан знать все музыкальные тонкости. Потом производственная практика — они приходят в труппу очень маленькими. Им всем около 16 лет, а сейчас в АРБ новая система, и артисты выпускаются из школы в 19–20 лет. Потому что девятилетнее обучение и выпускники получают степень бакалавра. Французы считают, что становление артиста должно происходить уже в театре — вот в чем серьезная разница. А кроме того, у французов совершенно по-другому поставлен корпус и руки. Их очень сильно отличает постановка рук — никогда ни с кем не перепутаешь.
История с назначением
Год назад ректор петербургской Академии русского балета (привычно называемой профессионалами Вагановским училищем) кандидат социологических наук Вера Дорофеева заявила о своем желании выйти на пенсию. Право на это она имела еще до своего назначения на эту должность в 2004 году, и министр культуры принялся раздумывать над возможными кандидатурами на этот пост. Тогда же он предложил эту должность Николаю Цискаридзе, но знаменитый танцовщик, хоть и разругавшийся к тому моменту в пух и прах с начальством Большого театра (тогдашнему генеральному директору не понравилось, что артист перечислил все обнаружившиеся проблемы реконструированного здания главного театра страны), не пожелал оставить сцену и своих учеников в театре. Летом, когда ситуация изменилась (один генеральный директор не продлил контракт артиста, а пришедший ему на смену также испугался слишком независимой звезды), предложение было повторено, и на этот раз танцовщик его принял. Только неизменным изяществом министра можно объяснить тот факт, что он ждал начала учебного года, чтобы объявить о том, что Вера Дорофеева может получить желаемую отставку (которая, как выяснилось, желаемой уже не была), а место ректора получает Николай Цискаридзе.
По уставу академии ректор — ее глава, а художественный руководитель академии (который должен быть непременно выпускником АРБ) является первым проректором. На встрече с педагогами академии министр объявил не только о назначении и.о. ректора (приставка к должности будет существовать до созыва ученого совета и его голосования), но и о назначении нового художественного руководителя — вместо Алтынай Асылмуратовой, занимавшей эту должность последние 13 лет, худруком была названа Ульяна Лопаткина, подразумевалось, что действующая звезда Мариинки сменит звезду предыдущего поколения. Назначение и Николая Цискаридзе, и Ульяны Лопаткиной вызвало бурную реакцию в петербургских балетных кругах: если Цискаридзе раздражает прежде всего тех приближающихся к завершению карьеры артистов, что сами рассчитывали на место в АРБ (самую громкую кампанию «против» ведут начинающий хореограф Юрий Смекалов, одаривший в прошлом сезоне Большой театр гомерическим балетом «Мойдодыр», и владелец сети частных балетных школ Илья Кузнецов), то Лопаткина, в свое время расставшаяся с легендарным петербургским педагогом Нинель Кургапкиной и начавшая сотрудничество с не пользующейся авторитетом Ириной Чистяковой, рассматривается многими педагогами как «отрезанный ломоть». На сегодняшний день выслушавший педагогов Николай Цискаридзе, который по должности обязан подписывать контракты своим проректорам, продлил до 31 декабря контракт Алтынай Асылмуратовой — как и всем прежде работавшим проректорам.
— При этом в школе Парижской оперы значительно больше времени уделяется неклассической хореографии...
— Потому что у них репертуар в театре совершенно иной и они с детства много занимаются модерном. Но сейчас они пришли к тому, что у них все работающее поколение травмировано в очень раннем возрасте. Если нуреевское поколение танцевало и стало получать травмы только после 35 лет, то новое поколение — в 25 уже все оперированы очень серьезно и в 30 уже не все могут танцевать. К сожалению, это сочетание классики и модерна в репертуаре неполезно для здоровья.
— То есть вы не собираетесь в школе увеличивать эти часы?
— К этому надо подходить очень грамотно. Дело в том, что человеческий организм — очень хрупкая вещь, и в эти юные годы надо ему не навредить. Чем качественнее мы подготовим базу, тем дольше и ярче будет жизнь артиста в театре. Все-таки не надо забывать про то, что, несмотря на то что мы вуз, мы готовим основу, то, на чем они потом будут жить всю жизнь.
Театр — это взрослая жизнь и уж кому как повезет
— Валерий Гергиев, помнится, говорил, что его не устраивает качество работы училища — выпускники недостаточно приспособлены к работе в театре. Как вы собираетесь реагировать на эти замечания?
— Я с большим уважением отношусь к Валерию Абисаловичу — помимо того, что он один из крупнейших музыкантов современности, я вижу, какую нагрузку он на себе несет как руководитель, как много работает, — и это не может не восхищать. Я предложил педагогам пригласить его в академию, чтобы поговорить с ним, обменяться мнениями, претензиями, может быть. Они согласились. Я поговорил с Валерием Абисаловичем, и он дал согласие — сказал, что когда вернется в страну, постарается найти время и пообщаться с педагогами. Но что касается вообще прихода выпускников в театр — понимаете, каждый человек видит по-своему и у каждого человека складывается жизнь абсолютно индивидуально, когда он переступает порог театра. Есть присказка — говорят, что, кроме здоровья, надо желать еще и удачи, потому что на «Титанике» все были здоровы. Театр — это взрослая жизнь и уж кому как повезет. Другое дело, что у меня вызывает большую обеспокоенность тот факт, что юношей в училище гораздо меньше, чем девушек. И это не только проблема АРБ, это проблема и московского училища, это вообще проблема в нашей стране, потому что профессия стала настолько непрестижна, настолько опасна и сложна, что молодые люди, к сожалению, мало идут в балет. Этим надо заниматься очень серьезно.
— А что можно сделать?
— Надо снова ввести практику выездных приемных комиссией — я буду проговаривать с Министерством культуры, чтобы нам выделяли на это средства. Чтобы педагоги ездили по стране, отбирали детей. В советское время был серьезный отбор. Если вы читали интервью Фаруха Рузиматова — он рассказывает, как он попал в балет и где его нашли. Очень редко бывает так, как в моей жизни сложилось, что бредовая идея стать танцовщиком пришла в голову мне, а не маме. Это редко бывает, чтобы ребенок сам захотел, в основном всех детей находили выездные комиссии.
— Но давайте вернемся из вашего сегодняшнего дня в день вчерашний. Все-таки история с «Щелкунчиками» в Большом, когда сначала было объявлено, что вы станцуете три прощальных спектакля в декабре, и люди чуть не снесли кассу Большого театра, а потом эти «Щелкунчики» как бы растворились в воздухе, представляется очень странной. Что вообще случилось?
— Мне предложили три спектакля, и я сразу сказал, что это невозможно. Или меня восстанавливают на работе полностью, на том положении, что было, тогда я готов это сделать, или я даже не буду рассматривать это предложение. Моя позиция была такая — поскольку я был 21 год главным танцовщиком этого театра и 10 лет педагогом (только официально, неофициально я работал гораздо дольше), то только и танцовщиком и педагогом согласен вернуться, в ином случае не переступлю порог театра.
— Но в одной из газет появилось ваше интервью, где вы якобы сказали, что будете танцевать эти три «Щелкунчика» и попрощаетесь с публикой...
— Я такого интервью не давал.
— Почему вы тогда не подали на газету в суд?
— Мне в последнее время так стараются создать ореол человека, который все время хочет поскандалить, что мне абсолютно безразлично, кто и что говорит.
— Можно ли будет еще увидеть вас на сцене?
— Я иногда буду танцевать то, что не требует очень большой подготовки. Я для себя давно поставил планку — и классическим балетом не хочу больше заниматься потому, что как Николай Цискаридзе танцевать очень сложно. Я делал это столько раз и на таком уровне — пусть кто-нибудь попробует. Мне просто не хочется опускать планку. Замена хотя бы одного движения в большом трехактном спектакле для меня драма. Я никогда этого не делал — если понимал, что не могу станцевать на прежнем уровне, сразу отказывался от спектакля.
— То есть надеяться на то, что вы с Ульяной Лопаткиной снова выйдете в «Бриллиантах» в Мариинском театре, не стоит? Или все-таки стоит?
— Не знаю, это уже вопрос к руководству Мариинского театра.
— За минувшую неделю в школе было что-то радостное?
— На днях ученица выпускного класса Ксения Жиганшина станцевала Машу в «Щелкунчике», в спектакле Мариинского театра. Я с большим удовольствием смотрел эту работу педагога Марины Александровны Васильевой — насколько свободно и красиво, абсолютно блистательно танцевала ученица, которая в этом году будет заканчивать школу.