Маркус Хинтерхойзер: «Я играл Шостаковича в дешевой маске клоуна»

Открылся Зальцбургский фестиваль — один из крупнейших в Европе. За пять недель пройдет около двухсот концертов, оперных и драматических спектаклей. Афиша еще богаче обычного: проведя прошлый сезон в режиме экономии и заранее озаботившись поиском новых спонсоров, теперь фестиваль может позволить себе таких дорогих гастролеров, как Венесуэльский молодежный оркестр с Густаво Дудамелем и Чикагский симфонический с Риккардо Мути.

В этом году художественным руководителем фестиваля стал австрийский пианист и музыкальный деятель Маркус Хинтерхойзер (до того он четыре года отвечал за концертные программы), и так получилось, что это его последний сезон в Зальцбурге (в будущем он возглавит Венский фестиваль). Прощаясь, маэстро намерен одарить публику по максимуму.

Хинтерхойзер сделал концертные программы самой интересной частью фестиваля. Помимо традиционных выступлений Венского и Берлинского филармонических оркестров, приглашенных коллективов и солистов, афишу украшают две серии: каждая представляет в широком контексте творчество одного композитора-романтика («Сцены») и одного — нашего времени («Континент»). Хинтерхойзер питает особое пристрастие и к русской музыке, и к исполнителям из России и бывшего СССР: среди гостей их десятка два, в том числе Григорий Соколов, Анна Нетребко, Ольга Бородина, Ильдар Абдразаков, Юлия Лежнева, Максим Рысанов, Миша Майский, Вадим Репин и другие. Маркус Хинтерхойзер внес также изменения в оперную программу, сократив участие в ней «Венских филармоников». О причинах он рассказал в эксклюзивном интервью «МН».

— В этом сезоне вы отвечаете за весь фестиваль. До какой степени это труднее?

— Это мой последний год здесь, и мне не надо ничего планировать на следующий. Однако я художественный руководитель фестиваля и отвечаю за все. Летом мой телефон звонит круглые сутки, и я каждый раз боюсь звонка от агента заболевшего артиста. У нас до двухсот мероприятий, и впору удивиться тому, что артисты болеют куда реже, чем могли бы.

— Оперную программу составляли тоже вы?

— Из того, что запланировал мой предшественник Юрген Флимм, я оставил в программе «Женщину без тени» Штрауса. А «Макбет» с Мути и Петером Штайном и «Средство Макропулоса» с Эсой Пеккой Салоненом и Кристофом Марталером — уже моя инициатива и мой выбор. Моя идея также — сыграть в один вечер «Соловья» и «Иоланту». «Иоланта», последняя опера Чайковского, — очень интересное сочинение, по сути, сказка. Как и «Соловей» — первая опера Стравинского. По-моему, сочетание, интересное само по себе, не только из-за участия Анны Нетребко и других звезд. Я также внес важные изменения в трилогию Моцарта — Да Понте: оперы сопровождаются теперь не одним оркестром, а тремя разными.

— Почему вы поделили трилогию между тремя оркестрами?

-- Я ничуть не против «Венских филармоников», но все три оперы уже шли здесь в их сопровождении. Поделить их между венцами, «Музыкантами Лувра» и Оркестром эпохи Просвещения — значит обогатить гостей Зальцбурга новыми возможностями. Особенно многого я жду от «Так поступают все женщины» c «Музыкантами Лувра» и Марком Минковским. Недостаточно повторить удачную постановку — должен быть некий вызов: поменять оркестр, певцов, чтобы спектакль продолжал оставаться живым. Постановщик Клаус Гут тоже вносит изменения в происходящее, в том числе в декорации. Свой последний сезон здесь я хочу сделать особенно запоминающимся.

— Составляя программу, вы как будто ориентировались исключительно на собственный вкус. Скажем, соберет ли публику полный цикл квартетов Шостаковича?

— Годы работы здесь меня избаловали: публика была очень довольна. У меня есть определенное видение музыки, и я стараюсь находить артистов, которые могут его оживить: это вопрос не только работы, но и дружбы. Хотя полностью исключить момент вкусовщины невозможно. Легко себе представить программы, которые собрали бы куда больше публики, но возможность услышать все квартеты Шостаковича подряд за два дня очень обогащает. Трудно ли это для публики — увидим, но как раз по этому поводу я настроен оптимистично. Немецкий квартет Mandelring — отличный ансамбль, Шостакович — их призвание. К тому же значительная часть фестиваля посвящена Малеру, чья связь с Шостаковичем очевидна.

— Странно видеть имя Малера в серии «Сцены», раньше посвященной Шуберту, Брамсу, Листу, Шопену — в первую очередь камерной музыке.

— Наш малеровский цикл также посвящен в основном камерной музыке. Весь этот год мир шумит по поводу Малера, а у него ведь не так много сочинений. Цикл симфоний — последнее, что я хотел бы провести. Другое дело напомнить о близких к Малеру композиторах, поразмышлять о его музыке, о симфонии вообще. Зачем повторять «Песнь о земле» с певцами и оркестром, если она была у нас недавно? Но можно показать авторскую версию в сопровождении фортепиано. В те же дни у нас исполняются Берг, Веберн, вальсы Штрауса в обработке Шенберга — получается такой малеровский пейзаж.

Мне хочется познакомить публику и с симфонией Ханса Ротта. Он был другом Малера, тот писал о Ротте с большим энтузиазмом, называя его чуть ли не гением, близким Моцарту. Ротт умер в 25 лет в психиатрической лечебнице. Но если вы послушаете его симфонию, то услышите, чем именно восхищался Малер и что он развил, — это как сад, полный Малера!

— Как сложилась программа «Пятый континент»?

— Она не имеет ничего общего с Австралией, если вы об этом. Ежегодно мы проводили «Континенты», вот и пятый, мой последний, суммирующий то, что я делал. Поэтому все начинается с «Прометея» Ноно: в 1993 году моя работа здесь началась с этой вещи. Это одно из величайших чудес в истории музыки.

Интересно еще в рамках одного фестиваля сопоставить «Макбета» Шаррино и Верди, двух итальянских композиторов, как бы они ни были далеки друг от друга! Не знаю больше ни одного фестиваля в мире, где подобное было бы возможно. «Прометей» Ноно до некоторой степени тоже итальянская опера... У нас будет и постановка хореографа Саши Вальц Continu на музыку Вареза и Ксенакиса. А закончится все струнным квартетом Хааса, который завершится во тьме: от «Прометея» к полной темноте, вот так!

Ситуация для современной музыки в мире по-прежнему не лучшая. Однако здесь людей, не принадлежащих к узкому кругу знатоков, удалось заинтересовать, при том что я не выходил к публике и ничего не объяснял. Мне не хотелось, чтобы слушателям казалось, будто они должны приходить на концерт подготовленными или вообще не приходить — мы были рады всем. И люди это чувствуют. Поэтому «Континенты» имели успех.

— Будут ли в афише премьеры сочинений?

— Нет. Хотя я бы их заказывал, останься я здесь еще на пять лет. Я стремился утвердить современную музыку в ее правах. Но слушателю такого фестиваля, как этот, нужна стабильность, здесь не фестиваль современной музыки. Я и так щедро дарил ее за эти пять лет в самых лучших исполнениях и приучил к тому, что она не является чем-то особенным.

— Как дела с продажей билетов? Год назад пустые места встречались чаще обычного.

— А почему нет? Их не было лишь в ту пору, когда программа была гораздо меньше. На фестиваль продается 220 тыс. билетов. И редкий вечер можно распродать полностью. Когда удается достичь 92% продаж, это неправдоподобно удачный результат. С годами многое меняется в том, как бронируют билеты. Сейчас люди стали легче на подъем, они могут собраться сюда внезапно, а не планировать поездку за год, как прежде. А полеты по Европе нынче дешевы.

— Остается ли у вас время для игры на фортепиано?

— Иногда. Недавно, например, в Чили с Кристофом Марталером несколько раз сыграли четырехчасовой спектакль «Защита от будущего», где важную роль играют прелюдии и фуги Шостаковича. Премьера прошла в 2005 году в Вене, в основу легла реальная история, связанная с венской психиатрической больницей. При нацистах там были убиты сотни детей. И доктор, отвечавший за это, умер несколько лет назад, не понеся наказания; был скандал всеавстрийского масштаба. И мы сыграли в этой больнице спектакль, где идет речь о нацизме, о детях, о будущем, о генетике, о манипуляциях с наследственностью — как сделать человека сильнее... это, кстати, также тема «Средства Макропулоса», которое ставит здесь Марталер. Я не случайно предложил это именно ему, это его тема.

Постановка шла в Берлине, Копенгагене, Авиньоне, Афинах, Токио, а теперь и в Сантьяго. Там много музыки — песни Шумана, «Песни об умерших детях» Малера, Брамс, Веберн, Берг. Шостаковича я играл в дешевой маске клоуна, соединение которой с грустной, трагической музыкой дает пронзительный эффект, смешивая сарказм, горечь, радость, депрессивность. Для Шостаковича писать в начале пятидесятых прелюдии и фуги — тоже своего рода маска: он гений и умел писать как угодно, форма фуги отнюдь не была ему необходима, зато с ее помощью можно было сказать о том, о чем говорить было нельзя.

Беседовал Илья Овчинников