«Зачем вам эти деньги? Вы всё равно все умрете!»

Сегодня на «Винзаводе» пройдет дискуссия, на которой собравшиеся обсудят сообщение о закрытии трех галерей. Вообще-то всего в Москве более 80 галерей, причем 60 из них находится в Центральном округе. Поэтому многим непонятно, почему закрытие трех из них вызвало столько волнения. Дело в том, говорит Елена Баканова, совладелец галереи Paperworks, что «ситуация эта является поводом для серьезной дискуссии в профессиональной среде; надеюсь, что она станет толчком для обсуждения общих проблем и поиска их решений».

«Зачем им здесь что-то покупать?»

Большинство опрошенных «МН» галеристов не считают, что уход с рынка трех старейших галерей свидетельствует о реальной угрозе самому существованию артбизнеса. Однако они согласны, что состояние артбизнеса не радужное, и не только в отдельно взятом галерейном секторе. Есть мнения радикальные, вот что, например, думает Елена Баканова: «В последние годы наблюдается колоссальный отток из страны людей с высшим образованием и уровнем доходов выше среднего. Ничего удивительного, что среди них оказались и коллекционеры. В воздухе повисла апатия и разочарование. У людей нет желания инвестировать в культуру и будущее страны. Мы не хотим с этим разобраться, хотя бы и в обсуждении частных галерей? У нас скоро не будет культуры вообще, зато мы на втором месте по количеству миллиардеров после Америки и перед Германией. И я им хочу сказать: «Зачем вам эти деньги? Вы все равно все умрете».

Ирина Филатова, куратор галереи «Файн Арт», с этим согласна: «Большинство богатых людей не испытывают потребности в искусстве. У них роскошные дома, они покупают дорогую мебель, но их не интересует ни антиквариат, ни современное искусство. Они недавно богаты — еще не возникло желание украшать свою жизнь чем-то духовным, чем является искусство. Мало кому нужно искусство — это, считаю, основная причина. Вторая— ситуация в стране: все бегут, деньги бегут, вообще эти люди смотрят на Россию в целом как на место работы и делания денег, но не рассматривают ее как страну, пригодную для жизни их семей. Зачем им здесь что-то покупать?»

Есть мнения более спокойные. Сергей Попов, директор галереи pop/off/art: «Какие-то коллекционеры уехали, какие-то приехали, с какими-то коллекционерами, которые уехали, я продолжаю работать на Западе. Ничего фатального в том, что кризис сегодня вошел пускай даже в глубокую стадию, и конкретно в закрытии этих галерей, я не вижу».

«Менее радикальные вещи продавать легче»

Закрывать свои галереи пока больше никто вроде не собирается, более того, в закрытии этих трех видят или расчет (есть шанс получить госфинансирование), или усталость (надоело за 20 лет упираться в одни и те же проблемы), кто-то считает, что причины у всех троих разные, просто так уж случайно сошлось.

Галерист Ирина Меглинская уверена, что дело в смене стратегии: «Сегодня из-за экономического кризиса галереи, которые брали на себя художественную миссию, перестали себя обеспечивать Но просто закрыть галерею, признав себя банкротами, было бы правильно, только если б они были чисто дилерскими. Но эти трое галеристов — крупнейшие специалисты, одни из самых серьезных в области современного искусства. Соответственно, они решили свои профессиональные знания не забирать с территории современного искусства и найти какой-то другой способ остаться в профессии».

Однако все согласны, что ситуация на артрынке проявила общие тенденции, происходящие в жизни страны и ее элиты. И главную причину все же видят в равнодушии к искусству. Можно сказать, что за 20 лет новой России не удалось создать моду на буржуазное потребление в этой области. В сфере чисто материальной — в кулинарии, одежде, путешествиях — это получилось лучше. Искусство же пока входит лишь в сферу интересов тех людей, кто пытается войти в мировое пространство. Сказывается отсутствие среднего класса, хотя, по некоторым сведениям, тут положение не столь безнадежно.

Рассказывает Ирина Мелешкевич, куратор ярмарки «Арт-Манеж», на которой помимо нескольких статусных артпроектов в основном выставляются именно коммерческие галереи: «Круг покупателей в среднем ценовом диапазоне (это примерно до 10–15 тыс. евро) понемногу увеличивается, тут возможностей больше. Молодое поколение, например высокооплачиваемые менеджеры, покупая недвижимость не для вложения средств, а для жилья, заказывают оформление дизайнерам, а те советуют приобрести те или иные работы. Конечно, покупать произведения актуального искусства, для того чтобы разместить их у себя дома, не каждый решится. Эти вещи сложны для понимания даже для людей с хорошим вкусом, требуют подготовки. Менее радикальные вещи, конечно, продавать легче. Но работа идет И результаты все-таки заметны, хотя порой приходит в тот же Манеж очень известная личность и явно для себя покупает картину, настолько неожиданную по качеству, что этот выбор ошарашивает».

Развивать вкус молодых менеджеров, народных артистов и известных политиков не проще, а может быть, и сложнее, чем продвигать современное сложное искусство у новых русских миллионеров. Этим как раз и должны заниматься галереи. Те, что сегодня объявляют о своем уходе с рынка, не собираются сдаваться. Но предпочитают делать это уже не на собственные деньги.

Откуда берутся цены

Однако вопрос о цене произведений не может быть совсем снят с повестки. Что же сегодня происходит с артрынком? Елена Баканова сформулировала идеальный способ формирования репутации художника с позиций рынка: «Художник, занимающийся современным искусством, функционирует внутри целой системы современного искусства, в которой задействован труд арткритиков, кураторов, аналитиков, искусствоведов, координаторов, менеджеров, сотрудников музеев и сотрудников галерей, галеристов, устроителей ярмарок, организаторов премий и конкурсов и в том числе зрителей, до которых это искусство пытаются донести. Рыночная стоимость произведения является совокупной суммой этого «общественного труда» в денежном эквиваленте, поделенной или умноженной на фактор спроса именно на рынке современного искусства (а не на Измайловском рынке)». Иллюстрацией этого процесса является пример, приведенный Ириной Филатовой: «Галерея формирует цены в зависимости от биографии художника, от того, как часто он делает выставки, насколько участвует в рынке, т.е. в ярмарках, престижных аукционах, в различных больших проектах, есть ли у него музейные выставки, все это влияет на цену. Вот, к примеру, в 2003 году мы начали работать с художником, картины которого стоили 4 тыс. долл., а сейчас цены доходят до 16 тыс. евро. И все это было очень постепенно. Цены росли вместе с развитием художника, с накоплением выставок и т.д. Было две персональные выставки — одна в Русском музее, другая в Московском музее современного искусства, аукционы — Sothebys, Phillips de Pury, все это повлияло». Но Ирина Филатова также говорит, что одновременно с разумными критериями существует сегодня и другая практика: «Есть художники, работающие сами по себе, которые, когда у них появляется потенциальный покупатель, называют какие-то безумные цены, хотя не являются достойными ни этой цены, ни цены гораздо ниже, их никто не знает, они ни в чем не участвуют. Есть, конечно, и галереи такие, не нашего круга, которые просто тоже берут с потолка цены».

В России не действуют аукционы

Итак, рыночная стоимость — результат того, что происходит с художником в развитом артпространстве. Высокие цены на некоторых здешних художников, например, сложились только в результате деятельности западных галерей, где все это есть. В России все институции вызывают сомнения, до сих пор нет надежной репутации ни у галерей, ни у (страшно сказать) музейных коллекций, а аукционы современным искусством почти не интересуются. Говорит Сергей Попов: «С вторичным рынком у нас плохо. Это я знаю как один из лидеров работы на вторичном рынке с современным искусством. В России не действуют аукционы. Галереи не любят связываться с возможностью возвращения произведений современного искусства на рынок. Я работаю с представителями старшего поколения, с перепродажами их произведений. Там не все гладко. Сейчас такой момент, что произведения некоторых сильно переоцененных ранее авторов стоят так недорого, что их опять выгодно покупать».

С более молодыми художниками все еще хуже. Наталья Тамручи, чья «Открытая галерея» работает именно с молодыми, уверена: «Конечно, никакого вторичного рынка нет. Никому не приходит в голову перепродавать, по крайней мере никто не надеется наверно перепродать. Не знаю почему». Ее представление о ситуации на рынке не радужное: «Цены формируются стихийно. Искусство здесь никому на фиг не нужно. Под него не дают площадей, не дают денег. Это нормальная ситуация?»

В целом с ней согласна и Елена Баканова: «Небольшой вторичный рынок — следствие малого объема рынка современного российского искусства, что является прямым следствием отсутствия общей воли к развитию внутри и экспансии культуры России (и, в частности, современного искусства) за ее пределы».

Конечно, галеристы утверждают, что торговля совсем не главное в занятиях искусством. Та же Елена Баканова даже сердится, отвечая на вопрос о том, является искусство предметом эффективных инвестиций: «Я считаю, что позиционирование искусства как выгодной финансовой инвестиции и аргументация продаж современного искусства с точки зрения исключительно рыночных категорий типа процентных ставок по вкладам — заведомо проигрышная и стратегически неправильная мысль. Если следовать этой репрессивной логике рынка, тогда вне поля зрения останутся все области науки, культуры и образования. Так что давайте с этой аргументацией завязывать».

Но нельзя и не согласиться с Сергеем Поповым: «Если сегодня современное искусство в России не является средством вложения денег, то можно сказать, что наша страна является единственной на земном шаре, где действуют какие-то особые экономические законы». На самом деле, видимо, именно так в определенной степени сказать можно. В отдельных зонах вроде бы есть рынок, в других — действуют иные механизмы.

Покупатель, хоть та же известная персона с «Арт-Манежа», дезориентирован. Он же выбирает картину не на Измайловском рынке, а на приличной вроде выставочной площадке, но оказывается, что покупает, с точки зрения искусствоведа, «ужасный ужас». Так, может, дело в том, что нельзя говорить о рынке, если нет даже приблизительных представлений о иерархии ценностей.

Артрынок (как впрочем и любой другой) может функционировать только как система, как совокупность усилий всех участников, но этого у нас как раз и не происходит.

«Превратимся в диких людей»

Причин этому, как считают участники рынка, несколько. Понятно, что равнодушие государства к культуре в целом сказывается на всех уровнях. Мнение Натальи Тамручи: «Не может называться нормальной ситуация, когда на культуру отпускаются такие крошечные деньги. Вот директор Токийского дворца в Париже жалуется: «Мне всего-то дают 14 млн евро на проекты и всего 13 на содержание». Читаю, обливаясь слезами, и думаю, если собрать все музеи России, получится примерно бюджет одного этого дворца. Нельзя не вкладывать в культуру деньги. Культура не приносит денег, не может их возвращать. Она возвращает другое. Если не будет культуры, мы превратимся все в диких людей. Мы и так, по-моему, в полудиком состоянии».

Если город готов вкладывать больше денег в развитие современного искусства и его партнерами становятся те самые старейшие галереи, что ныне будут называться фондами и центрами, поможет ли это всему артпространству? Ходят слухи, что готовится решение департамента культуры по муниципальным выставочным залам — якобы их хотят лишить госфинансирования. Вероятно, слухи основаны на неизбежных изменениях в формах существования государственных учреждений, но очевидно, что сейчас эти выставочные залы слабо связаны с рынком современного искусства и не влияют ни на репутацию, ни на ценообразование, ни на иерархию внутри сообщества.

Из-за разнородности внутреннего артпространства серьезный покупатель, желающий не только украсить жилище, но и инвестировать в искусство, в поисках убедительных критериев качества вынужден обращать взор на Запад. Собственно, так все и делают, и не только в России. Китайцы предпочитают покупать китайских же художников в западных галереях и на западных аукционах, но китайцев много, русских покупателей мало. Но они тоже любят покупать соотечественников. Но из-за неуверенности в их репутации и, не умея ориентироваться на собственный вкус, чаще всего склоняются к проверенным именам и в конечном итоге скупают задорого Айвазовского.

Именно поэтому одна из самых успешных российских галерей, «Риджина», открывает свое отделение в Лондоне и активно дополняет российских художников западными именами. Эта стратегия приносит свои плоды, но далеко не всем удается проникнуть в этот замкнутый и довольно специфический мир.

«Вопрос государственного масштаба»

Наталья Тамручи очень рассчитывает, что теперь, когда вопрос об артрынке стал предметом широкого обсуждения, что-то изменится. Она считает: «Нужно создать некое подобие, извините, профсоюза. Должны быть какие-то согласованные действия со стороны таких культурных институций, как галереи. Есть такая проблема, как представительство нашего искусства на Западе. Конечно, это должен быть пул галерейный. Но пока все сидели по своим углам, боялись сказать, у кого в каком состоянии дела, конечно, никакого пула быть не могло. Может быть, сейчас будет что-то меняться».

Насколько сегодняшняя и другие подобные дискуссии могут послужить для реального изменения ситуации, предположить трудно. Возможно, проблемы артрынка и состояния современного искусства, которое оторвалось от патерналистской советской модели и так и не пристало к рыночным принципам, не могут быть решены внутри отдельно взятой отрасли. И права Ирина Меглинская, когда говорит:«Что можно сделать, чтобы выйти из кризиса, вопрос государственного масштаба. Если в стране укрепится широкий среднепредпринимательский класс, смогут произойти и какие-то подвижки в сторону артрынка». Ну а если нет — можно двигаться обратно, к государственной поддержке. Что, в сущности, сейчас и происходит. Пока за нее еще не просят идеологической верности.