Хейс Фрилинг и Йоб Ваутерс не всегда трудились вместе, но в рамках перекрестного года Голландия — Россия они сделают масштабную инсталляцию в парке Горького. И как они любят, временную, потому что оба влюблены в процесс. Хейс — художник со стажем и глубоко уважаемый в Голландии человек, советник главного архитектора страны. Для него визит в Россию не первый, его уже связывают с этой страной образы славянской иконографии, которые он использует в своих работах, путешествие на поезде Москва — Владивосток и искренний интерес к памятнику Петру I Церетели.
Хейс Фрилинг
«Когда мы готовились к нашей работе в парке Горького, Йоб нашел два интересных высказывания у Максима Горького: «спасибо, что родился» и «чем дольше живешь — тем лучше». Не могу представить, откуда Горький их взял, но в один прекрасный день я хотел бы кого-нибудь встретить и сказать: «спасибо, что родился». Мы хотели остановиться на сентенции Горького, но, подумав, решили поместить ее в центр нашей работы, а вокруг — высказывание голландского поэта Яна Якоба Слауэрхоффа: «Только гавани верны нам» и много осетров на сочном коричневом фоне.
Мы ни в коем случае не вкладываем никакого смысла в осетров, боже упаси. Нам вообще это не свойственно. Мы рисуем осетров потому, что они прекрасны. Гете сказал: «Каждая мысль или теория в сравнении с восприятием — это нонсенс». Ты должен найти смысл в созерцании искусства, и я с этим полностью согласен, поэтому, когда я вижу рыбу, я не вижу символ, это просто зеркало».
Дни Голландии в России
В рамках года культурного обмена между Нидерландами и Россией в Москве пройдет фестиваль «Дни Голландии» — мы принимаем коллекцию работ Пита Мондриана в Третьяковке, плеяду современных музыкантов и художников в парке Горького и театральные труппы на фестивале «Гаврош». Голландцы тем временем идут на выставку «Петр Великий, царь Вдохновленный» в амстердамский Эрмитаж, несмотря на то что на прошлой неделе статуя Петра Великого в Роттердаме работы скульптора Леонида Михайловича Баранова по известным причинам была покрашена жителями города в розовый цвет.
Хейс — мастер фресок. Почти все его работы занимают значительное пространство, но не время, поэтому большинство его работ имеют короткую жизнь. Изготовление их автор преподносит как перформанс. Его коллега Йоб — тоже любитель большого формата, потому что не только график, но и граффити-художник, и в юности расписал немало стен, чем порой занимается и сейчас.
«Мы сошлись на этой идее друг с другом, а потом с куратором перекрестного года — Шенгом Схейеном, этот формат «жизненного искусства», доступного и публичного, ему кажется очень подходящим к фестивалю и парку Горького. Мы целиком распишем двухметровую и очень длинную — метров 100–150 длиной — стену, и мне очень нравится идея творчества в публичном пространстве, где каждый может подойти и нарисовать что-то сам на этой стене в ответ. Еще этот формат мы позаимствовали из идеи рекламных щитов, которые появляются во время выборов в Голландии. Они сделаны из дерева, временны и полностью для народа. Но наш билборд в Москве мы лишим всяких политических отсылок и рекламы и напитаем его только поэтической составляющей — что мне очень симпатично, потому что давно хочется сделать нечто подобное с большинством рекламных щитов. Еще мне эта идея напоминает американские кинотеатры формата «драйв-ин». На самом деле эта стена будет недешевой — на нее уйдет невероятное количество брусков, а еще ее нужно будет хорошенько укрепить, чтобы порыв ветра не свалил ее.
«Увидимся когда-нибудь», — говорю я многим своим работам. И фреску для парка Горького вы сможете увидеть здесь и сейчас и никогда больше, и я думаю это круто. Это как в театре — актер учит пьесу, оттачивая роль, сыграет ее два-три раза, и больше никогда».
Почему Хейс и Йоб нашли общий язык? Все просто: первый — мастер по масштабным картинкам, полных орнаментов, фольклора, органических геометрий, растений, животных и странных образов, почерпнутых в русской иконографии. Второй — каллиграф, направляющий все свое творчество в русло буквенное и графическое. Суть их коллаборации в сочетании слова и образа, которое им дается с успехом.
«Почти все наши совместные с Йобом работы связаны с текстом. Я — художник, он — график и граффитчик, так что мы оба сошлись на большом формате — стене, — который нам обоим нравится. Образ крыльев Серафима, который мы использовали в нашей работе для оформления помещения под показ Дриса Ван Нотена (West Moon Street. — «МН»), — моя идея, и мне очень нравится этот образ, как что-то живое и непостижимое, что могут скрывать крылья. Я, правда, лишил его головы — и я в этом не новатор, в Софийском соборе в Стамбуле голова ангела скрыта, и он похож лишь на движущийся обезличенный объект. Зато у моих крыльев есть глаза. Я изобразил ангела понятным для русского человека, а вот люди, которые не знакомы с этим образом, говорили мне: «Это сильно! Как ты придумал такое?». Я был заинтригован Серафимом и реакцией людей, я поделился своими мыслями с Йобом, и так мы уверовали в то, что не содержание, а форма, цвет и жест воздействуют на нас. Этот комплекс средств коммуницирует со зрителем примерно на тех же частотах, что и музыка. Думаю, теперь для нас с Йобом это важнейшая часть в наших работах — мы почувствовали себя легче и не нагружаем наше творчество смыслом.
Йоб много работает с граффити. Поэтому отношение к слову и целым высказыванием у такого художника становится максимально свободным — ты выбираешь и комбинируешь их за их собственные заслуги — звучание, внешний вид и прочее. Получается, мы вытаскиваем то, что скрывается между смыслом и звучанием слов, поэзия — только упаковка. Смысл не в том, чтобы что-то проиллюстрировать или снабдить текст картинкой, а позволить им работать вместе на уровне, который находится выше иллюстрирования. Поэтому — смотрите между осетрами.
Между художниками более 15 лет разницы — пока Фрилинг снабжал голландские музеи экспонатами, Воутерс рисовал афиши для вечеринок. Однако их любовь к орнаментам, написанным от руки, превозмогла разнонаправленность творческих векторов.
«Во многом мы разные, но работа не оставляет времени на споры. Конечно, в мире дизайна все решается с помощью компьютера. Я его избегаю, Йоб в нем отчаянно нуждается. Для меня во многом идея живописи в XXI веке связана с борьбой художника с полотном — Пикассо в рамках абстрактного экспрессионизма боролся с вещами, изменял их. Я всегда был заинтересован в декоративном и народном искусстве, потому что это полностью противоположное явление, в нем нет борьбы, все завершено и никуда не стремится. Такое (мое) искусство создается как музыка, и мне это очень нравится. Когда я глубже погрузился в этот мир, то подумал, что декоративные традиции совершенны, гармоничны и очень сложны, потому что используют крайне мало форм и цветов. Но я не говорю о символах — они всегда связаны с культурой и временем. Может, я пренебрегаю чем-то важным, но работать с символами я не могу.
Для меня и Йоба коллаборация — это поиск функционального контекста художником и свободы — дизайнером. Это то, что связывает нас вместе. Когда ты дизайнер-график, как Йоб, ты всегда работаешь внутри очень жесткого свода правил. Когда мы путешествуем — я никогда не беру с собой компьютер, а Йоб всегда с ним, обсуждая и модернизируя онлайн детали своих работ. Этих споров и дискуссий с заказчиком никогда не случается у художника, потому что никто не имеет права вмешиваться в такие вещи. И я пытаюсь найти пути, которые давали бы возможность мне работать как художнику и давали физическое место моей работе, и еще ощущение смысла, чувство нужности, функциональности».
В 2011 году к Хейсу и Йобу обратился Дрис Ван Нотен — виднейший представитель бельгийской моды. Он просил разрешения использовать их уже существующие работы в принтах для мужской коллекции осень/зима-2012/13 и создать новые, а также оформить помещение для показа, которое могло бы выглядеть как улица сказочного города.
«Мои коллеги по цеху говорят: твое творчество всего лишь декорация к одежде. Но я думаю, это очень круто, особенно потому, что, как я думал, Дрис будет использовать в коллекции мои самые декоративные работы, но он этого не сделал. Он использовал много моих старых работ и даже фотографию какого-то граффити, которую я сделал много лет назад в Голландии. Для нас с Йобом работа с коллекцией одежды была экспериментом, потому что мы давно думали о том, чтобы делать рисунки на одежде, правда, не печатать их на фабрике, а рисовать на готовой одежде, понимаете? Мы сделали несколько таких работ, но в коллекции Дриса они не были использованы.
Иногда я задумываюсь, кто носит эту одежду. Временами ношу я. Но я совсем не модник и, как правило, одеваюсь просто и спортивно. Но у меня есть этот костюм от Дриса, полностью запринтованный нашими работами. Дрис выпустил 150 костюмов с нашими принтами, и все до одного оказались проданы. Их обладатели наверняка надевают костюм максимум два раза на выход и продают: «Смотрите, у меня новый лук от Дриса Ван Нотена!». Лично я ни одного костюма не встретил ни разу, даже на вечеринке. Люди покупают их как искусство и украшают ими свой гардероб. Многие коллекционеры предметов искусства покупают больше, чем позволяет им вкус и возможность украсить этим произведением дом, та же абсурдная вещь с модой. Мода — это, безусловно, очень странный мир.
На нашей первой встрече Дрис сказал: «Мы очень хотим сделать эту коллаборацию и, конечно, нам очень приятно пустить в коллекцию такие выдающиеся вещи, но наши деньги сделаны из белых рубашек и синих блейзеров». При этом Дрис все-таки пуританин — он не выпускает парфюм, который делает фешн-домам реальные деньги. Конечно, это обуза для артиста — работать с коммерческими и промышленными ситуациями, но есть и плюс — люди могут видеть твои работы каждый день, и это то, что мне нравится в прикладной стороне творчества художника».
Хейс в России не впервые, его детские воспоминания связаны с советской, незастроенной небоскребами Москвой, вкусом осетра и долгой, но интересной, как многосерийное кино, поездкой на поезде Москва — Владивосток, который его родители использовали лучше всяких слов, чтобы не рассказать, а показать мальчику Россию.
«Мне всегда очень нравилось рисовать осетров. Йоб, к примеру, отличный рыбак. Я никогда в жизни не рыбачил, но мне бы очень хотелось. Вот таким житейским образом мы можем быть связаны с рыбами в жизни и своих работах — таких связей мы и ищем в совместном творчестве.
Когда я был в России, я ел осетра. Это то, что я очень хорошо запомнил, когда в детстве родители взяли меня с собой в путешествие через всю Россию. И когда я в апреле этого года приехал в Россию, первое, что я сказал: «Скорее же идемте есть осетра!». Но мне сказали, что это не лучшая идея. Похоже, люди здесь не любят осетров. Когда мы придумали историю с фразой «спасибо, что родился» и иллюстрацией к ней, нам показалось, что это супер, потому что осетр живет в России дольше, чем человеческая цивилизация. Мы могли бы также смотреть на это, как на фразу осетров в сторону русского народа: «спасибо, что родились».
Новая, переродившаяся после советских времен Москва не кажется Хейсу столь привлекательной. Может быть, это приятные воспоминания из детства, а может, голос голландской потребности в «прозрачном» горизонте или просто результат остроты художественного вкуса, неизвестно. Но он очень ждет визита сюда. Хотя бы для того, чтобы создать очередной иконографический шедевр по-голландски и поесть от души осетров.
«Я считаю, капитализм делает многие большие города уродливыми и переполненными. Я также был в Берлине после того, как полгода назад рухнула стена. Я не коммунист, но мне реально нравился тот Берлин, так же, как советская Москва, где вообще не было рекламы. В ней было так много пустот и пространств. Конечно, нет вины людей в том, что город заполнился машинами, магазинами, вывесками и шумом. Это вина капитализма. Я был здесь в апреле этого года, и все, что я видел постоянно, — баснословно дорогие машины, меха повсюду и магазины гламурных брендов, которых нет у нас в Амстердаме. Москва — это больше, чем просто большой город. И я был шокирован бронзовой статуей Петра Великого, когда мы проходили по мосту рядом с парком Горького, я не удержался и воскликнул: «Боже, это роскошно! Вот это настоящие тоталитарные времена». Я был уверен, что Петр возник 70 лет назад, и был еще более удивлен, когда узнал, что памятнику всего 12 лет. Я бы никогда не смог такое построить. Мы тогда остановились в арт-отеле над маленьким кафе и театром. Забыл название. Это было похоже на детский театр. Там еще был отличный бар, немного темный, но просторный. Отличное место, наверное, это как раз то новое, что мы смогли уловить в этом городе. Кого там только не было: женщины в возрасте, семьи с детьми, студенты, и все так мило беседовали друг с другом. Это кафе стало нашим любимым местом в Москве. Мы не видели такого славного кафе в Амстердаме и вообще нигде, где бывали раньше. Вот только название почему-то забылось».
Тарковский и русская печь лечат голландцев
Сейчас Хейс Фрилинг делает фреску для психиатрической больницы. Она называется «Иваново детство» и связана с одноименным фильмом Тарковского о мальчике с непростой военной судьбой. В ней нет ни слова о войне, это чистые, почти сказочные воспоминания Ивана, которые, как считает Хейс, будут влиять оздоравливающе на пациентов. В больнице, где все стерильно, холодно и рационально, Хейс хотел сделать работу, напоминающую уютный дом, поэтому пристроил к картине с оленями и наливными яблоками русскую печь. Конечно, ненастоящую — не положено в учреждении. Художник мечтает сложить печку, которую можно будет топить взаправду, и изучает книгу об устройстве русской печи.