Три главы одной истории

Двадцать лет назад, 12 июня 1991 года, в России был избран первый президент — убедительным большинством голосов победу на выборах одержал Борис Ельцин. Это предопределило события последующих месяцев и стало окончательной предпосылкой скорого распада Советского Союза. На фоне слабеющего союзного центра и быстро теряющего опору президента СССР Михаила Горбачева, который так и не решился пойти на прямые выборы, общенародное голосование заведомо придало Ельцину качественно иной уровень легитимности. В условиях раскола общества и обостряющейся борьбы за власть этот фактор стал решающим.

Но если внутри страны уже было ясно, куда склоняется чаша весов, то на международной арене президент Российской Федерации не воспринимался в качестве лица Москвы до осени. Только после августовского путча и обвального обрушения советской государственной конструкции в сентябре-ноябре друзья и коллеги Горбачева из числа мировых лидеров осознали, что президент Советского Союза больше ничего не контролирует. С тех пор символом России стал ее президент, обладающий по Конституции огромной властью. И, что важнее, олицетворяющий вековую традицию русского единовластия, в соответствии с которой личность правителя накладывает неизгладимый отпечаток на политику государства или как минимум на ее восприятие внешними контрагентами.

Клише и окружающая действительность

Три президента России— Борис Ельцин, Владимир Путин и Дмитрий Медведев — настолько сильно отличаются друг от друга по характеру и психологическому типу, что соблазну рассматривать внешнюю политику страны сквозь личностную призму почти невозможно противостоять. Клише о Ельцине (в зависимости от идейной позиции автора — прозападный либерал либо импульсивный самодур), Путине (антизападный агрессивный автократ), Медведеве (конструктивный, но несамостоятельный либо продолжатель линии на «национальную измену») определяют описания российского международного поведения не только в сфере средств массовой информации, но и во многих публикациях, претендующих на научное осмысление. Между тем более плодотворным углом зрения был бы противоположный— не то, как личность президента формировала окружающую реальность, а как объективные условия заставляли главу государства вести себя именно так. В этом случае российская внешняя политика выглядит если и не последовательной, то как минимум значительно более целостной, чем принято считать. Три первых президентства — время становления России как международного субъекта.

Сохраниться в мировой политике

Администрация Бориса Ельцина действовала в условиях непрекращающегося кризиса — то политического, то экономического. Сегодня уже мало кто вспоминает, что новой российской власти приходилось срочно решать основополагающие вопросы. Оправопреемстве СССР (иными словами, о правовом статусе России в мире), о ядерном оружии — в самой России и за ее пределами, об установлении отношений с соседними странами, практически каждая из которых представляла собой тогда не столько государство, сколько наименование, но с немедленно заявляемыми «национальными интересами». Внешняя политика Российской Федерации не могла быть продолжением советской линии, поскольку СССР хотя и пребывал в последний период в состоянии распада, оставался не просто великой державой, но и одной из двух опор мироустройства. Россия хотела унаследовать великодержавность, но выполнять функцию системной опоры она не могла, да и не хотела.

Собственно, именно в этом (если не вдаваться в яркие, но второстепенные детали) состояло внешнеполитическое содержание президентства Бориса Ельцина: не допустить полного обвала статуса и сохранить — хотя бы формально — Россию в числе ведущих мировых игроков. Последнее отнюдь не было гарантировано, даже за постоянное кресло в Совете Безопасности ООН пришлось побороться.

Выполнение этой задачи предусматривало три составляющие. Внутриполитическую стабилизацию— отсюда острая борьба за власть с подавлением политических оппонентов в октябре 1993 года и чеченская война, политическим смыслом которой было остановить мощный импульс территориального распада, заданный крушением СССР. Нормализацию ближнего зарубежья — содействие прекращению междоусобиц и поддержка хрупких государственностей, крах которых был также способен возродить вышеупомянутый импульс. Иимитацию активной роли России в мире — сначала (при Козыреве) за счет попыток влиться в «цивилизованное сообщество», затем (при Примакове) за счет присутствия во всех возможных международных форматах (вне зависимости от способности влиять на принимаемые там решения) и демонстрации позиции по любым вопросам.

Цель «сохраниться в мировой политике» была достигнута, однако к концу 1990-х годов стало понятно, что удержанный формальный статус надо наполнять содержанием — экономическим и политическим. Иначе на фоне очередных внутренних разладов вопрос о дееспособности России встанет вновь, причем, учитывая наступившую к тому моменту усталость от Москвы ведущих мировых игроков, внешние силы, вероятно, уже не стали бы церемониться с шатающимся «медведем».

Наполнить статус

Президентство Владимира Путина в основном посвящалось именно этому — конвертации номинального статуса великой державы в реальные возможности на международной арене. Как и при Ельцине, пробовали «и лаской, и таской». Сначала была нацеленность на интеграцию в западные институты, прежде всего европейские. Впервой половине 2000-х Путин настойчиво предлагал Западу «большие сделки»— стратегические и энергетические, рассчитывая встроить Россию в европейское и евроатлантическое сообщество на приемлемо равноправных условиях. В силу разных обстоятельств ничего из этого не вышло, и вторая часть путинского президентства, олицетворением которой стала мюнхенская речь, должна была продемонстрировать Западу раздражение его неспособностью договариваться.

Время президентского правления Путина совпало с крайне бурным периодом на международной арене — ход событий начал все больше отклоняться от предначертанного пути, прогнозы конца ХХ столетия перестали сбываться, а поведение игроков становилось все более нескоординированным. В этих условиях настрой Путина на консолидацию возможностей России — как внутренних, так и внешних— был вполне рациональным выбором. Правда, эмоции и чувства, накопившиеся у второго президента в отношении западных партнеров, в какой-то момент начали прорываться по поводу и без повода, что только усугубляло общее ощущение раздрая.

Взрыв напряжения произошел через два месяца после ухода Владимира Путина с поста главы государства— кавказская война стала, по сути, запоздалой точкой именно его мандата. Намного более широкая, чем обычно, поддержка военного вторжения в соседнюю страну в российском обществе отражала чувство психологического реванша за почти 20 лет геополитического отступления. Одновременно события августа 2008 года стали завершением постсоветского периода, сутью которого было преодоление шока от распада СССР.

Сдержаться и выждать

Дмитрию Медведеву выпал переходный момент. Прежняя повестка дня исчерпана, новая не появляется. На фоне эмоционального и напористого предшественника улыбчивый и спокойный третий президент выглядит позитивно. Однако его невозмутимость означает скорее выжидательную позицию, чем готовность к новым совместным начинаниям. Время Медведева — эпоха ускоряющейся эрозии международных институтов и быстрого перераспределения мирового влияния с Запада на Восток. Вопреки распространенному мнению, которое безоговорочно записывает Медведева в прозападный лагерь, все сложнее. Он (как, кстати, и Обама в Америке) первый «постъевропейский» президент, то есть лидер, для которого Европа перестала быть точкой отсчета. Не случайно саммиты Россия—ЕС, которые при Путине всегда чем-нибудь да привлекали внимание, при Медведеве превратились в малосодержательную рутину. Отчасти из-за полной неразберихи внутри Евросоюза, но отчасти и из-за утраты интереса к партнерству со стороны России. География визитов Дмитрия Медведева тоже куда более диверсифицирована, чем у предшественников.

Образ и задача

Примечательно, что публичные образы каждого из трех президентов России точно соответствуют исторической миссии, которая им выпадала. Колоритный Борис Ельцин, который даже своими известными слабостями олицетворял нечто очень русское и необузданное, должен был любой ценой не дать основным партнерам забыть о присутствии России на мировой сцене. Настороженный и как будто всегда готовый ответить на удар Владимир Путин отвечал задаче укрепления позиций для возмещения понесенных ранее убытков. Корректный и вежливый Дмитрий Медведев — руководитель периода выжидания и минимизации рисков от непредсказуемого внешнего развития. В последнем случае, правда, из-за нестандартной дуалистической системы власти имидж Медведева представлял лишь часть российской внешней политики, на фоне продолжал угадываться его ментор.

Следующий президентский срок, тем более что он продлится шесть лет, обещает стать судьбоносным для России. Он не будет временем окончательного самоопределения и выбора пути в будущее. Напротив, именно на следующие годы придется фаза окончательного распада прежних структур и возможной череды региональных кризисов, в которую выльется хаотическое развитие. Президенту образца 2012—2018 годов придется действовать под врачебным лозунгом «не навреди», прежде всего избегая рисков и только потом прикидывая, где бы сыграть резко и смело. Борис Ельцин предпочитал игровые виды спорта. Владимир Путин любит силовые. Дмитрий Медведев, как говорят, склонен к сосредоточенности йоги. Исходя из внешних обстоятельств, теперь понадобится человек с менталитетом шахматиста. Возможные совпадения с кем-то из публичных политиков прошу считать сугубо случайными.