Я люблю Баха
Когда я увидел акцию Pussy Riot, то отнесся к этому, как к чему-то просто необычному, но чтобы я это идентифицировал как искусство... Мне это немножко не близко, и я никакого искусства сразу не зафиксировал, хотя резонанс был большой. Я увидел просто девичью панк-группу. Но потом Осмоловский мне сказал, что эти люди своей художественной акцией обогатили «имаджинарий альтернативной культуры». А Кулик сказал, что они просто «рассыпались как Мamp;М's по паперти» и в смысле цветов и яркости там, конечно, был интересный художественный момент. Разноцветные балаклавы, отсутствие авторства и подразумевание, что любой может быть под этой маской. И дело в том, что я к этой панк-культуре ни сном ни духом. Я старомодно люблю Баха и все прочее, современная музыка на меня не действует никоим образом. А вот поведение девочек на суде — это, по-моему, отдельное произведение. Они держались достойно и безукоризненно, возили мордой об стол всех, кого только можно, — попов, власть, прокуратуру, судей. Делали это изящно, благородно. Красиво, мужественно — вот это было в целом действием, и если не брать 40 секунд в ХХС во внимание, то искусство состоялось именно в суде.
Еще посмотрим
Тотально — я не считаю акционизм искусством. Это дутое явление. С венским акционизмом понятно — было дело, зверский протест, очень эстетские черно-белые фото, которые мы знаем на выходе.
Когда в Москве появились акционисты и перфоманс, когда явление вовсю зацвело и Кулик начал носиться голый — начались 90-е, и мои западные друзья говорили: «Ну и что это? Вот венский акционизм, вот то было да, а у вас седьмая вода на киселе». Но Москва не была седьмой водой на киселе.
Мы живем в мире дутых феноменов, дутых репутаций и массмедийного увеличительного стекла, которое делает из мух слонов
Искусство проверяется только временем, лучшего фильтра пока никто не изобрел, и у меня есть сомнения насчет того, насколько акционизм будет интересен через 500 лет. Вся прелесть этого фильтра состоит в том, что мы можем суметь понять уже сейчас, как он сработает, у нас есть шанс.
Понимаете, у меня сложное отношение с этим жанром, потому что к искусству я предъявляю свои требования. Искусство есть везде. И чашка эта, и стол, в жесте нашем и в слове тоже есть искусство — другое дело степень концентрации материала.
Pussy Riot сделали важный гражданский шаг, очень изменили ситуацию в стране в худшую сторону, но в более отдаленной перспективе эта акция сыграет положительную роль. Они разворотили осиное гнездо. Наметился рост атеистических настроений, рост протеста против православно-националистического бреда — в этом смысле акция Pussy Riot войдет в историю России как переломный момент.
Запах креативности в художественной среде не переносится на дух. И я чувствую привкус этой креативной культуры в акции группы «Война»
«Х...» и все-все-все
Искусство работает медленно, любит спокойствие, тишину. Не поймите это как брюзжание на все новое, я и в 90-е смотрел на этот жанр скептически, в области акционизма очень мало стоящих явлений. Самым выдающимся фактом в истории этого вида искусства я считаю творчество Анатолия Осмоловского. Он начал в 1991 году, ему было 20 лет, и в систему искусства он еще не был встроен. Представьте атмосферу начала 91-го года, все решили, что погибает перестройка, что грядут войны, реформы истощились, а Осмоловский собирает группу энтузиастов и выкладывает у Мавзолея слово «х...». Последовала бурная реакция, «Комсомолка» пишет об этом на первой полосе. Это было последнее уголовное преследование художников в СССР. Издыхающая советская власть возбуждает процесс против художника и испускает дух до того, как все дошло до суда. С этого все началось. «Что теперь-то делать? Наступила свобода, Ельцин», — говорил Осмоловский. Новая власть стала действительно проблемой, что бы такого нарушить? Последней зоной были непреложные правила дорожного движения. Осмоловский задумал перфоманс, где он с друзьями в час пик будет медленно переползать Садовое кольцо. Таким образом, образовав жуткий затор, они должны были вызвать всеобщую ненависть. А вот сейчас и так все стоит, так что такие акции действительно ушли в прошлое.
Осмоловский. Бробдингнег
Лучшей акцией Осмоловского я считаю «Путешествие в Бробдингнег». Машина с выдвижной стрелой подъехала к памятнику Маяковскому и высадила по договоренности Осмоловского на плечо великого, тут в прямом смысле слова, поэта. Час в центре Москвы Толя сидел на Маяковском. Вот это я считаю искусством. Акция замечательна во всех отношениях, об этом искусствовед может писать книги. Взять хотя бы выбранное Толей место, где в 60-е собирались поэты и читали свои стихи, объект: Маяковский, основоположник футуризма, стиля, из которого вырастут все значительные направления ХХ века. Москва середины 90-х, никому не нужное искусство, Чечня, малиновые буржуи и бандиты, и современный художник — всего лишь лилипут на плече великана Маяковского, на плече отцов-основоположников всего современного искусства. В этой акции очень много смысла.
Вопросы этики
Этики нет в искусстве. Искусство такая же отвлеченная сфера, как математика. «Какое дело поэту до добродетели и порока? Разве их одна поэтическая сторона». Ты о краске думай, о том, как создаешь образ, какими средствами — вот эти вопросы важны в искусстве в первую очередь. Pussy Riot хотели страну исцелять от пороков, от связи церкви с политикой; они поставили такую цель и нашли подходящие художественные средства, главное из которых — примитивизация образа.
Для определенных целей молоток — самый лучший инструмент. Так что эстетический элемент убирания избыточной пластической содержательности в акции Pussy Riot я бы отметил. Но в целом мне это чуждо.
Тер-Оганьян брал не икону в своем понимании, а мерзкую репродукцию из Софрина, которая для него была совершенно бессмысленна, и «освящал» ее художественным прикосновением
Деструкция и Авдей Тер-Оганьян
Акций деструкции в истории масса, в частности и против искусства. К Авдею Тер-Оганьяну это не имеет, конечно, отношения, иконы и раньше иконоборцы крушили. В России с религией все стало ясно давно — это новая идеология, которая придет на смену официальному советскому коммунизму в таких же формах тупого насилия, лжи и цинизма, и на месте пьяных секретарей обкомов будут пьяные попы. Все дошло до предельного маразма. Началось все еще в 60-е, когда советская интеллигенция разочаровалась в коммунизме и нашла духовную отдушину — Серебряный век, Флоренский, Бердяев, а художники 90-х на новый капиталистический строй реагировали буквально. Авдей был одним из первых разрушителей — портил ксероксы с икон, писал на них мат, рубил. Он считал, что разрушение в этом случае придавало фоторепродукциям элемент сакральности. Тер-Оганьян создал специальную школу, в которой пародировалось современное акционистское искусство, там он учил студентов технологии создания произведений современного искусства путем агрессии, разрушения и т.п. Это был банальный учебный процесс с изрядной долей юмора, где акционизм демонстрировался как тривиальность. Православные люди на деятельность Тер-Оганьяна, конечно, реагировали соответствующе. Особенно когда он взял не просто черно-белые фотки икон, анилином подкрашенные, а освященные. То есть в художественном смысле продукцию нулевую, но для верующего важную.
Креативности, которую сейчас примеряют молодые «художники», не место в искусстве. Акция «Войны» «Х... в плену у ФСБ» можно назвать находчивой, оригинальной. Мост, встает, Питер, фаллическая символика, ну Смешно. Глубина, которая есть у Осмоловского, скомкивается в простом жесте вставания. Креативность — это направление мысли, которое развилось в 2000-е. Тут есть что-то от стиля работы рекламного агентства. То есть нечто неприятное. В 90-е художники были в отчаянном положении, публичном и финансовом. Никаких галерей, музеев, но был массмедийный разгул, и многие художники развлекались тем, что работали на желтую прессу. Они хотели проснуться и быть в газетах всего мира, и Pussy Riot спустя 20 лет исполнили их мечту.
Подготовила Соня Шпильберг